Ночные стрекозлы
Шрифт:
– Если тебе не будет хватать, помни про мои пятьсот рублей.
Влад кивнул и поспешил к своему рабочему месту, пока его снова не застукали в безделье и праздности.
Вплоть до самого конца рабочего дня я страдала. В голову не шли идеи, лезли всякие глупости, но никак не темы для матерого эксклюзива, способного не запятнать высокой чести нашей вшивой газеты. Опять тихонько заявила о себе давняя мечта написать книгу, хорошую, добрую, страшно умную и жутко интересную, за которой встали бы в очередь ведущие издательства страны. И в одночасье прославиться. И всем всё доказать.
– Сена, ты домой собираешься? – Влад топтался рядом, желая идти со мной к метро.
– Да, – вяло кивнула я, и принялась выключать компьютер. – Не подбросишь мне тему?
– Сам мучаюсь. Когда до зарплаты остаются считанные дни, я могу думать только о ней, родимой.
Кивнув на прощание нашему секретарю-кроссвордисту Петюне, уходившему позже всех, мы покинули издательский дом «Комета». Не смотря на шесть часов, на улице стояла жара и духотища, видимо собирался дождь.
У метро мы взяли по хот-догу и бутылочку апельсиновой фанты на двоих.
– Влад, в чем смысл жизни? – я укусила мгновенно зачерствевшую на воздухе булку.
– В его постоянном поиске, – ответил он, с набитым ртом. – Чтобы за этот короткий срок хоть чему-нибудь полезному научиться. Чтобы не пакостить себе и миру.
Я глотнула фанты и протянула ему бутылку.
– Слушай, а почему вы с Тайкой разошлись? Чего вам не хватало?
– Как-то само собой получилось, – пожал он плечами. – В конце-концов, что я мог ей дать? Мне нравится моя жизнь, работа и газета, я не хочу пока ничего менять, а Тая требовала, чтобы я поменял все и сразу, а я не хотел этого ни морально, ни физически. Таюшка замечательный человек, я искренне ее люблю, но в один прекрасный момент мы оба поняли, что быть друзьями для нас это самый оптимальный вариант. Ни мне, ни ей не хотелось вцепляться друг другу в волосы по прошествии пары лет счастливой семейной жизни.
– Жаль, – я отправила остатки хот-дога в урну вместе с салфеткой. – А я-то уж надеялась, что хоть у кого-то из нас личная жизнь заладится.
– Я на свою личную жизнь не жалуюсь, – вслед за моими огрызками полетела пустая бутылка, – у меня все в порядке.
– Вот бы нам, женщинам так же просто относиться к случайным связям, как это делаете вы. Все бы сразу стало вокруг голубым и зеленым.
– Мы проще относимся к жизни, не усложняем все на свете до полного опупения, мы хотим получать удовольствие от жизненного процесса и получаем его. Вы же на ровном месте способны такую трагедию создать, что все ближние захотят повеситься. Вы превращаете свою жизнь в какой-то непосильный болезненный процесс и обвиняете в этом кого угодно, кроме себя.
– Мы склонны относиться к жизненным, как ты выразился, процессам с ответственностью, потому что на нас лежит миссия матери и хранительницы домашнего очага, – хот-дог встал в желудке колом и отравил последние крупицы хорошего настроения, – а вы со своей простотой отношения только и можете, что развязывать войны и разрушать окружающую среду. А в непосильный болезненный процесс нашу жизнь превращаете именно вы – жизнерадостные мужчины.
– Ой, ли?
– Да, да!
– Сена, скажи честно, я отравил тебе жизнь? Лично я?
– Ты – нет.
– Большое спасибо и на этом. Ну, что, едем по домам или будем дальше рассуждать о судьбах человечества?
Мы нырнули в метро, проехали пару станций вместе и расстались каждый при своем мнении.
Домой я приехала с ощущением, что к каждой моей ноге прикреплено по свинцовому грузилу. Вот что значит неплодотворно проведенный день, никакого душевного подъема и физической легкости. Прогуляв Лаврентия, сварила кофейку, раскопала пару столетних конфеток, принесла на кухню телефон и набрала Таискин номер. Подруга ответила сразу, будто держала руку над трубкой.
– Здравствуй, дружок, – я наблюдала, как над чашечкой поднимается легкий дымок. – Что делаешь?
– Пребываю в легкой депрессии и предпраздничной панике.
– Ладно, паника – понятно, а депрессия в честь чего?
– Лето заканчивается.
– И что? Заканчивается же лето, а не жизнь.
– Ты не представляешь, как долго я не была в отпуске, не купалась в море, не видела красивых загорелых людей с жизнерадостными улыбками. Мне эта Москва с ее шумом, озабоченными спешащими толпами, вонючими машинами и скверной погодой уже поперек горла стоит, дышать мешает. Я так хочу на курорт, аж челюсти судорогой сводит.
Я лихорадочно соображала. Отправить подругу на курорт с пятьюдесятью долларами и моими жалкими рублями ну никак не получалось.
– Я бы тоже не прочь отдохнуть, – отхлебнув кофе, я невольно поморщилась, опять мои умелые ручки сварили гадость. – Мне сегодня даже Конякин намекнул на отпуск, совсем я уже одурела от своего народного творчества. Но у нас все равно нет денег.
– Может, что-нибудь продать? – голос подруги звучал тоскливо.
– У меня из ценностей только собака, но я друзей не продаю, ты же знаешь.
– А у меня даже собаки нет, – кажется, Тая собиралась пустить слезу. – И работы тоже нет…
– Почему ты так упорно не хочешь пойти работать в «Фараон»? Горбачев же зовет.
– Хреновственный из меня, Сена, детектив.
– Да ладно! Вон мы сколько преступлений раскрыли!
– Нам просто везло, тупо везло.
– Если нам все время так здорово везет, значит, можно ездить на этом везении и дальше. Иди к нему хоть секретарем, там же прилично платят.
– Может, ты и права, – уныло ответила она. – А что если попросить зарплату авансом и рвануть в Крым?
– А ты думаешь, тебе там сразу дадут оклад в тыщу долларов? Далеко ты собираешься уехать на зарплату секретаря детективного агентства?
– А у нас нет никакого знакомого мужчины, за чей счет можно было бы отдохнуть?
Я глубоко задумалась.
– Нет, дорогая, кроме Влада никого, но он сам рад бы отдохнуть за чей-нибудь счет.
– Что же делать, Сена? Что делать? У меня такое чувство, что если я не отдохну, то еще один зимний, мокрый, грязный, холодный год просто не переживу!