Новая модель реальности
Шрифт:
Улица имеет название, имя, у камня нет имени. Вопрос, есть ли реальность или ее нет, с точки зрения нарративной онтологии неправильно поставлен. Если мы говорим, что реальность не имеет истинно-значного измерения, то говорить «Истинно, что реальность существует», или «Ложно, что реальность существует», не имеет смысла. Имеет смысл задавать вопрос, имеет ли реальность смысл. И в чем этот смысл состоит. Тут очень много логических ловушек, но не будем обращать на них внимания, иначе запутаемся. В каком плане с точки зрения нарративной онтологии можно сказать, что реальность есть? В том, в каком мы говорим, что художественное произведение литературы существует лишь как сочетание слов и букв (эта концепция рассмотрена в книге «Прочь от реальности» [Руднев, 2000]). Мы можем, конечно, сомневаться и в существовании букв и слов. Но это бы слишком далеко нас завело – сказать, что буквы «А» не существует или что слова «баран» не существует. А вот имеет ли смысл спрашивать, существует ли тот или иной герой художественного произведения, существовал ли, например, князь Болконский? С точки зрения нарративной онтологии князь Андрей Болконский – это герой языковой игры, которая называется роман «Война и мир», и другой языковой игры, исследующей это произведение. Можем ли мы согласиться с Д. Андреевым, который пишет, что Андрей Болконский – сын Льва Толстого? Нет, не можем. Отцом Андрея Болконского был старик князь Болконский. Толстого же мы рассматриваем как демиурга его мира. Но входит ли князь Андрей в реальность с точки зрения нарративной онтологии, так же как, например, входит в нее Уинстон Черчилль? Мы считаем, что входит. Потому что вопрос о существовании Черчилля вытекает из вопроса о существовании реальности, а это с точки зрения нарративной онтологии неправильно поставленный вопрос. Почему человеку так важно признавать, что он существует, что он живой? Почему человек не готов признать, что он галлюцинирующая галлюцинация, ведь она бессмертна, как мы показали в книге «Новая модель шизофрении»? [Руднев, 2012]
НеужелиЭто вопрос человека, понимающего проблему. Люди же, которые верят в реальность в традиционном смысле, предпочитают верить в окончательность своей смерти, чем в то, что реальность нереальна и, стало быть, бояться нечего. Но дело ведь даже не в этом. Обычно люди боятся не столько своей смерти, сколько смерти своих близких. Особенно детей. Смерть, как ни странно, тоже языковая игра, то есть она не имеет истинно-значного измерения. Вероятно, подлинно религиозные люди не только не боятся своей смерти, но и смерти близких. Ведь в христианской языковой игре страшна не смерть, а то, что будет после нее. Бояться надо другого: чтобы дети не были плохими людьми, чтобы Бог их на том на свете не наказал. Это примитивное рассуждение, но аналитическая философия это вообще грубая и примитивная вещь. (Все время уговариваю себя писать в духе Делёза, и все как-то не получается.) Как же нарративная онтология понимает смерть? Наверное, мы уже писали об этом, – как временный переход из внешней реальности во внутреннюю реальность. Вообще нарративная онтология, если она имплицитно осознает себя как часть постаналитической философии, не может говорить, является ли (моя) смерть языковой игрой или нет, а не о том, существует ли она или нет. Но кто видел переход из внутренней реальности во внешнюю? Кто играл в такую языковую игру? Все это наши реконструкции. Допустим. А кто видел князя Андрея Болконского? Говорить, что реальности нет, можно только в том смысле, в каком можно говорить, что нет вымышленных персонажей. Это опять-таки вопрос очень странный. Мы только что говорили, что князь Андрей входит в нашу реальность, но спрашивать, существовал ли он на свете, неуместно. А я, Вадим Руднев, кто я – главный герой своей реальности, ее демиург или второстепенный персонаж? Этот вопрос каждый решает для себя сам. Я считаю себя главным героем реальности, в которую меня поместил Бог в своей языковой игре. Я могу здесь рассуждать лишь с логико-семантической точки зрения. Считаю ли я свое существование осмысленным? Да, считаю. Значит, я нахожусь в реальности. Однако иногда я нахожу свое существование бессмысленным. Тогда я просто временно выпадаю из реальности.
