Нопэрапон
Шрифт:
— Хорошо, — кивнул я. — Расспрошу. С пристрастием. На дыбу вздерну и расспрошу.
— А бросал ты их здорово. — Ленчик надел куртку и стал аккуратно расправлять капюшон. — Кто ж мог знать, что там паркетина отскочила… Тебя подождать?
— Подожди. До метро прогуляемся. Или машину поймаем.
Я не стал объяснять Ленчику, что дело не в паркетине. Не совсем в паркетине. А в грехах юности, героической дури былого, которая так и норовит сейчас отдаться в сломанном некогда запястье.
Или в опорной ноге, когда та не вовремя вспоминает о прошлых
Ленчик старше меня года на два-три.
Он и сам все понимает.
ДМИТРИЙ
Под ногами вкусно чавкала весна.
Какой— то придурок оставил здоровенный трейлер стоять прямо посреди улицы, так что к нужному нам дому таксист подъехать не смог. Вот и приходилось теперь месить грязь Нижней Гиевки, лавируя между многочисленными лужами.
Всегда удивлялся и завидовал тем везунчикам, которые даже в распутицу ухитряются сохранить обувь и брюки в первозданной чистоте. У меня это никогда не получалось. Как ни стараюсь ступать аккуратно — все равно туфли придется дома отмывать. Хорошо хоть штаны такой расцветки, чго грязи на них не видно, — но ее там хватает, можно не сомневаться! Зато нижний край моего плаща все явственнее приобретает вид камуфляжа.
Ну и черт с ним! В первый раз, что ли? Привык уже…
По левую руку от нас, на пустыре, жгли костры из всякого хлама. Запах дыма удивительно напоминал аромат осенних пожарищ, где топливом служит палая листва (да что ж они там жгут, в самом деле?!); костров было несколько, пять или шесть, они располагались огненным полукольцом, охватывая помост… да нет, не помост — просто мусоросборочную машину, и на крыше кабины топтался мужик в ватнике. Зачем? с какой целью?! — Бог весть, но снизу на мужика во все глаза глядели двое его коллег и толпа местной пацанвы.
Пьеса «Киецунэ» в новом переложении, сцена шестая, реплика: «…все тщетно в нашей жизни. На мгновенье блеснет роса — и тает без следа…»
Смейся, паяц.
Дом, до которого мы наконец дохлюпали, мне сразу понравился. Чистенький, розовый, за ажурной оградкой — именно оградкой, а не высоченным забором, сплошь утыканным поверху битым стеклом, как все вокруг. Клумбы, цветники, деревья в нежной клейкой зелени — и никаких теплиц, огородов… Веранда. Дорожки опять же плиткой выложены. С любовью сделано, сразу видно.
И за славные денежки.
Калитка была не заперта, но, когда Ленчик толкнул ее, внутри, где-то в глубине дома, мелодично отозвался колокольчик.
А еще мне послышалось тихое рычание из-за кустов сирени.
Хозяйка материализовалась на веранде словно из воздуха — во всяком случае, я не успел заметить, откуда она появилось. Плотная невысокая женщина лет пятидесяти в старомодном, но очень стильном костюме маренового цвета. В лице ее было что-то неуловимо восточное: разрез глаз? цвет кожи? губы? Какая разница. Неудобно так пялиться на незнакомого человека.
И вообще: Восток — дело тонкое.
— Добрый день, Зульфия Разимовна, — машет рукой Ленчик. — Вот, как договаривались…
— Добрый день, — попугаем повторяю я. — Дмитрий.
— Дмитрий? — Густые брови хозяйки ползут вверх. — Леня, вы же говорили… Впрочем, неважно. Очень приятно, Дмитрий. Вы не возражаете, если мы расположимся на веранде? А то в доме не проветрено, я только приехала.
— Конечно, ничего не имею против, — равнодушно соглашаюсь я.
А про себя думаю: на веранде наверняка курить можно!
Столик и три легких пластиковых стула уже ждут нас. Я спешу извлечь купленную по дороге коробку конфет и бутылку розовой «Каролины». Зульфия Разимовна улыбается одними глазами и извлекает из стенного шкафчика вторую коробку конфет, сестру-близнеца моей. Затем на столе появляется вазочка с печеньем, чашки, фарфоровый чайничек для заварки…
Я, намекая, гляжу на принесенную бутылку, но хозяйка отрицательно качает головой.
— Спасибо, Дмитрий, я не пью.
Ленчик согласно кивает, и я понимаю: он тоже не пьет. Во всяком случае, в присутствии хозяйки.
Ну и ладно! С Олегом дома выпьем. Не оставлять же добро этим трезвенникам! Вино в шкафу, что цыган в тюрьме…
Я нагло сгребаю бутылку со стола и засовываю ее обратно в сумку.
— Чайник сейчас закипит, — сообщает Зульфия Разимовна и, безошибочно угадав во мне курильщика, выставляет на стол потемневшую от времени бронзовую пепельницу.
— Спасибо.
Извлекаю свой любимый «Данхил», спички; сижу, пускаю дым в сторону, стараясь не окуривать хозяйку и Ленчика.
Молчим.
Ну и зачем я сюда приехал? В молчанку играть? Потом чайку попьем — и обратно?
Видимо, эта мысль достаточно явственно отражается у меня на лице, поскольку картина «Три тополя на Плющихе» наконец приходит в движение.
Зульфия Разимовна извлекает из нагрудного кармана визитку и протягивает ее мне, а Ленчик нарушает обет молчания.
— Знакомьтесь, — ни к селу ни к городу сообщает он.
В ответ я вручаю хозяйке свою карточку, с гордым словом «Писатель», двумя электронными адресами, телефоном, факсом и прочими прибамбасами. Ну люблю, люблю я пускать пыль в глаза, есть такая слабость! Хотя, с другой стороны, ведь все правда: действительно писатель, и e-mail у меня есть, и факс-модем вполне приличный — а то, что факсовой его частью я до сих пор пользоваться не научился, так это на визитке указывать не обязательно! Надобности пока не было — вот и не научился…
Минуту— другую мы с хозяйкой изучаем верительные грамоты, и в результате часть последующих слов Ленчика проходит мимо моих ушей.
«Иванова Зульфия Разимовна». Это ж надо! «Межрегиональный медицинский центр „Здоровье“. Старший врач-консультант, кандидат наук». И телефон. Адреса, как и на моей визитке, нет. Это правильно. Кому надо — позвонит.
— …Димыч, у тебя ведь «Пентиум»? — доносится до меня голос Ленчика.
— Двухсотый, — машинально отвечаю я. — Тридцать два метра оперативки.