Норма
Шрифт:
— Подари… авось случайно пощадят ещё в бою. Я тогда тебе и чайник и любовь верну свою!
Лида вздохнула, пошла в спальню.
Кровать была не прибрана. На тумбочке стояла порожняя бутылка портвейна с двумя стаканами.
Лида открыла платяной шкаф, заглянула внутрь.
Поцелуи лежали на третьей полке под стопкой белья между двумя ночными рубашками.
— Сколько тебе, Серёж? — крикнула Лида.
— Да не знаю…сколько не жалко…
Она отсчитала дюжину и в пригоршнях вынесла Серёже:
— Держи.
— Во,
Он развязал мешочек с сухарями, высыпал туда поцелуи:
— Спасибо, милая.
Лейтенант СМЕРШа Горностаев, лично расстрелявший рядового Сергея Ивашова по приговору военного трибунала за распространение пораженческих слухов, лично же и распределял его веши.
Жестяной чайник достался сержанту Сапунову, запасные сапоги — старшине Черемных, флягу со спиртом лейтенант отдал майору Крупенко.
Вечером, когда усталые офицеры СМЕРШа пили чай в землянке, Горностаев вспомнил про оставшиеся ивашовские сухари, достал мешочек и потряс над грубым столом.
Сухари вперемешку с поцелуями посыпались на свежеструганные доски.
— Что это такое? — Крупенко взял поцелуй.
— А черт его знает, товарищ майор, — пожал плечами Горностаев.
— Что, прямо вместе с сухарями и лежало?
— Так точно.
Крупенко понюхал поцелуй, откусил, прожевал и выплюнул:
— Хуйня какая-то…
Капитан Воронцов тоже откусил:
— Жвачка, наверно. Американцы, наверно.
— Та ну её к бису эту живачку! Поотравимсь ещё… — Крупенко выбрал поцелуи из сухарей, протянул лейтенанту Огурееву:
— Ну-ка, Сашок, кинь у печурку…
Огуреев отворил дверцу печки и швырнул поцелуи в огонь. Затрещало, запахло чем-то приторным.
Огуреев закрыл дверцу, снял с печки чайник, понёс к столу. Горностаев подвинул ему томик Пушкина, Огуреев поставил на него чайник.
— О це добре… — Крупенко протянул Огурееву кружку, — плесни-ка.
Огуреев стал наливать кипяток.
Пять вымпелов кильватерной колонной держали курс в открытый океан.
Над кораблями ветер просолённый чернел, перерастая в ураган. Всю ночь прошли в переплетенье молний. То свет слепил, то мрак вставал стеной.
И освещённые грозою волны в форштевень бились белой головой, по клотики эскадру зарывали в густую пену оголтелых вод, и, как в чугун закованные, дали качали ослеплённый небосвод.
На баке гнуло леерные стойки и мяло у орудий волнорез. И, обмывая брызгами надстройки, корабль то под гору, то в гору лез.
Утрело. Флаг метался на флагштоке, летел, как птица, белый с голубым.
И, проясняясь, небо на востоке рассачивало тучи, словно дым. Пять вымпелов у рей — пять красных молний! Да соль у командира на плечах.
А корабли из шторма шли на полном, покачиваясь грозно на волнах.
Чайки кружили над эскадрой, одна из них села на локатор головного корабля. Адмирал вышел из рубки, снял фуражку, подставил под ветер крепкую седую голову.
— Подходим к Севастополю, товарищ адмирал! — донеслось из рубки.
Адмирал улыбнулся, наклонился, глядя на палубу с выстроившимся экипажем.
Плотная серебристая корка соли, покрывающая адмираловы плечи, треснула.
Сверкнули золотые звезды на погонах.
Впереди в розоватой дымке показался Севастополь.
Соль кусками сыпалась с адмираловых плеч вниз, на головы замерших матросов.
Уходят в поход ребята, простые рабочие парни. От чёрных морских бушлатов солёной водою пахнет.
— Готовность один!
И снова парни к орудиям встали.
— Тревога!
Одно лишь слово и руки слились со сталью. А ведь совсем недавно руки их пахли хлебом…
— А море'' — спросил корреспондент «Красной Звезды» широкоплечего матроса.
— Да в нём подавно никто из нас прежде не был, — застенчиво улыбнулся матрос, — никто не носил бушлата, товарищ корреспондент, но знают эти ребята, что надо, очень надо ракеты держать и снаряды.
Корреспондент склонился над блокнотом.
Матрос не торопясь поднял руку вместе с приросшим к ней снарядом и почесал висок поблёскивающей на солнце боеголовкой.
Капитан расправил на ящике из-под мин измятый листок и, слюнявя карандаш, написал:
Хорошая, любимая, родная!
Мы друг от друга далеко живём. Гляжу на карточку — припоминаю. Как раз перед войной снялись вдвоём. Словами наша речь красна, богата. И есть, Люба, есть слова, что в бой полки ведут. С которыми, сжав пальцы на гранатах, идут на подвиги, на смерть идут. Война шумит у нас над головами. Но нас, Любаша, не разучила и война хранить в сердцах с великими словами простые наших милых имена.
До свиданья, дорогая!
Жди со скорой победой!
Он сложил листок треуголкой, написал адрес, сунул за отворот шинели. Но вдруг улыбнулся, вспомнив что-то, снова полез за отворот, сморщился на мгновенье и осторожно вынул руку. На ладони лежало дымящееся сердце.
Капитан потряс его над другой ладонью. Из разнокалиберных артериальных отверстий посыпались разноцветные слова: РАСКУЛАЧИВАНИЕ, ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ, ИНДУСТРИЯ, СТАЛИН, ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ, НКВД, ЖДАНОВ, СОЦИАЛИЗМ, ЛЕНИН, ВКПб, СТАХАНОВ, ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ и другие.