Номерные сказки
Шрифт:
Его величество государь :
— Конечно надо! Ить каждый народ имеет како-то свое искусство, которо у других не бывает. К примеру вон коррида испанская. Али японское харакири. Али топорное метание у индейцев. Пущай и у нас како-то свое искусство найдется. Чтобы им на международной арене гордиться. Ну, не знаю, может, пляска кака вприсядку...
Господин шут :
— Кукольный стриптиз! Не пойдет? Ну, тогда прыжки в прорубь. С шестом. На точность. Нет? Не то? А может, хоровод на ходулях? Или, допустим, подбрасывание вверх вставной челюсти. И ловля. Ртом. Праздничная забава для пожилых. Или вот еще — бой карликов на кувалдах. Хотя нет, карлики-то у нас не водятся... Ну, тогда ловля щуки мотней. Расстегнутой, вброд.То есть, на живца. Забава поострее корриды будет!
Господин боярин-декламатор :
— Я вот слыхал, в корейских землях обычай есть популярный. Собачьи бега. На финише столы и мангал. Проигравших съедают тут же. Победителя маринуют.
Его величество государь :
— Хотя, конечно, национальный спорт и так у нас есть. Пьем-то лучше всех в мире. Не скажу, что больше. Просто сильней хмелеем. Кстати...
Господин шут :
— Да, очень кстати!
Господин-боярин казначей
— А у меня с собой...
Господин
— А я уже...
Господин боярин-декламатор :
– А я и со вчерашнего-то еще...
Его величество государь :
— Вздрогнули!"
"Конституция, статья сорок шестая, часть первая. Ежли кто не имеет папы и мамы — прозывается сиротой. Такому все подают, даже когда не просит. Каждый гражданин обязан хотя бы раз в месяц хотя бы мысленно пожалеть хотя бы одного сироту."
"Конституция, статья шестьдесят девятая, главная. Все пьющие пьют до дна."
"Конституция, статья восемьдесят вторая, особая. Государственный запас воздуха распределяется поровну между всеми. Однако содержимое недр, включая покойников, принадлежит короне."
"Конституция, статья девяносто первая, часть какая-то. Муравьиный спирт в лошадиных дозах может быть выпиваем только с большого горя. В качестве обычного напитка запрещен в соответствии с Гаагской конвенцией."
"Конституция, статья девяносто девятая, почти сотая. Ограниченно заупокойным является тост за уснувшего."
"Конституция, статья двести пятая, экспериментальная. В случае сильного опьянения государя назначается регент из бояр, способный прямо пройти по коридору десять на три сажени. При отсутствии таковых власть в стране временно принадлежит архимандриту. При отсутствии такового в числе трезвых объявляется моральный дефолт."
"Его величество государь :
— Эй, бояре! Кто нос подымет — тому медаль!
Горизонтальное молчание в зале. Храп. Сопение. Иные звуки.
Его величество государь :
— А со мной не садись! Я такой! Я, ежели откровенно, сам себя перепить способен. Тоись, в зеркале уж упал, а сам-то ишо стою.
Господин шут :
— Ничего, что я лежа? Твое здоровье, величество! Ничего, что я мимо? В глазах двоится, а рот-то один. Эх, жалко-то как! Рот-то всего один. Эх, архимандрита бы нам сюда! Втроем-то оно дольше ведь отдыхается..."
Его святородие дочитал бумаги и покачал головой. Не с осуждением. А просто так. И отхлебнул медку. И положил бумаги в сундук. Для истории. А для жизни, подумал он, и устных законов хватит. Тем более что сей документ несколько противоречил другим подобным, написанным таким же манером. И со временем так же быстро забытым.
Сказка №66
В этот день было умеренно холодно. Товарищи краснопузые снегири, как и зеленая синичья братва, пообвыклись с морозами и чувствовали себя прекрасно. Спокойно сидели на ветках, запросто летали по воздуху и толпами шарились по сугробам в поисках своей нехитрой еды. Степенные вороны, отнюдь не отождествляя себя с крылатой мелочью, терпеливо прохаживались по дворцовому крыльцу, делая иногда гортанные предположения о том, чем сегодня будет набито Большое Помойное Ведро, основа жизни и вместилище удовольствий, которое вот-вот вынесет им сонная пожилая кухарка.
Во дворце же его величество, жуя бутерброды, был молчалив и хмур. Перейдя к чаю с конфетами, сделался задумчив. И лишь когда утер рот салфеткой, вдруг просветлел лицом и заискрился глазами.
— О! — сказал государь и поднял вверх указательный палец. Все завтракающие насторожились. Сей возглас означать мог все что угодно, от простой констатации падения пищи в желудок до немедленного объявления войны всем соседним державам. Собравшиеся уставились на государя, стремясь угадать его мысли. И как всегда, никто в этом не преуспел.
— Эпос! — громко сказал государь, — Народный! Нужен! Песенно-стихотворный о деяниях геройских людей. А то вон у всякого народа своя кричалка имеется и через поколения сказителями потомкам передается. А у нас разве тока одни частушки. К тому ж одни неприличные. А надобно эпопею поэтическую сочинить. Подгитарного складу. Али хоть под гармошку. Чтобы барды пели, а народ слушал. О том, как предки были славны. А не о том, как у мово миленка огурец под пленкой, двадцать лет его растил, только нынче угостил...
Царевна прыснула, приглашенные бояре хихикнули, государыня с улыбкой потупилась. Его величество по-своему истолковал их реакцию.
