Нормандцы в Сицилии
Шрифт:
Стоя высоко на крепостных валах Чивитате, папа Лев наблюдал за битвой. Он видел, что половина его армии позорно бежала, а другая половина была безжалостно вырезана. Его византийские союзники его оставили; если бы они прибыли вовремя, битва могла бы окончиться совсем по-другому, но они никогда не осмелятся напасть на нормандцев в одиночку. И теперь ему предстояло пережить еще одно унижение: жители города, пытаясь войти в доверие к нормандцам, отказались предоставить ему убежище и выдали его врагам. Но нормандцы, хотя и победили, не могли наслаждаться своим триумфом. В последние несколько часов они были слишком заняты швабами, чтобы помнить о своем главном противнике; теперь, глядя на гордого печального человека, стоящего перед ними, они почувствовали себя побежденными. Упав на колени, они умоляли папу простить их. Через два дня, торжественно похоронив павших, которые были погребены здесь же, на поле битвы, нормандцы сопроводили папу в Беневенто.
Лев IX оказался в двусмысленном положении. Он не был в прямом смысле слова пленником. Вопреки ожиданиям, с ним и его приближенными обращались почтительно и любезно. Как указывает Аматус: "Папа был испуган, а клирики дрожали. Но победоносные нормандцы подбодрили их, дав папе гарантии неприкосновенности, доставили его со всей свитой в Беневенто, снабжая его
Переговоры тянулись девять месяцев. Они и не могли быть легкими. Поначалу Лев IX не желал идти на уступки. Еще в январе 1054 г. в письме к императору Константину (о котором будет рассказано подробнее в следующей главе) он дал понять, что в той мере, в какой это касается его, борьба будет продолжаться. "Мы должны быть верны нашей миссии защиты христианства, и мы сложим оружие, только когда опасность минует", — писал он, мечтая о том дне, когда совместными усилиями западного и восточного императоров "этот вражеский народ будет изгнан из Христовой церкви, христианство окажется отомщено". Но месяцы шли, здоровье папы ухудшалось; а поскольку Генрих, чьего военного вмешательства он наивно ожидал, не выказывал ни малейшего желания прийти ему на помощь, Лев IX понял, что у него нет иного выбора, кроме как заключить с нормандцами соглашение. Мы не можем сказать, каковы были в точности его условия; не сохранилось ни одной папской буллы, подтверждающей права и титулы, но мы смело можем предположить, что Лев IX признал де-факто все нормандские завоевания, включая, очень возможно, некоторые территории в пределах княжества Беневенто — хотя не сам город, который оставался в папском подданстве. Как только соглашение было достигнуто, никто больше не препятствовал возвращению папы в Рим, и он уехал 12 марта 1054 г. Хэмфри, как всегда любезный, сопровождал его до Капуи.
Для несчастного папы, занимавшего кафедру пять тяжелых лет и проведшего большую часть этого времени в поездках по Германии и Италии, это было последнее путешествие. Человека, привыкшего ежедневно помногу часов проводить в седле, теперь внесли в город на носилках. Уставший от постоянных трудов, обиженный предательством своего императора и родственника, сломленный жестоким поражением при Чивитате и глубоко задетый выпадами Петра Дамиани и клириков, которые приписывали это поражение Божьему гневу на воинственного папу, он за долгие месяцы душевных терзаний в Беневенто заработал изнурительную болезнь, которая причиняла ему постоянные страдания. [22] Приехав в Латеранский дворец, он уже знал, что его конец близок. Он повелел, чтобы ему приготовили могилу в соборе Святого Петра и чтобы его носилки поставили рядом с ней; и здесь 19 апреля 1054 г., в день, предсказанный им самим, он умер, в окружении клириков и горожан Рима. Его кончина была спокойной и мирной, но омрачена сознанием своего полного поражения. Ни один папа не трудился столь ревностно для преобразования церкви в Италии; и мало кто из пытавшихся это делать потерпел столь полный крах. В свои последние дни Лев IX, как говорят, узрел несколько небесных видений, но едва ли он мог видеть, как успешно труды, которые он начал, будут продолжены после него, как скоро посеянные им семена взойдут и дадут плоды. Менее всего он мог подозревать, что не пройдет и тридцати лет после его смерти, и те самые нормандцы, в борьбу с которыми он вложил все и проиграл, станут единственными друзьями и хранителями обновленного папства.
