Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)
Шрифт:
Она нашла в ответ нужные слова. Но все еще проверяя себя, поставила в конце вопрос:
Смерть для нас В этот час — Лозунг первый и святой?Я кивнул. Те самые слова, Каричка, ты меня поняла. С этими словами сын Фауста и Елены разрушает вечный, неподвластный времени замок отца: вот он летит со скалы, смелый юноша, и, разбиваясь сам, разбивает круг ложного бессмертия.
И мы — я и Каричка — вместе говорим
Я смотрю в ее блестящие глаза и, чувствуя, что нам остались считанные секунды, ликую: ты умница! Есть любовь. Поиск бесконечного. Есть борьба… Бессмертие — это ложь. Обман человечества.
— Каричка, — кричу я, забыв обо всем, — скажи Акселю, что облако…
Внезапно меня ослепили две вспышки. Я упал.
Врачи говорят, что увидеть две вспышки одновременно нельзя, но я клянусь, что видел вспышку света и вспышку тьмы. Это обстоятельство удивило меня больше всего, и я упорно размышлял о нем с закрытыми глазами, пока не услышал знакомый голос. Он заставил поднять веки. Я лежал на диване. Рядом был Гарга.
— Ты переволновался, — сказал дядя. — У тебя слабые нервы.
— Наверно, — ответил я и сел. — Каричка не испугалась?
— Она не видела. Я выключил установку.
— Ну и хорошо, — сказал я мрачно. — Я пошел работать.
«…Слабые нервы! Как бы не так! Спросите лучше у своего облака, почему я грохнулся в обморок, — оно слишком внимательно слушало меня и ничего не понимало. Я не могу вразумительно объяснить все это, но до сих пор никогда не падал в обморок. Да у меня такие нервы, что на них хоть пилой играй!..»
Так ворчал я, работая в машинном зале. И пока мои пальцы механически стучали по клавишам, я разбирал про себя разные события. Мрачный энтузиазм Гарги, маневры облака, мои споры с товарищами, доклад Питиквы, механические приматы, информация о мозге, которую я закладывал в машины, — все сходилось в одной точке: облако и Гарга хотели превратить людей в безропотных, как Килоу, кукол.
— Сон — самое превосходное состояние человека, — сказал мне сегодня утром Килоу. — Вы замечали, с какой легкостью там свершаются мечты?
— Да, — отвечал я, — во сне я часто летал.
— Полет воображения! Представьте себе, все открытия я делал во сне. И сегодня мне удалось решить очень важную проблему.
— Какую?
— К сожалению, уже два часа не могу вспомнить. Но вспомню, обязательно вспомню. Времени у меня достаточно…
Вот именно: у него достаточно. А у меня мало. Я никак не мог проникнуть в сердцевину облака. Я нервничал, чувствуя каждую минуту неизбежный ход времени, и проклинал себя за беспомощность. Я был одинок как никогда.
Философский монолог прервал доктор Наг. Он стоял за моей спиной, наблюдал, как я вымещаю злость на клавишах. Потом прервал молчание.
— Кажется, самочувствие неплохое. Я вскочил.
— Ваши литературные опыты изящны, — продолжал Наг, и я покраснел, уловив усмешку в его словах. — Но нельзя подвергать себя опасности.
— Какой?
— Неужели вы не понимаете, что выход точной информации с острова невозможен? Только профессор Гарга держит связь с миром и ведет переговоры от имени облака.
— Доктор Наг, — я подошел к нему вплотную, — объясните мне, что здесь происходит.
— Здесь ведутся опыты, вы это знаете.
Я видел, что Наг говорит серьезно, и решился сказать о главном:
— Но если все станут, как Килоу, эти опыты чудовищны.
— Я всего лишь химик, — сказал Наг. — Об остальном могу догадываться. Есть такой простой пример, описанный во всех учебниках: определенные изменения в клетках активного вируса превращают его в пассивный вирус.
— Это бесчеловечно, — сказал я, чувствуя, что побледнел.
— Раньше здесь было иначе, — спокойно продолжал Наг, не замечая моей реплики. — Но когда профессор Гарга вернулся с космической станции, вслед за ним появилось облако.
— С космической станции?
— Там он испытывал последний образец машины и сделал свое открытие.
— Станция «М-37»?
Я вспомнил, как Гарга искал на ракетодроме пропавшие контейнеры, как ругал он диспетчеров, как испортил весь праздник. Космическая станция — облако — открытие — первый бессмертный. Секрет могущества Гарги был в этой цепочке.
— Да, «М-37», — подтвердил доктор Наг.
— Надо что-то сделать!
Наг взял меня под локоть, подвел к окну.
— Попробуйте снять силовое поле, если сможете. — Он опять смеялся надо мной. — И не забудьте, что роботу можно только приказывать. Причем на его языке.
Он ушел, а я бросился к лентам записей. Вместе с последними словами Нага ко мне пришло решение. Я заменяю в машине ленту Килоу на свою (такие записи велись во время отдыха всех работников лаборатории для сравнения с состоянием подопытного). Итак, я заменяю ленту, и через несколько минут ложная информация поступает в облако. Оно решит, что подопытный чудесным образом выздоровел, воскрес, и начнет действовать. Может быть, это нечестно — подвергать профессора Килоу сильному удару, но иначе я не мог поступить. Только получив сигналы облака и реакцию Килоу, я мог предъявить ученым доказательство бесчеловечности опытов. Центр Информации расшифрует записи, узнает код облака, смоделирует его строение.
Я уже видел, как удираю с этого дьявольского острова. Выхожу — а там зеленое лето…
Едва успел я заменить ленты, как загорелся сигнальный глазок: машина передавала информацию. Профессор Килоу, которого я отыскал по видеофону, сообщил, что сегодня облако облучает его через каждые два часа. Теперь предстояла встреча с Гаргой.
Я поднялся в студию и удивился, услышав чужой, спокойный голос. Гарга обернулся на стук дверной ручки, быстро выключил динамик. Но я уже слышал — достаточно было этих двух неполных фраз: «…Опыты, опасные для человечества. Совет надеется…»