Новая хозяйка собаки Баскервилей
Шрифт:
– Все? – Катя так от всего устала, что ей все время хотелось спать.
– Что вы?! Вас вызовут повесткой.
– Скажите, но ведь ко мне не может быть никаких претензий?!
– Нет, если будет доказано, что вы не в сговоре с убийцей и не специально заманили господина Спиридонова в этот лес.
– Как вы можете, я же спасла его… Если бы я не крикнула…
– А кстати, почему крикнули?
Катя развела руками:
– Я сама не знаю, просто позвала собаку…
– Как можно просто позвать собаку? Она вам зачем-то нужна была, вы ее хотели покормить,
– Нет, Гектор не из тех псов, которых хочется погладить. Я позвала собаку, потому что я кое-что увидела, вернее, меня кое-что насторожило…
– Или вы испугались содеянного и в последний момент…
– Не надо меня запугивать, вы забываете, что господин Спиридонов жив, и я могу пожаловаться ему.
– На что?
– На то, что вы оказываете на меня давление.
– Я не давление оказываю, а прорабатываю абсолютно все варианты, – следователь смягчил тон.
Разговор вымотал Катю окончательно. Она поняла, что каждое слово, которое она произносит, будет рассматриваться под лупой. Что каждое ее утверждение, каждый факт может быть как за нее, так и против.
В Москве повестку она получила через десять дней. В самом разгаре ее детективных размышлений и выклеивания макета яхты. Она долго читала бумажку, потом позвонила маме:
– Я завтра иду к следователю, фамилия его Муравьев, зовут Александр Иванович, – затем Катя продиктовала точный адрес, время, номер кабинета.
– Ты что? Как-то не похоже на тебя… – удивилась мама.
– Не знаю. Страшно. Как будто в чем-то виновата. Как будто иду оправдываться, а они могут и не поверить.
– Не говори ерунду! У них работа такая! А ты должна не глупости в голове держать, а вспоминать детали, – привычно рассердилась мама. Помолчав, она добавила: – Конечно, с тобой должен бы поехать муж… Поддержать тебя, подождать, потом расспросить, утешить…
Катя, услышав непривычную для мамы интонацию, совсем перепугалась. Ей стало казаться, что она действительно виновата и сейчас ей объявят об аресте.
– Ничего не случится. Это я просто так, – бросила она и повесила трубку. «Вот для чего нужны мужья, чтобы к следователям провожать!» – думала она и возилась на кухне. Почему-то захотелось приготовить впрок борща, нажарить котлет и сделать ведро пюре. «Испеку пирог с рябиной, – решила она внезапно. – Ванька его обожает. Будет есть и меня вспоминать, свою бестолковую маму. Ни замуж нормально выйти не могу, ни магазин открыть, ни на пять дней в отпуск съездить». Слезы закапали в разведенные молоком дрожжи. Катя плакала и готовила обед как в последний раз.
Важные телефонные звонки раздаются именно в тот момент, когда мы моем голову, красим ногти или руки у нас в муке. Катя, стараясь отодвинуть грязной рукой прядь волос, наклонилась над телефоном и включила громкую связь:
– Екатерина Васильевна? – Мужской голос был искажен микрофоном и звучал надтреснуто.
– Да, это я! – Катя попыталась теперь смахнуть муку с телефона.
– Это Евграфов! Я хотел узнать, во сколько в магазине завтра будете?
– А я завтра не буду. Меня к следователю вызывают. Я сразу туда поеду.
В трубке замолчали, а потом осторожно сказали:
– Ах да, вы же звонили, предупреждали! Забыл, извините. А вы как поедете? Мимо работы не будете проезжать? Мне бы тут документы с вами подписать…
– Нет, боюсь, не успею..
– Тогда делать нечего, придется мне за вами заехать, документы возьму с собой, вы подпишете, а я вас заодно до места довезу.
– Там что-то очень важное?
– Нет, пустяки, но завтра их надо отдать в бухгалтерию.
– Ну хорошо, заезжайте к девяти, я уже буду готова. – Катя продиктовала адрес.
На следующий день она была готова уже в восемь часов. Руки у нее были холодные и мокрые, словно две лягушки. Она тяжело вздыхала, словно уже случилось что-то непоправимое. Все вокруг было таким, словно прощалось с Катей. «Вот, может, я по этой нашей лестнице спускаюсь последний раз. И этот мусоропровод тоже вижу в последний раз!» Запах последнего объекта на секунду отрезвил Катю.
Валентин Петрович Евграфов подъехал ровно в девять. Его большая черная машина – пожалуй, единственная дань общепринятым коммерческим традициям – мягко тормознула около Кати, которая стояла прямо на бордюре в опасной близости к проезжей части.
– Вы тут со вчерашнего вечера стоите? – улыбнулся Евграфов.
– Приблизительно, – растянула рот в подобии улыбки Катя.
– Слушайте, да на вас лица нет! Чего вы так боитесь? Что Гектора вашего арестуют?! Кстати, где он?
– У мамы.
– Где?!
– У мамы, она согласилась его подержать ровно до обеда.
– Вы не боитесь?
– Ужасно! Мне кажется, что меня сразу арестуют!
– Я не о вас!
– Вы о Гекторе? Нет, не боюсь, хотя и следовало бы. Мама у меня очень строгая.
– Вы за маму не боитесь?!
– Вот за маму я не боюсь, тут за собаку надо волноваться. И за меня.
– Да почему же?
– А вдруг меня все-таки арестуют?! – вопрос вырвался сам собой.
– Кого? – Евграфов уставился на Катю.
– Меня! Кого допрашивать будут, того и арестовать могут! Что вы не понимаете?!
– Не понимаю. Вы, безусловно, ценный свидетель, но никак не подозреваемый! Что это вы вдруг так разволновались?!
– Не знаю, накрутила себя, напугала, наготовила еды на месяц, вдруг задержат!
Евграфов расхохотался. Он даже на секунду забыл, что за рулем.
– Слушайте, с какой стати вы себе голову этим забиваете?!
– Не знаю. – Катя недовольно поморщилась. С одной стороны, такое несерьезное отношение к проблеме успокаивало, а с другой стороны… С другой стороны, все-таки человека пытались убить, и не простого человека, убийцу точно надо найти… Черт его знает, что взбредет в голову следователя.
– Вы даже не смешите меня! У людей серьезные задачи, им надо не только найти покушавшегося, но и понять, что за этим стояло, кто стоял, чем вызвано. Каковы причины… заказчика надо найти, а вы… Вы все про себя… – Евграфов почти кричал на Катю.