Носки
Шрифт:
Другое внутреннее говорило, что если попал, то, наверное, так надо.
Несмотря на ухабистую дорогу и жёсткую лавку в кузове, я отключился.
Я не знаю, сколько по времени мы ехали и когда должны были приехать, но внезапно сила инерции выбросила меня с лавки, и я улетел в другую часть кузова.
А потом раздался взрыв, и машина резко повернула вправо, потом резко влево, и ещё двое парней в кузове только и делали, что пытались удержаться за дуги тента, натянутого над бортом.
Очевидно, мы попали под обстрел, несмотря на то,
Мне уже становилось трудно дышать, и тело моё сковал жуткий страх, сердце и вовсе побежало куда-то прочь, обгоняя машину.
Да ещё и по нужде вдруг захотелось, да так сильно, что невмочь.
Потом второй взрыв, третий, четвёртый. Один за одним, всё ближе и ближе.
И последний где-то под передним мостом нашего Урала, после которого я, оглушённый, со всего размаху впечатался во что-то монументально железное, как весь Урал, и утонул в бездействии накатившего сотрясения.
Машина загорелась, и один оставшийся в кузове парень вытащил меня из-под коробок и мешков и выбросил из кузова. Упав на снег, я вспомнил почему-то лишь то, что когда мы перегружали машину, мне попалась одна небольшая коробка откуда-то из Сибири.
На ней было написано: «Носки обережные «Неуязвимый».
Ещё тогда я представил, с какой улыбкой встретили бы бойцы эту коробку. И вскочив, я забрался снова в кузов уже объятого пламенем грузовика, пытаясь отыскать ту самую коробку. Там ещё наклейка была необычная. Большие красные женские губы на чёрном фоне, словно поцелуй любимой женщины во мраке смертоносной тьмы.
Тот выживший парень снова стащил меня вниз, и я упал. Рухнув снова на снег, я понял, что красные губы смотрели на меня из-под огромного зубастого колеса.
Эта коробка сама выпала из машины и была невредима, когда всё остальное горело вместе с Уралом.
Обстрел закончился, но мы всё равно как-то по наитию уползли в кусты близлежащей лесополосы.
С детства я был одиночкой и почти не имел ни друзей, ни знакомых. Привык как-то всё сам. Никого на подмогу не звал никогда, даже если надо было перетащить что-то очень тяжёлое. Вот и сейчас я не знал толком того уцелевшего помимо меня парня, так как не разговаривал с ним до случившегося.
Вдруг, отдышавшись в сугробе, он спросил:
– И что это у тебя такое?
Я ответил:
– Носки…
– Носки?!.. Мы везли самые разные важные штуковины, и квадрокоптеры, и рации, и прицелы, а ты взял носки?! – спросил он с недоумением, умывая лицо грязным снегом.
– Да эта коробка сама выпала. Всё сгорело, а она целехонькая.Что делать-то дальше? – поинтересовался я у него.
– А я откуда знаю? По-твоему, у меня здесь такое каждый день? Между прочим, я здесь сам три дня всего. Ещё вчера хотел уехать домой. Да попросили помочь, -ответил, немного вспылив, мой новый знакомый. – Ну, сейчас точно домой! Умирать я здесь не собираюсь! – тут же добавил он.
– Домой-то домой, только, как выбираться теперь? –согласившись, спросил я его с одной только мыслью: «Что, волонтёр недоделанный,
– Ты дорогу помнишь? – спросил я его.
– Я что, по-твоему, сквозь тент могу видеть? – психанув, вопросом на вопрос ответил тот.
– Если идти по следам, то, поди, можно куда-то выбраться?.. – вслух подумал я.
И он стал выкарабкиваться из кустов. А я совершенно случайно заметил маленький дрон, который появился внезапно над деревьями, и, схватив парня за уползающий ботинок, потянул обратно.
– Похоже, рано куда-то идти. Там беспилотник! – окликнул я его.
– Где? – спросил тот.
– Да вон там! Не шевелись! – указав глазами на небо, ответил я.
И мы пролежали в снегу ещё около часа или даже больше совсем неподвижно и молча. Маленький дрон продолжал кружить то снижаясь, то поднимаясь. Но нарисовав в воздухе несколько невидимых восьмёрок, всё-таки улетел.
Я к тому времени замёрз уже конкретно и даже перестал чувствовать пальцы на ногах. Ботинки, купленные за тысячу рублей по скидке в магазине «Кари», хоть и считались зимними, но всё-таки не имели меха, а лишь лёгкий начёс внутренней подкладки. А вот куртка защитного цвета, купленная на «Вайлдбериес», к моему большому удивлению на самом деле с холодом боролась, как могла. По сравнению с сибирскими морозами, конечно, должно было казаться тепло. Однако после долгого неподвижного лежания на снегу так не казалось.
– Слушай, как тебя? – спросил я его, уже стучащего зубами.
– Илья – ответил он.
– Давай-ка выбираться отсюда, – проговорил я, пытаясь пошевелитьсловно заржавевшим телом.
При попытке выползти я почувствовал резкую боль в ноге. Взглянув на неё, я увидел, что вся штанина моя оказалась в крови.
– Это ещё, что ещё такое? – удивился я вслух.
– Мать моя моржиха! Да тебя зацепило! Что ж ты лежишь-мечтаешь?
– возмутился и скрючился Илья.
– Да уж как-то это неожиданно всё. Я даже не почувствовал, – проговорил я и потянулся задрать штанину.
Оголив голень, я ничего не обнаружил.
– Снимай ботинок, – сказал Илья.
Расстегнув застёжку ботинка, я понял, что он полный. Полный уже холодной крови, которая тихонько стекала всё это время через отверстие в подошве.
Рана оказалось небольшой, но прям на самой подошве.
– Возьми вот мой платок сопливый, – улыбнувшись, протянул его мне Илья.
– Давай. Надеюсь, сопли твои лечебные, – улыбнулся я ему в ответ.
Слив из ботинка оставшуюся кровь, я подложил его платок под ранку и обулся.
– Давай-ка всё-таки выбираться отсюда, – закончив с ботинком, я пополз потихоньку из кустов.
Взобравшись снова на дорогу, я с трудом оперся на ногу и старался помнить для себя лишь одно: ни за что не смотреть на убитых.
И мы потопали потихоньку в обратный путь, оставляя красный след подошвы ботинка на грязном снегу дороги.
– Слушай-ка, ты на кой пёс тащишь с собой эту коробку? – психанул опять Илья.– Ты сам говорил, что там носки. Чего ж ты их не наденешь? – добавил он тут же.