Новая хозяйка собаки Баскервилей

Миронина Наталия

Миусская площадь была по-летнему нарядна – кучерявые клумбы в петуньях, приглаженные кустарники и четкие дорожки. Оказавшись у ограды сквера, Аля резко остановилась. Она обвела взглядом площадь и здание Дома детского творчества, которое выходило прямо в сквер. Вот это место, где начиналась ее удивительная история. Сюда она приходила петь в детском хоре, здесь ее увидел и услышал старший брат Юры Вадим. Здесь состоялся тот самый разговор, в результате которого она уехала учиться петь. Аля посмотрела на открытые окна: «Наверное, и Вадим так стоял. Под окнами. И услышал мой голос». Але стало хорошо и грустно одновременно – обычно так люди умиляются прошлому. «И что делать? Что делать мне сейчас? Смогу ли я…» Аля вздохнула. Вот, оказывается, самый главный вопрос, на который она должна ответить.

Сможет ли она жить с Юрой? Что будет главным в ее жизни – любовь, привязанность, семья, работа, творчество? Семейная жизнь и творчество – как это совместить? «У других получается. И очень неплохо. Мне всегда тяжело было делить свое время и силы между пением и остальной жизнью. Это, наверное, плохо. Но по-другому, боюсь, не получится. А если не получится, значит, я сделаю Юру несчастным». Она присела на скамейку. В этот вечерний час уже не хотелось никуда спешить. Вокруг Али бегали дети, которых мамы и бабушки уже торопили домой, появились первые собачники с истосковавшимися по воле питомцами. Было еще светло, но в некоторых домах уже зажглись огни. У всех были дела, и кто-то кого-то ждал, но Але сейчас спешить было некуда. «Дома – мама. Но мама – это та постоянная величина, о которой помним всегда, даже когда немного забываем. Кроме мамы, меня никто не ждет. А Юра? Нет. Он ждет совсем не меня. Он ждет ту, которую когда-то знал. Он не ждет меня теперешнюю. Он даже ее не знает». Аля наконец поднялась и пошла в сторону Тверской – там ее должен был встретить водитель. На углу она вдруг остановилась – ее взгляд упал на окно. Высокое окно первого этажа было ярко освещено – в комнате зажгли большую настольную лампу, и даже через стекло был виден яркий круг желтого света. На подоконнике стоял цветок, а рядом сидела кошка. Аля не мигая смотрела на кошку в окне. Та ответила ей внимательным взглядом, потом беззвучно открыла маленькую пасть и исчезла. Аля еще немного постояла, посмотрела на опустевшее окно и пошла к своей машине.

На следующее утро Аля приехала в больницу раньше обычного. Она попросила водителя остановиться, чуть не доезжая до входа.

– У нас есть еще минут двадцать, – зачем-то объяснила она свое ожидание водителю, – я посижу пока.

Водитель Женя деликатно вышел покурить. Аля обрадовалась одиночеству – весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро они с мамой спорили.

– Аля, ты засиделась. Уезжать тебе надо. Как можно быстрее. Вот и Вадим вчера звонил, напоминал, что тебе надо будет до Бразилии дать один концерт в Метрополитен.

– Мне так не хотелось возвращаться в Нью-Йорк. Я думала, что на гастроли полечу прямо отсюда.

– Нет, дело решенное, в концерте ты обязательно должна принять участие. Во всяком случае, так сказал Вадим.

«Это, видимо, вместо неустойки за срыв выступления. С одной стороны, выгодно, а с другой…» Аля вздохнула. С другой стороны, скорый отъезд подразумевал окончательное объяснение с Юрой. До отъезда Аля должна была произнести те слова, которые станут логическим продолжением начатого ею разговора.

Сидя в машине у ворот больницы, Аля пыталась успокоиться: «Все хорошо. Юра выздоравливает. С мамой, слава богу, не поссорились, Вадим удачно разрешил претензии устроителей того концерта, с которого я сбежала в Москву. Отчего я волнуюсь и почему у меня такое плохое настроение? Неужели мама права и мне пора приниматься за работу?!» Аля посмотрела в окно машины. День тихий, немного пасмурный, но без дождя. Казалось, солнце укрылось светлыми нестрашными тучками. Маленькая площадь была пуста, а по асфальту ветер гонял отцветшие семена липы. Водитель Женя курил неподалеку. Напротив, у киоска, торговавшего цветами, остановилась машина. Из машины вышла женщина небольшого роста, одетая по-спортивному, на голове у нее была бейсболка, на глазах темные очки. Вслед за ней выскочил огромный пес. Глядя на него, Аля улыбнулась – собака была некрасивой и смешной. К тому же совершенно непослушной. Женщина пыталась собаку привязать к дереву, но пес упирался лапами и даже на полшага не желал отойти от машины. Аля видела, как женщина уговаривает собаку, словно непослушного ребенка. Противостояние длилось совсем немного времени, а затем женщина достала из кармана куртки бублик. Аля отчетливо увидела, как у собаки, до этого совершенно сонной, вдруг открылись глаза, во всем теле появилась упругость, и ловким движением она выхватила кусочек бублика из рук женщины. Следующую порцию псина доедала, уже будучи привязанной. Женщина погладила пса, что-то ему сказала и скрылась в воротах больницы. Аля посмотрела на часы и пришла к выводу, что пора.

