Новая книга ужасов (сборник)

Антология

Не шли вразрез с его обликом эти рабочие башмаки, и к тому же не стучали по полу. Было похоже, что он парит.

«О, да, – сказал я мысленно. – О, да, именно так».

Я понял, что эта мессианская фигура могла расколоть даже такой крепкий орешек, каким была Элли.

«О, да».

К счастью, снаружи шел дождь.

Иначе у него наверняка был бы нимб от струящегося сквозь окна солнечного света. И я бы не сдержался. Смеху не было бы конца. К счастью, лило как из чертова ведра.

Это, кстати, не способствовало занесению поездки из Клантона в список «Самых Потрясающих Моментов моей Жизни, Которые Хочется Вспомнить на Смертном Ложе». Потоки тускло-металлической воды были густыми, как нищета, как бесконечная завеса из дождя, сквозь которую можно было ехать целую вечность – и

так и не пробить. Я полдюжины раз съезжал на откосы И-65. Никогда мне не понять, как я ухитрился так и не пропахать землю, зарывшись по самые оси в вязкую жижу, переполнявшую канавы.

Но каждый раз, соскальзывая с шоссе, даже дважды прокрутившись на триста шестьдесят градусов и едва не перевернув старый «Форд Фэарлейн», который я позаимствовал у Джона Си Хепуорта, даже тогда я просто жал на газ, и машина дергалась, как эпилептик, и карабкалась вверх, по скользкой траве и вездесущей вязкой красной алабамский глине, выползала обратно на длинную черную наковальню, избитую дождем так, словно текущей с неба водой вколачивали кровельные гвозди. Тогда – да и сейчас мое мнение не изменилось – я счел это знаком, что судьба решительно намеревалась не позволить каким-то там небу и земле помешать мне. У меня было назначено свидание, и судьба была превыше всего.

И даже так, даже с этой волшебной защитой – наличие которой было для меня очевидно, – я, отъехав примерно пять миль к северу от Атмора, ушел с И-65 на 57, а потом влево на 21 и подкатил к «Бест Вестерн» [54] . Я не планировал останавливаться на ночь так далеко к югу – хотя я и знал молодую женщину с отличными зубами в Мобиле, – но барабанил дождь, и мне хотелось только покончить с делами и лечь спать. Долгая дорога в увечной тарахтелке вроде этого «Фэарлейна», сгорбившись и вглядываясь в дождь… и перспектива встречи со Спаннингом… я страстно желал сделать паузу. Ощутить немного забвения.

54

Best Western Hotel – сеть отелей в США, Европе и Азии.

Я зарегистрировался, провел полчаса под душем, переоделся в костюм-тройку, который захватил с собой, и позвонил администратору узнать, как добраться до учреждения Холмана. По дороге туда со мной произошла прекрасная вещь. Последняя прекрасная вещь на долгое время после, и я помню ее так, словно это все еще происходит. Я цепляюсь за это воспоминание.

В мае и до раннего июня цветет венерин башмачок. В лесах и лесистых болотах, а еще частенько на каком-нибудь склоне холма, который ничем больше и не примечателен, внезапно появляются желтые и пурпурные орхидеи.

Я вел машину. Дождь на время прекратился, как в глазе урагана. Мгновение назад – водяные полосы, и сразу после – полная тишина перед тем, как начали возмущаться сверчки, лягушки и птицы. И тьма, куда ни посмотри, если не считать дурацких фар моей машины, которые уставились в пустоту. И покой, как в колодце между каплями дождя. И я вел машину. Окно было опущено, чтобы я не уснул, чтобы мог выставить голову наружу, когда глаза начинали закрываться. И внезапно я почувствовал нежный аромат расцветавших в мае венериных башмачков. Слева от меня, где-то в темноте, в холмах или среди невидимых деревьев Cypripedium calceolus своим благоуханием делали ночной мир прекрасным.

Я не стал ни останавливаться, ни пытаться сдержать слезы.

Я просто поехал дальше, чувствуя жалость к себе, для которой не знал причин.

