Ночные гости
Шрифт:
Конечно, у любого глазки загорятся и ручонки зачешутся при виде готовенького производства. Людям кажется: лежит себе Валерьян Юрьевич на диване, а деньги сыплются с потолка, потому и не любят его. А каждый день по сотне километров за рулем отмахивать? А без выходных с весны до поздней осени работать? А ночами за книгами сидеть, изучая новые технологии, бухгалтерию, делопроизводство? А самому в резиновых сапогах мальков собирать и вести учет, когда спускают воду, чтобы пересадить их в выростковые пруды до осени? Вот именно, всем лишь кажется, что деньги сыплются с неба – только ладони подставляй.
Отнять чужое – удел бездарностей
– Второго шанса им не дам, – промямлил он, ворочаясь.
Светка спала, будто ничего не произошло, а между тем были убиты два человека, подло расстреляны два хороших и редких специалиста, на их месте должен был оказаться Валерьян Юрьевич. Но чужие смерти и жизни ее не волновали, ей было до фонаря и состояние мужа, она одна из первых умчалась спать, видите ли, измучилась.
Остальное время до рассвета он думал о мерах спасения. И придумал.
А Панасоник уже торчал на причале, встретил радостной улыбкой – вот у кого ноль проблем, Валерьяну Юрьевичу даже завидно стало.
– Здорово, Юрьич! – подал ему руку Панасоник. – На катере поедем или как?
– Погоди, дело есть. Помощь твоя нужна.
– Да я завсегда, ага.
Валерьян Юрьевич уселся на причал, свесив ноги, хлопнул по свеженьким доскам, приглашая Панасоника, который устроился рядом, кряхтя, доставая пачку папирос. Отчего-то простецкая рожа нового знакомого внушала доверие в отличие от родственников и давнишних знакомых вместе с друзьями. И дело, наверное, в том, что Панасоник лишен зависти, потребности его мизерные, в нем чувствовалось здоровое начало, несмотря на кашель курильщика и худобу. А здоровая основа состоит из банального принципа: не быть дерьмом, он и не дерьмо, хотя о принципах Панасоник вряд ли имеет понятие. Он внимательно слушал, дымя папиросой и восклицая:
– Иди ты! Эх-ма, ну и жизнь пошла, ага!
Но когда Валерьян Юрьевич начал делиться планом, у Панасоника постепенно отвисала челюсть, а маленькие глазки, которых почти не было видно из-за постоянного прищура, наконец раскрылись и оказались блекло-коричневого цвета. Наступила пауза, заполняемая кваканьем лягушек на утренней зорьке. Панасоник шмыгал носом, утирая его рукавом потертого пиджака, Валерьян Юрьевич нетерпеливо спросил:
– Мне рассчитывать на тебя?
– Оно конечно, тока я… это… не смогу. Я дурак полуграмотный.
– Ничего, по ходу пьесы учить тебя буду. Или трусишь?
– Не, я не трус… а все ж страшновато как-то. А кого посмекалистей у тебя на примете нету?
Валерьян
– Я многое упустил из того, что мне дано. Большинство думает, я черствый, бездушный, скупой, мне и кличку дали – Кувалда. А я любил и люблю работать, знаю, сколько стоит заработанная копейка, чтобы просто так ее разбазаривать, знаю, что наступают плохие времена и никто не подаст ни рубля, все умеют только требовать и брать. А когда на тебе одном лежит ответственность за все, что ни произойдет, когда от тебя зависят сотни людей, тут уж не до сюсюканья. Вот так я и остался один. Вокруг толпа, а я один. Может, что-то делал не так, но я обычный смертный… хотя необычный, потому что мне не прощают ни успехов, ни поражений. Мертвую собаку никто не пинает, а меня можно.
– Да чё ты, Юрьич? – наконец понял Панасоник, о чем так долго говорил Валерьян Юрьевич. – Чё расстроился? Жив и – слава богу, ага. А я сделаю, чего скажешь, тока… плохо буду делать, ой, плохо.
– Вот и хорошо, что плохо, – улыбнулся Валерьян Юрьевич, покосившись на него. – Мне нужны твои документы.
– Так это… дома они. Давай на катере смотаемся, я живу у берега.
– Поехали! А знаешь, Панасоник, у нас может получиться славная шутка.
Залезли в катер…
Завтракали вчетвером, Павлик заявился под утро, не прилег, сонный сел за стол. Именно он изображал покойного мужа Гертруды, натянув тончайший чулок на лицо. Главное, создать атмосферу, в которой бабочка покажется носорогом. Алик посматривал на Лилю, которая как бы ушла в себя, только блуждающая улыбка время от времени появлялась на ее лице, а это опасный симптом. Если ее посетит идея – туши свет и прячься, не остановит никто и ничто. Лиля, как средневековый таран, будет переть к цели.
– Я простудился, – констатировал Марат, опустив нос в чашку с чаем. – У меня насморк. Может, температура поднялась. И кашель начинается.
– С чего бы? – фыркнула Лиля. – Теплынь стоит не майская.
– Я час провел в холодной воде. Хоть и не майская теплынь, а вода холоднющая.
– В костюме, который был на тебе, плавают аквалангисты во льдах, – возразила безжалостная Лиля. – Хватит ныть, ты мужчина. Пашка, как там твоя каракатица, спеклась?
– Печется, – невесело ответил тот. – Начинайте с ней работать, мне уже невмоготу.
– Начнем, как только получим заявку. Знаете что, я навещу Гертруду, спрошу, беспокоит ли ее призрак мужа, ну и коснусь проблем ее подруги. А ты, Паша, с сегодняшнего дня приступай к следующему объекту.
– А перерыв мне не полагается? – не обрадовался новому заданию Паша. – Я устал, отдохнуть хочу.
– На том свете отдохнем сколько пожелаем. – Лиля сходила в свою комнату, принесла картотеку в коробке и принялась перебирать листы. – Мы тоже устали, вкалываем без выходных. И заметь, Паша, у нас более сложная работа – почти разведцентр, к тому же мы придумываем фокусы… А, вот она, держи красотку.