— Вот именно! Вместо былинных песнопениев — сплошные хохотушки срамные! Рази ж они как следует дух народный передают? Нет! А ведь даже вон у дикарей индейских разумные баллады имеются. Как там бишь... Ну, навроде... — государь, припоминая, пожевал губами. И вдруг неожиданно и мощно выдал в сильно извращенном, длинном и утомительном виде :
С койкоместа Гайавата злой восстал от недосыпаНа ночных сверчков. И матом крыл их крепко, одеваясь.Томагавк заткнув за пояс, взял он лук и взял он стрелы,И пошел лесной дорогой к речке уток настрелятьИль гусей к обеду жирных, коль еще не улетели,Или гадких ирокезов для коллекции из скальпов,Или жирненьких апачей для забавы молодецкой,Иль кого-нибудь из белых подстеречь и укокошить,Криком боевым индейским до поносу напугав,Чтоб не шлялись, словно дома, при часах и кошельках,Чтобы знали, кто хозяин рек, лесов и прерий здешних.А то ишь, козлы такие, понаперли отовсюду,Будто тута им малина, а хозяев будто нет,Будто можно без зазренья инглишем орать на белокИ швырять на землю шпалы для колесных смрадных чудищ,Рощи вырубив под корень в день по тысяче гектаров,И за золото дрянное нож пыряя каждодневноВ брюхо как единоверцам, так и местному народу,Каковой для них лишь мусор и отрыжка мирозданья.Нет, вонючки! Гайавата зря что-ли стрелять училсяИз любого положенья из оружия любого по любой наземной цели?Хрен вам, гады! По тропинке, непрерывно маскируясь, он идет.И хрен кто слышит шаг его в лесу осеннем!Он один. Но хрен кто сможет изловить его и грохнуть!Потому что храбрый воин с детства смерти не боится,Потому что он с пеленок бил собак и кошек вешалГроздьями на всех деревьях. А отец ему за этоЛеденец дарил трофейный и с убитого портянки,И учил стрелять на запах виски и на цокот шпор сапожных,И топор метать на милю точно в брюхо капеллану, Чтоб не смел своим кадилом духам нашим в нос вонять.Хрен вам всем! Рукою верной Гайавата не промажетИ по брови в землю вгонит иль на дно реки отправитХоть бригаду, хоть эскадру, хоть на ядрах прилетайте -Все найдете здесь могилу! За родной земли свободуИ за огненную воду в ваших флягах все помрете, Здравствуйте, я ваша тетя!Костяная и с косой!Песнь моя — за упокой!Чу! Услышал Гайавата! И увидел. И рукоюПотянулся к томагавку. А другою он для боюЛук свой мощный снял с плеча.Половинку кирпичаДля метанья приготовилИ кастет, весь в пятнах крови,Что проламывал, бывало,Даже рыцаря забрало.И копье из цельной ели С наконечником огромным,Что ни разу мимо целиНе воткнулось, сколько помню.И ужасную секиру, что куда острее бритвы,Вынул он не страху ради, а конкретно ради битвы.И топорик окаянныйС длинной ручкою деревянной,И ножей лихой набор,Каждый длинен и остер.И ружье-оленебой, Что всегда носил с собой,Сняв с холодного придурка,То ли копа, то ли урки,В общем, звался Следопыт,Пока не слетел с копытОт удара в лоб дубиной.И ее, конечно, вынулИз заплечного мешка.Враз она полкотелкаСносит запросто с размаху.Даже мамонтову ряхуКак-то набок своротил,Размахнувшись что есть сил.Чтобы зря не топал ночью,Когда люди спят и хочутТишины вокруг себя.И аркан достал, любя.И, лелея, приготовилДля душения без крови.И немалый южный нож,Что на финский не похож,Что любым манером кинешь -Так и так по ручку вхож.Хочешь — в брюхо, хочешь — в спину,Хочешь — ткну, а хочешь — кину.И, конечно, бумеранг,Что летит по кругу дрангХоть нах остен, хоть нах вестен.Промахнулся — снова вместе.А уж ежели попал -Птицу мочит наповал.Всадника — с коня сбивает.И, бывает, убиваетДаже вместе и с конем.Ежли десять раз метнем.Да, короче, все при нем!Всем запасся Гайавата, Лучший образец солдатаИ волшебник поля боя.Даже полковой трубоюОн самим собой снабжен.Всяк да будет им сражен!Всяк ему да покорится!Всяк его да убоится!Всяк пред смертью убедится,Что зазря пришлось родитьсяИ напрасно помирать.Чу! Ступает вражья рать...— Хватит! — крикнула царица. И, опрокидывая посуду, встала. И демонстративно вышла. Следом за ней — царевна. Покрутив предварительно у виска пальчиком.
— Совсем вы, батя, по зимнему времени озверели! Сугробы везде, воевать несподручно, так вы в мыслях буйствуете. Негоже!
Бояре молчали.
— Не понравилось, что-ли? — спросил их государь. — Я же в качестве примера. Что люди эпосы целые сочиняют, а у нас лишь одни хохмы короткие.
— Да ими, поди-тко, и обойдемся? — вопросительно произнес казначей, — Что-то уж больно слушать-то страшно, батюшка. Аж икота нервная, прости Господи, сквозь портки рвется. Может, не надобно нам оно?
Все промолчали. Включая шута, который спал и ничего не слышал. Но стонал во сне. Кошмарил, видимо, помаленьку.
— Ну и хрен с вами! — обидевшись, сказал царь. И дулся на всех вместе взятых подданных до обеда и даже немного после.
Сказка №67
В этот день ни в стране, ни при дворе ничего примечательного не случилось. Вчерашнее прилюдное исполнение государем псевдостихотворного лжеэпоса о якобы Гайавате столь угнетающе подействовало на умы, что вторые сутки все слышавшие его были слегка не в себе. Его величество ходил с прибитым виной лицом, вздыхал и мысленно публично просил прощенья. И , похоже, не находил такового в испуганных взглядах придворных и домашних.