– Женя, я пошла, – окликнула она водителя и не спеша направилась к больничному входу.

Первый охранник встретил Алю с каменным лицом. И второй тоже не очень удивился. Правда, Аля подметила, что губы дернулись, а скулы как-то странно напряглись. То ли ухмыльнуться боялся, то ли сказать что-то хотел. Бессменная медсестра Олеся покраснела и с очень большой предупредительностью открыла дверь.

– Прошу, – произнесла она, и Аля могла поклясться, что изо рта Олеси показался раздвоенный змеиный язычок. Уж больно ядовито прозвучало приглашение. Аля вошла в палату и увидела Юру. Тот, весело смеясь, пытался из бумажного пакета выудить большой жирный беляш. В комнате стоял характерный запах лука и мяса.

– Привет! Что это ты делаешь? – спросила Аля и тут увидела укротительницу лохматого непослушного пса.

– Я?! – Юра обернулся, и Аля со сжавшимся сердцем узнала ту самую его улыбку. Улыбку беспечности и удовольствия. – Я ем беляш. Из магазина.

– Из палатки, – поправила женщина, – то есть степень риска оранжевая. Знаете, как в МЧС, – оранжевая угроза, красная…

– Судя по запаху, красная степень будет, когда ты проглотишь этот беляш, – сморщилась Аля.

– Что вы?! – Женщина уже сняла бейсболку и очки. – Я в этом месте покупаю уже давно. И всех знаю. Я объяснила, что это в больницу…

– Представляю, как они удивились. «В больницу!..»

– Я вас понимаю, – женщина совсем не обиделась на Алину язвительность, – конечно, в больницу возят все диетическое, домашнее, парное, отварное… Но Юра… простите, Юрий Алексеевич стал плохо есть. И я решила его немного порадовать. Он мне сказал, что любит беляши.

– Люблю, – кивнул Юрий Алексеевич с набитым ртом. Пока женщины соревновались, он решил все-таки съесть беляш. Ведь могут и отнять.

– Но я еще принесла кефир. Свежий. Немного батончиков. Очень вкусные, да вы, наверное, знаете. – Женщина улыбнулась Але.

– Нет, не знаю. Вернее, не помню. Я давно не ем батончики. И вообще сладкое. Мне нельзя.

– А-а-а, – женщина уважительно посмотрела на Алю и вернула уже взятый батончик в кулек, – диета?

– Диета, голос. Сахар и голос – враги. Точно так же, как холод и голос. Острое и голос.

Женщина внимательно посмотрела на Алю, а потом очаровательно улыбнулась.

– Вы – Алевтина Корсакова. Но на афишах вы – Аля. Я вас узнала. Мне очень нравится ваш голос. И вообще как вы поете. Мы с мамой слушали вас в Большом. Такое удовольствие получили.

– Спасибо. Я рада, что вам понравилось, – коротко улыбнулась Аля и вопросительно посмотрела на Юру.

– Аля, а это Катя, та самая, которая тогда на яхте спасла мне жизнь.

– Господи, Юра, больше так никогда не говорите! Мне очень неловко становится, – Катя покачала головой, – тем более что это не так. Спас вас Гектор.

– Кто? – Аля повернулась к Юре.

– Гектор. Собака… моя. Вы разве не читали об этой истории? – Катя опередила Юру.

– Э… нет, не читала. Я не читаю ничего, кроме книг. И не люблю смотреть телевизор. Компьютер для меня – это прежде всего почта. Юрину историю я знаю из первых уст, но про собаку мне пока ничего не сказали, – Аля с улыбкой посмотрела на Юру.

Катя смутилась:

– Ну, совершенно не обязательно все подробности излагать. Главное, Юра… Юрий Алексеевич остался жив. И даже поправляется.

– И даже уже ест беляши.

– Да. – Юрий Алексеевич тем временем закончил обследовать промасленный пакет и пришел к выводу, что там больше ничего нет. – Все? – он посмотрел на Катю. Та смешалась – взгляд раненого до смешного походил на взгляд Гектора, который выклянчивал бублик.

– Вам больше нельзя.

– Конечно, нельзя. Ведь ничего и нет больше. – Юра с комичным разочарованием скомкал пустой пакет.