Nova vita

Балдоржиев Виктор

И отправила в поле людское, наказав: сохрани, сбереги!

Все кружит воронье. И с мольбою обращаюсь тебе – помоги.

Хозяйственная сетка

Александру Александрову,

поэту и боевому офицеру из довоенного Цугола

Помните хозяйственную сетку, наш советский полный соцпакет?

В ней несли соседи и соседки: соль, муку, картошку, cabernet,

Книги и капусту, баклажаны,

валенки, стиральный порошок.

Сетка, незаметная в кармане, а вмещала, чуть ли не с мешок.

Нынче в сеть вмещается планета, вся земля – китайский огород.

На просторах славных Интернета облегчён от тяжестей народ:

Долга, чести, родины, заботы… Раздробилась жизнь на много тем.

У кого-то вовсе нет работы, у кого-то – совести совсем…

Раз свобода, значит, окна в клетку: думал, озирая я Москву.

Вспоминал хозяйственную сетку, и увидел сетку наяву:

У метро «Охотный ряд», где пиво и галдят на разных языках,

Шел старик. Степенно, терпеливо нес он сетку в старческих руках.

И свисала сетка, тяжелея, из всех дыр торчали углы книг.

И смотрел, о чём-то сожалея, этот удивительный старик.

Видно: жизнь его прошла по сводкам, выправка военная с войны.

Я читал по орденским колодкам боевую летопись страны…

Продавал он книги, и в «Охотный» дошагал с «Кузнецкого моста».

– Я, – сказал мне, – офицер пехоты, начинал оттуда, где Чита,

Там Онон и Цугол, гарнизоны. Бил японцев, немцев, брал Берлин.

Этот мир, земляк мой, полигоны, где тебя пытают до седин.

Сетка эта, паря, не простая, в ней вся жизнь родимой стороны.

Ну, бывай… И, молодо шагая, он ушел, как призрак старины.

Я купил все книги, сетку – тоже. В книгах тех – ургуй и сарана…

Был старик поэтом. Я, похоже, заплатить не смог ему сполна.

Дети неба

Откуда эти звуки, веселый хоровод,

Как быстры ноги, руки, что это за народ?

И что это за пляски, все здравые притом!

А в звуках дивных ласки овеяны теплом.

Какие хороводы ведут вокруг огня

В гармонии природы, монистами звеня!

Какая ночь густая, какая тишина,

А степь вокруг родная луной озарена…

Костёр горит сильнее, быстрее хоровод,

А ночь еще темнее, качается, плывёт…

И чей-то голос дивный, на сердце так светло,

Такие переливы, что душу унесло

На небо, где ты не был, там нет уже земли…

Оттуда дети неба на праздник свой сошли!

И плакал ты, гадая: неужто чудный сон?

Но слушай – голос, тая, уходит в перезвон.

И тает, тает в далях зовущий в небо звук.

А ты в своих печалях все ищешь утром круг.

Неужто не понятно, что минула пора.

В степи чернеют пятна вчерашнего костра…

Беседа

Но что ж, начнем с тобой беседу.

О политическом прогрессе?

Оставим это домоседу,

А также – радио и прессе,

Где все помешаны на мессе.

Ты вспомни дивные картины,

Где в небе птичий гам и клёкот,

Озера, реки и долины,

Туман в степи, в тумане топот

И беспокойный чей-то ропот,

И свист бичей. Так на рассвете

Идут гурты или отары,

И солнцем осени согреты

Парят дворы, поля, кошары.

Там журавлей даурских пары!

Они летят, летят над ними

И машут плавными крылами.

Их нет совсем над городскими,

Такими чуждыми, домами,

Где все повязаны долгами…

Что ж плачешь ты, какие беды

Тебя в квартире настигают?

Какой ты ждал еще беседы –

Банкеты, бабы и обеды,

Интриги, жалкие победы?

Жаль, журавли здесь не летают…

Блуждание

Средь сырости и смога

Затеряна дорога,

Которая от Бога

Дана с рожденья мне…

Ах, сколько вокруг блуда,

А с ним сырого люда.

Мне ставят вина, блюда.

Но это в стороне

Моей дороги главной,

Единственной и славной.

А я совсем бесправный,

И не с кем мыслить, петь…

Вокруг меня блуждают,

Сжимают, обнимают,

Как будто понимают,

Что вдруг могу взлететь…

Но я об этом знаю

И знаю, что блуждаю.

Брожу как бы по краю

Я взлётной полосы.

Когда-нибудь решенье

Приму, начав движенье,

Отбросив окруженье…

Вот это будет взлёт!

Не умирают во мне…

Кони бегут и бегут вдоль Онона.

Ханское золото древней земли –

Тысячелетья горят раскалёно

Солнцем палимые здесь ковыли.

Будто бы чуя невзгоды, походы,

Кони свой бег замедляют опять.

Через века оживают народы,

Время бежит и бежит во мне вспять.

Сильные воины, женщины, дети –