22
Нет причин верить слухам, что Лев IX, как два его предшественника, пал жертвой медленно действующего яда, который ему подсыпали по наущению Бенедикта II. Такие слухи теперь были не более как привычной реакцией на смерть папы; главный сторонник этой версии, кардинал Бенно, доходит до того, что обвиняет неисправимого Бенедикта в убийстве шести пап за тринадцать лет.
Тем временем для нормандцев началась новая глава в их великой итальянской авантюре. Битва при Чивитате стала для них поворотным моментом истории, каким тринадцать лет спустя стала для их братьев и кузенов битва при Гастингсе. Никогда больше их права в южной Италии не ставились под сомнение; никто отныне не пытался изгнать их с полуострова. Они показали, что являются не просто еще одним ингредиентом в итальянском месиве или удобным напарником для неаполитанцев, капуанцев и нерешительных византийских провинциалов, оттачивающих свои воинские навыки. На этот раз они одни, без союзников вступили в бой с наместником Христа и лучшими немецкими и итальянскими воинами, которых он привел с собой. И победили. Их права на итальянские владения, уже подтвержденные императором, теперь были утверждены папой. За ними закрепилась репутация непобедимых воинов. В отношении к ним внешнего мира теперь сквозило уважение.
Все это и многое другое, о чем еше даже не мечталось, было выиграно за несколько ужасных часов на берегах реки Форторе. Редко кто из туристов посещает эти края, но те, кто окажется здесь, могут еще видеть в миле или двух к северо-западу от современной деревни Сан-Паоло-ди-Чивитате развалины старого собора и пройтись по земляным валам, с которых папа Лев IX наблюдал крушение своей армии и своих надежд. От самого города, который так предательски с ним обошелся, ничего не осталось; можно подумать, что божественное возмездие, хотя и с запозданием, настигло его — он был стерт с лица земли в начале XV в. При раскопках в этих местах в 1820 г. было найдено множество скелетов. Все были мужские, на всех них обнаружились следы ужасных ран, и многие из их бывших владельцев имели рост более шести футов.
Глава 8
СХИЗМА
Михаилу, новообращенцу и ложному патриарху, которого только смертельный страх заставил усвоить монашеские обычаи, прославленному своими ужасными преступлениями; Льву, так называемому епископу Охридскому; Константину, секретарю вышеназванного Михаила, который публично топтал латинскую литургию ногами; и всем, кто следует им в их заблуждения и гордыне, если только они не раскаются, всем им анафема, как симонитам, валезианам, арианам, донатистам, николаитам, северианам, пневматомахам, манихеям, назареянам, как всем еретикам и, наконец, дьяволу и всем его слугам. Аминь, аминь, аминь!
Во время своего почетного плена в Беневенто Лев IX принялся изучать греческий. Его биограф Уиберт предполагает, что он сделал это, потому что хотел читать на греческом Священное Писание. Такое достойное желание достойно могло само по себе быть достаточным стимулом; но, судя по всему, реально папа стремился обрести большую уверенность в отношениях с Константинополем, которые становились постепенно более сложными.
Папе, Аргирусу, а благодаря Аргирусу и императору Константину было совершенно ясно, что папско-византийский альянс необходим, если они хотят когда-нибудь вытеснить нормандцев из Италии. Даже после разгромного сражения в Чивитате — которое вполне могло кончиться иначе, если бы две армии смогли соединиться, как планировалось, — еще можно было воспрепятствовать неуклонному росту нормандского влияния. Вместо этого спустя тринадцать месяцев после битвы произошел внезапный и болезненный разрыв, сопровождавшийся массой взаимных обвинений и оскорблений; и к концу десятилетия папство уже открыто поддерживало нормандскую экспансию. Причины столь резкой перемены нетрудно увидеть; они кроются в величайшем бедствии, постигшем христианство, — схизме Западной и Восточной церквей. Оглядываясь из своего настоящего на эту давнюю историю, мы понимаем, что этот раскол рано или поздно должен был произойти; но тот факт, что он произошел именно тогда, в значительной степени связан с напряженной ситуацией, возникшей в результате нормандского присутствия на юге Италии. На протяжении многих веков две церкви постепенно отдалялись друг от друга. Их медленное отстранение было в основе своей отражением старого соперничества между латинским и греческим, Римом и Константинополем; и первая и основная причина схизмы заключалась во все возрастающей власти римского понтифика, которая порождала высокомерие с одной стороны и обиду с другой. Исконная любовь греков к дискуссиям и теологическим спекуляциям входила в противоречие с догматическим и легалистским мышлением Рима и вызывала недоумение. В то же время для византийцев, чей император носил титул равноапостольного и по мнению которых вопросы догматики могли решаться только Святым Духом, изъяснявшимся через Вселенский собор, папа был только первым из равных среди патриархов и его претензии на роль высшего авторитета казались неоправданной гордыней. Еще в IX в. дело чуть не дошло до полного разрыва; начав с чисто административного спора по поводу сиракузской епархии, противники вскоре перешли на личности (когда папа Николай I поставил вопрос о том, подходит ли византийский патриарх Фотий для своей должности), а затем обратились к проблемам догмы. Фотий публично (и справедливо) заявил, что римский епископ Формоз из Порто, будучи в Болгарии, яростно нападал на православную церковь и настаивал на включении пункта «филиокве» в Никейское кредо. Утверждение, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, постепенно стало общепризнанным на Западе, однако с точки зрения теологии считалось не слишком значимым. Византийцы, со своей стороны, полагали его разрушительным для всего учения о Троице, столь тщательно сформулированного Отцами Церкви в Никее более пяти столетий назад, и яростно порицали гордыню Рима, осмелившегося исправлять слово Божие, открытое собору после смерти папы Николая, усилиями его преемников и самого Фотия, дружеские отношения восстановились; но проблема осталась нерешенной, «филиокве» продолжало завоевывать сторонников на Западе, а в Константинополе император настаивал на том, что он как наместник Христа на земле. Новый конфликт был неизбежен.
