Новая эра Z
Шрифт:
Подопытный вздыхает, хотя кислород ему больше ни к чему. «Скоро закончим», – говорит доктор Колдуэлл и спустя секунду чувствует себя глупо – эта фраза не имеет никакой ценности с медицинской точки зрения.
Она видит, что Селкрик наблюдает за ней с почти нескрываемой улыбкой. Оскорбленная, она щелкает пальцами, делая Селкрик знак, чтобы та снова передала ей скальпель.
Теперь ее работа требует ювелирной точности – ощупать череп концом отвертки, – нужно понять, где разрезы не так глубоки, как нужно, и обновить их скальпелем, постепенно выравнивая верхушку черепа в один
Самая сложная часть теперь пройдена.
Поднимая переднюю часть черепа, Колдуэлл освобождает ее от мозговых нервов и кровеносных сосудов при помощи скальпеля номер 10, пока она не начинает отходить свободно. После того как показывается спинной мозг, она отрезает и его.
Но она не пытается вытащить весь мозг сразу. Теперь, когда он свободно лежит в черепной коробке, она отдает скальпель доктору Селкрик и берет «курносые» плоскогубцы, при помощи которых очень осторожно удаляет острые кости, гордо торчащие из отверстия, сделанного ею в черепе. Сложно представить, как мозг может пройти через этот импровизированный люк (попробовать еще раз).
Сейчас она поднимает его, аккуратно держа кончиками пальцев снизу.
И кладет, очень осторожно, на разделочную доску.
Подопытный номер 22, которого звали Лиам, если вы, конечно, признаете идею давать имена этим существам, продолжал смотреть на нее. Но это не значит, что он был жив. Доктор Колдуэлл считает, что смерть наступает, когда патоген через кровь попадает в мозг. То, что остается, несмотря на слабое биение сердца (около 10 ударов в минуту) и способность разговаривать, уже нельзя назвать человеком. Этому существу можно дать любое имя, мужское или женское. Но это паразит.
Паразит, чьи потребности и инстинкты кардинально отличаются от человеческих, является очень прилежным управляющим. Значительная часть органов продолжает работать под его давлением даже без связи с мозгом, который вот-вот разрежут на тонкие ломтики и зажмут стеклянными пластинами.
– Может, вытащить оставшуюся часть спинного мозга? – спрашивает доктор Селкрик. Этот умоляющий тон вызывает презрение у доктора Колдуэлл. Она похожа на нищего, просящего не деньги или еду, а милостыню. Не заставляй меня делать ничего мерзкого и тяжелого.
Доктор Колдуэлл готовит бритву и даже не оборачивается: «Конечно, вперед».
Она бесцеремонна, даже угрюма, потому что эта часть процедуры оскорбляет ее профессиональную гордость. Это единственное, что может заставить ее пригрозить кулаком несуществующему богу. Она читала о том, как мозги разрезали в старые добрые времена, еще до Катастрофы. Тогда был прибор под названием АСУ – Автоматизированный станок с ультрамикротомом. При помощи алмазного лезвия он позволял получать сверхтонкие срезы биологической ткани (в том числе и мозгов) толщиной в несколько десятков нанометров. Тридцать тысяч срезов в одном миллиметре!
Лучшее, на что способна гильотина доктора Колдуэлл, не смазывая и не повреждая хрупкие структуры, на которые она хочет посмотреть, – всего лишь десять срезов в одном миллиметре.
Позовите Роберта Эдвардса, Элизабет Блекберн, Гюнтера
Колдуэлл уверена, что у нее (или у него) был автоматизированный станок ультрамикротом, трансмиссионный электронный микроскоп ТИМ 0.5, система визуализации живых клеток и целая армия аспирантов, стажеров и лаборантов для тупой рутинной обработки данных. И все это для того, чтобы лауреат Нобелевской премии мог спокойно танцевать вальс со своей чертовой музой под луной.
А на ее руках, пока она пытается спасти мир, как будто бы варежки вместо хирургических перчаток. У нее был однажды шанс сделать все стильно. Но из этого ничего не вышло, и вот она здесь. Одна, но зато сама себе начальник. Продолжает бороться.
Несчастная жалоба Селкрик вырывает ее из бесцельных мечтаний: «Спинной мозг разрывается, доктор. Начиная с двенадцатого позвонка».
– Бросьте его, – бормочет она, даже не пытаясь скрыть свое презрение.
8
Сто семнадцать дней прошло с тех пор, как Лиама и Марцию увезли.
Мелани продолжает думать о них, но так и не решилась спросить мисс Джустин или кого-то еще о случившемся. Однажды только она поинтересовалась у мистера Виттакера, что означают слова «две маленькие уточки». Она помнит, что доктор Колдуэлл произнесла это выражение в тот день.
У мистера Виттакера был один из тех странных дней, когда он приходит на уроки с бутылкой, наполненной до краев лекарством, от которого ему сначала становится лучше, а потом значительно хуже. Мелани видела этот странный и пугающий процесс много раз и научилась предсказывать его стадии. Мистер Виттакер заходит в класс нервный и раздражительный, ругая детей за все, что они говорят или делают.
Потом он выпивает лекарство, которое растекается внутри него, как чернила в воде (мисс Джустин показала однажды такой фокус). Его тело расслабляется, проходят нервные тики и содрогания. Его мозг тоже расслабляется, и на непродолжительное время мистер Виттакер становится мягким и вежливым. Если бы он только мог на этом остановиться, было бы просто замечательно, но он продолжает пить, и чудо проходит. Нет, он не становится снова сварливым. То, во что он превращается, куда хуже и отвратительней. Мелани даже не знает, как это назвать. Он грязнет в своем горе и в то же время пытается вырваться из себя, будто внутри него есть что-то, к чему совсем не хочется прикасаться. Иногда он плачет и просит прощения – но не у детей, а у кого-то еще, которого нет в классе и чье имя постоянно меняется.
Хорошо зная эту последовательность, Мелани задала свой вопрос в самый благоприятный момент:
– Что означают «две маленькие уточки», о которых говорила доктор Колдуэлл? Почему она упомянула их в тот день, когда забрала Марцию и Лиама?
– Это из игры, которая называется «Бинго», – отвечает ей мистер Виттакер, его голос только начинает дрожать, – в ней у каждого игрока есть карточка с числами от 1 до 100. Ведущий называет номера наугад, и первый, кто закроет все номера, побеждает.