Новая дивная жизнь (Амазонка)
Шрифт:
Маргарита не знала, как ей ответить на это.
– Офис у вас какой замечательный, – сказала она. – И машина какая… Судя по всему, дела у вас идут хорошо. Да?
– Ничего, – согласился дед Семен. – Руки сложа сидеть не нужно. И все будет ничего. Мы не сидели сложа руки.
– Кто «мы»? – спросила Маргарита. Хотя ей было совершенно все равно – кто.
– Кто? – переспросил дед Семен. Теперь маска Властителя раскололась ухмылкой. – Да много кто. Кто хотел себе состояние сделать. Такого года, как прошлая зима, больше не будет. Все состояния сделаны прошлой зимой. Кто не сделал, уже
– Семен Игнатьевич, ну зачем вы? – придала голосу кошачью ласковость Маргарита. Последние слова деда Семена прозвучали как угроза, и следовало их нейтрализовать, чтобы они не отложились у него в сознании. – Ведь вы совсем не такой, каким хотите себя показать. Вы тонкий, вы благородный, вы добрый!..
Дед Семен вдруг поднялся со своего места и полез между спинками сидений назад, к Маргарите. Пролез, свалился рядом с нею и властно, грубо притиснул к себе, второю рукой сжав грудь.
– Твою мать! – выговорил он сквозь зубы. – Гуманитарка!
У Маргариты от его объятия трещали кости, грудь было больно, перед глазами стояло его ухо со слюдянистой полоской серы.
– Пустите! Пустите! Да перестаньте же! – попыталась она освободиться от его рук.
Он позволил ей это.
Маргарита отлетела от него на сиденье к самой дверце, смотрела оттуда, ужас под ложечкой просвистывал ее насквозь, но сознание все так же отказывалось верить в реальность того, о чем говорил ужас. Машина жарила уже на выезде из города, впереди не было видно ни одного светофора.
– Не приближайтесь! – выставила перед собой руку Маргарита, уловив движение деда Семена снова податься к ней.
Он схватил ее руку и притянул к себе, принудив Маргариту едва не лечь на сиденье.
– Не заставляй меня, цветок мой, тебя бить. Не люблю спать с битой женщиной. Какой кайф от битой…
Убежать, как убежать, выло все в Маргарите.
Дача деда Семена оказалась едва не за самой кольцевой дорогой. Пересекли кольцо, поднырнув под мостом, повиляли немного по улицам поселка и остановились перед могучими железными воротами. Внутри, должно быть, их ждали – ворота раскрылись, и в распахнувшийся зев взгляду Маргариты предстала трехэтажная кирпичная крепость.
Маргарита рванулась открыть дверцу – дверца не открывалась. Она жала на ручку, била бедром, – бесполезно.
Машина тронулась и въехала внутрь, подкатила к крепостному крыльцу. В дверце что-то щелкнуло. Маргарита поняла: теперь она может выйти. Дверцы были заблокированы водителем, теперь он разблокировал их.
– Прибыли, цветок мой, – сказал дед Семен, распахнул дверцу со своей стороны и выбрался наружу.
Маргарита сидела и не могла двинуться.
Дед Семен обошел машину и открыл дверцу с ее стороны.
– Слушайте, – поднимая на него глаза, с трудом выговорила Маргарита, – у меня месячные…
Губы у деда Семена сжались.
– Я тебе уже говорил: не заставляй меня, чтоб я тебя бил!
– У меня месячные, – тупо повторила она. – Понимаете, что такое месячные? Я теку.
– Вот мы посмотрим, какие такие месячные, – наклонился он к ней, взял за плечи и вытащил из машины. Рука его ощупала ей ягодицы сквозь юбку, подняла юбку и забралась под нее. Маргарита была в колготках: деловая женщина, переговоры. Мясистая большая рука по-хозяйски оттянула ей резинку колготок, проникла под ту, проникла под резинку трусиков, и ягодицу обожгло горячее потное прикосновение. Рука помяла ей ягодицу, переместилась, помяла другую и, раздвинув ягодицы, полезла в промежность. Крупная ознобная дрожь пробежала по Маргарите с головы до ног, – ее сотрясло.
– Что, как тут у нас цветочек? – спросил над ухом стиснутый голос деда Семена. – Боится? Пусть боится! Получит. Он свое получит!
Маргарита стояла, не смея шелохнуться. Никогда в жизни не испытывала она большего унижения.
– Млядь, биздюк, пидар сраный! – Маргарита вываливала на Атланта весь свой запас слов, которым он обогатил ее за последний год. – Подлое ничтожество, сутенер, Иуда! Чтоб тебе быть импотентом неизлечимым!
Ее любовник стоял перед ней абсолютно молча, терпеливо смотрел на нее, не отводя глаз, – совершенно такой, как всегда, разве что на лице не было его обычного выражения спокойного выдержаного достоинства. Скорее, оно имело сейчас выражение уязвленного самолюбия. Которое вместе с тем он никоим образом не хотел проявлять.
– Специально меня потащил туда, вонючий подлец! Чтобы подложить меня, прикрыться мною, продать меня, как шалавую девку! – кричала Маргарита. – Мерзавец, подонок, грязная сволочь! На воровскую малину потащил меня, в притон!
Ее любовник нарушил молчание:
– Ну, какая малина, какой притон! Обыкновенный офис. Круче, правда, чем у некоторых.
– Мерзавец, мерзавец, мерзавец! – Маргарита влепила ему пощечину – одну, другую, третью.
Она это делала впервые. Никогда раньше не приходилось ей делать подобного. Не было нужды. И опыта не было. Но, оказывается, это давало такое горячее, такое лютое наслаждение! И она повторила серию:
– Мерзавец, тварь, мразь!
Теперь Атлант перехватил ее руки. И, держа их, не давая ей ударить его вновь, проговорил:
– А тебе что, внове так, что ли, было давать?
В голосе его прозвучало то самое уязвленное самолюбие, что читалось в выражении лица. Только к нему примешивалось еще и некое мстительное удовольствие.
– Что? – Она не поняла. – Подонок! Что ты говоришь?
– То, что! Ты что, этому зампредсовета не давала, что ли?
– Какому зампредсовета?! – Она не понимала. Подлец! Он же хотел еще и обвинить ее в чем-то!
– Тому. Который нам здание отдал. Он что, за просто так, вот так взял и отдал?
До нее дошло. Сукин сын, нашел способ обелить себя, сукин сын!
– Что ты мелешь? Что ты несешь?! – Ей, наконец, удалось вырвать у него свои руки. – Когда это я могла? Я к нему только зашла – и вышла, а ты меня ждал в машине!
– Я-то тебя ждал! – сказал Атлант. В голосе его звучало все то же мстительное удовольствие. – А ты вышла. А потом с ним перепихнулась. Через день-другой. Не так, нет?
Бешенство, владевшее Маргаритой, готово было потесниться, чтобы дать место рядом с собой изумлению.