Папско-византийский альянс, на который Лев IX и Аргирус возлагали столько надежд, с самого начала встретил открытое противодействие со стороны Михаила Керулария, патриарха Константинопольского. В прошлом государственный служащий, скорее чиновник, чем клирик, он в 1043 г. приказал ослепить в тюрьме Иоанна Орфонатропоса; упрямый, честолюбивый и ограниченный, он и не любил латинян и не доверял им; но наибольшее неприятие у него вызывала идея верховного авторитета папы. Он не сумел помешать созданию союза, поскольку Аргирус обладал большим влиянием, однако всеми возможными способами сеял раздоры между его участниками. Первая возможность представилась, когда он узнал, что нормандцы, с одобрения папы, насаждают латинские обряды — в частности, употребление пресного хлеба для причастия — в греческих церквях южной Италии. Он немедля приказал латинским церквям в Константинополе соблюдать греческие обряды, а когда они отказались, закрыл их. Следующий его шаг привел к еще более гибельным последствиям: Михаил настоял, чтобы глава болгарской церкви, архиепископ Лев из Охрид, написал православному епископу Иоанну из Трани в Апулии письмо с резким осуждением ряда обычаев западной церкви, которые он полагал грешным и "иудейскими".
В этом обращении Иоанну также предписывалось довести содержание послания до сведения "всех епископов франков, монахов и народа и самого достопочтенного папы". Письмо пришло в Трани летом 1053 г. — как раз когда главный секретарь папы Гумберт из Муармутье, кардинал Сильва Кандида проезжал через Апулию, чтобы присоединиться ко Льву IX в его заточении. Иоанн тотчас же вручил письмо Гумберту, который сделал примерный перевод послания на латынь, и по приезде в Беневенто положил оба документа перед папой. Для Льва IX, который уже был обижен, что византийская армия не поддержала его войско в критический момент, это незаслуженное оскорбление стало последней каплей. Разгневанный, он приказал Гумберту составить подробный отчет, в котором излагались бы доводы в пользу главенства папы и оправдывались все латинские обряды, о которых шла речь. Гумберт не стеснялся в выражениях; оба — папа и кардинал — хотели ответить ударом на удар — сама форма обращения, которую они выбрали: "Михаилу из Константинополя и Льву из Орхид, епископам", явно рассчитана на то, чтобы больно задеть патриарха. Возможно, еще до того, как письмо было отправлено, в Беневенто пришло послание, на этот раз подписанное пурпурным росчерком самого императора Константина. Он явно пришел в ужас, узнав — увы, с опозданием! — о махинациях патриарха, и теперь делал все возможное, чтобы исправить положение. Его письмо не сохранилось, но едва ли оно содержало что-то замечательное; судя по ответу Льва IX, в нем император выражал папе свои соболезнования по поводу поражения у Чивитате и предлагал всевозможные меры для дальнейшего укрепления союза. Гораздо более удивительным кажется второе письмо, доставленное одновременно с императорским. Оно, если не считать двух или трех неуместных фраз, излучало добрую волю и миролюбие; в нем говорилось о необходимости более тесного сотрудничества между двумя церквями и не содержалось никаких нападок на латинские обряды. Под ним стояла подпись Михаила Керулария, патриарха Константинопольского.