Внизу, далеко внизу, почти на углу флоридской «ручки сковороды», примерно на три часа южнее последнего по-настоящему великолепного барбекю в этой части мира – в Бирмингеме – я добрался до Холмана. Если вы никогда не были внутри тюрьмы, то сказанное мной будет примерно так же понятно, как Чосер для кого-нибудь из милых людей народности тасадай.

Камни зовут.

У церкви есть свое название для этих учреждений по улучшению человеческой расы. У этих прекрасных людей в католицизме, лютеранстве, баптизме, иудаизме, исламизме, друидизме… исмизме… у этих людей,

которые дали нам Торквемаду, несколько жгучих разновидностей инквизиции, первородный грех, священные войны, раскольничьи конфликты и что-то называемое «пролайферством», у этих людей, которые взрывают, калечат и убивают, есть броское выражение: «проклятые земли». Скатывается с языка так же, как «с нами Бог», правда же?

Проклятые земли.

Как мы выражаемся на латыни, situs [55] злобного дерьма. Местность, где творится зло. Территории, над которыми вечно висит черное облако. Это как меблированные комнаты под управлением Джесси Хелмса [56] или Строма Термонда [57] . Большие тюряги именно таковы. «Джолиет», «Даннемор», «Аттика», Равейская тюрьма штата в Джерси, то адово учреждение под названием «Ангола» в Луизиане, старый «Фолсом» – не новый, именно старый «Фолсом-Ку» – и «Оссининг». Только люди, которые читают про последнюю в книгах, называют ее «Синг-Синг». Изнутри она – «Оссининг». «Загон штата Огайо» в Колумбусе. «Левенуэрт» в Канзасе. Те места, которые заключенные поминают между собой, когда говорят о суровых условиях. Ботинок тюрьмы «Пеликан-Бэй». Там, в этих древних зданиях, скрепленных виной и порочностью, равнодушием к человеческой жизни, одинаковой злобой с обеих сторон – что заключенных, что тюремщиков, – там, где стены и полы на протяжении десятилетий впитывали всю боль, все одиночество огромного количества мужчин и женщин, там камни зовут.

55

Места (лат.).

56

Джесси Александр Хелмс-младший (1921–2008) – американский политик, отличавшийся радикальным консерватизмом и заслуживший прозвище «Сенатор Нет».

57

Стром Термонд (1902–2003) – легендарный американский политик и общественный деятель. Прославился речью против уравнивания в правах белых и черных, которую произносил почти без перерывов более суток.

Проклятые места. Это ощущаешь, когда проходишь в ворота, через рамку металлодетектора, выкладываешь все из карманов и открываешь портфель, чтобы толстые пальцы разворошили бумаги. Это чувствуешь. Стоны и судороги, то, как люди прокусывают запястья, чтобы истечь кровью.

И я чувствовал это сильнее всех прочих.

Я отстранился насколько смог. Пытался держать в сознании запах орхидей в ночи. Меньше всего я хотел случайно прокатиться тут по чьему-то пейзажу. Войти – и узнать, что этот человек делал, что на самом деле его сюда привело, а не за что его закрыли. И я говорю не о Спаннинге. Я говорю о каждом из них. О каждом парне, который запинал насмерть свою девушку, потому что она принесла ему братвурст вместо острой каджунской сосиски. О каждом бледном червеобразном цитирующем Библию психе, который похитил, изнасиловал в задницу и зарезал алтарного мальчика во имя тайных голосов, что «г’рили пайти да так и сделать!». О каждом наркомане без толики морали, который пристрелил старушку ради талонов на еду.

Если я на секунду расслаблюсь, если опущу этот щит, у меня может возникнуть искушение высунуть самый кончик и тронуть кого-нибудь из них. В миг человеческой слабости.

И вот, я проследовал за трасти [58] в кабинет управляющего, где секретарша проверила мои бумаги. И маленькие пластиковые карточки с моим лицом под пленкой. И она все смотрела то на карточки, то на меня, то на фотографии, то на мое лицо, опускала взгляд и снова поднимала, пока, наконец, не смогла больше сдерживаться.

58

Заключенный, заслуживший образцовым поведением определенные привилегии и статус.