II. Реальность – зашифрованное послание
Природа и культура находятся в диалоге проективной идентификации. Это означает, что природа может послать культуре какую-то наррацию, и культура может отвергнуть ее, а может и принять. Природа – мать, контейнер, культура – ребенок, контейнируемое. Можно сказать, что природа это агломерат странных объектов, а культура система странных объектов. Странные объекты – это такие, объекты, которые воздействуют на нас в смысле книги [Руднев, 2014]. Камень не может быть просто камнем. Он о чем-то мне говорит. О чем он говорит? О чем он может, в состоянии сказать? О том, сколько ему лет, или о том, кто под ним лежит. На камне может быть какая-то полустертая надпись на непонятном языке. Мы все время расшифровываем послания природы, как охотник в лесу расшифровывает следы на снегу, сломанные ветки и т. д. Я (В. П. Руднев) вижу камень, лежащий на дороге. Я вспоминаю статью Фрейда о человеке Крысе, который совершал компульсивные манипуляции с дорожным камнем. Я вспоминаю (а как же без этого!) «Камень» Мандельштама. Или строки «Господний раб и бригадир / Под камнем сим вкушает мир», или «И кто-то камень положил / В его протянутую руку». Что символизирует камень в христианской культуре? Истину. Камень – это Петр, бывший Симон, краеугольный камень, на котором Христос решил построить свою церковь. Но это я, образованный человек, филолог, психоаналитик. Я работаю ассоциациями. А если неотесанный крестьянин идет по дороге, он и не заметит этот камень. Или он может на нем посидеть и отдохнуть. Что такое культура для простого народа? Песня, анекдот, частушка. «Положи, Бог, камушком, подыми калачиком» (Платон Каратаев). Что-то в таком роде. – «Я тебя люблю». – «И скольким ты это говорил?» – «Тебе первой и последней». – «Врет, ясное дело, но все равно приятно». Но эти слова миллионы раз люди говорили друг другу и какой смысл они в него вкладывали (Умберто Эко). – «А за что ты меня любишь?» – «За твои миллионы» (Славой Жижек). Нельзя из всего делать коан. Почему нельзя? Никто тебя не поймет. «Они потом поймут» (Бетховен о своих поздних сонатах и квартетах). Во всем нам хочется дойти до самой сути. Быть знаменитым некрасиво. А писать так – красиво? Ну, хорошо, начал про камень, так и пишу про камень. Вот ты вступаешь с камнем в проективную идентификацию. Что он тебе говорит? Что под лежачий камень вода не течет. Реальность – это нечто вроде бессознательного. Реальность – живое существо. Реальность – это ризома. Клубок ассоциаций. В чем могут заключаться отношения проективной идентификации тебя и камня. Ты на него присел отдохнуть, и он тебя не отверг. А если кто-то камнем запустил тебе в глаз? Ясно, что любой предмет реальности – это символ чего-то. Что это дает нарративной онтологии? Любое послание – это послание, это наррация о жизни и смерти. Значит ли это, что в любом предмете зашифрованы жизнь и смерть? По Фрейденберг, это так и есть. «Где стол был яств, там гроб стоит». Но этого мало. А ты что хочешь? Я хочу все объяснить про реальность. Я иду по улице. Где здесь зашифрованное послание о жизни и смерти? Под машину могу попасть. Но если я иду по Арбату, где нет машин? Реальность – это открытая книга.
С природой одною он жизнью дышал:Ручья разумел лепетанье,И говор древесных листов понимал,И чувствовал трав прозябанье;Была ему звездная книга ясна,И с ним говорила морская волна.Когда я еду в метро, я смотрю на лица людей, пытаясь расшифровать их характер. «Я психолог. О, вот наука!» Все осмысленно. Все люди братья, ни одна стрела не попадет мимо цели. А вот если в магазине мужик говорит продавщице: «Мне два килограмма картошки». Какое здесь зашифровано послание? Я говорю: я вообще не понимаю, что такое реальность. Объясните мне, наконец, ясно, что такое реальность. Ну как же ты не понимаешь, ты же в ней находишься, в ней живешь. Я живу в России, в своем доме. А что такое реальность, я не понимаю. Представь себе всех людей, живущих на Земле, все события, которые с ними происходят, и все вещи, которыми они пользуются, все фантазии, которые им приходят в голову, все книги, которые они читают, все фильмы, которые они смотрят, все сны, которые они видят… И сны это тоже реальность? Что же тогда не реальность? Ну, представь себе вещь, которую ты никогда не видел и не знаешь, как она называется. Такая вещь не является реальностью, потому что она не может тебе ничего сообщить, она глуха и нема. Вот почему мы говорим, что реальность – это наррация. Теперь понятно? Нет. Непонятно. Наррация – это роман, письмо… А картина – это разве не наррация? Картины «Охотники на привале» или «Земство обедает» – это наррация, потому что они мне что-то сообщают. А вот абстрактные картины Кандинского мне ничего не сообщают. Просто их надо расшифровать. Но подожди с Кандинским. Возьмем картину «Охотники на привале». О чем она рассказывает? О том, что люди отдыхают после охоты и рассказывают о своих приключениях. А в чем же «идейное содержание» этой картины, как говорили в советской школе, или, другими словами, в чем ее смысл? Не знаю, ни в чем. Если бы картина рассказывала только об охотниках, то не стоило бы ее писать. Там показаны три разных характера. Это характерологическая картина. Посмотри. Или возьмем картину Пикассо «Девушка на шаре». Она рассказывает не о девочке и сидящем грузном человеке. В ней зашифровано послание о легкости и грузности. Ну и что мне это говорит? Зачем мне это? Легкость и грузность – ну и что? Это жизнь и смерть. И что же, в любой картине зашифрована жизнь и смерть? Да, потому что человек бессознательно все время об этом думает – о жизни и смерти. «Черный квадрат» – это о смерти? Конечно! А «Бурлаки на Волге»? Ну, конечно. А «Иван Грозный убивает…»? А «Утро стрелецкой казни»… Еще «Голгофа»… А «Девочка с персиками» – это о жизни. Да? Действительно, получается, что вы правы. А музыка – это тоже о жизни и смерти? Ну да, медленная печальная музыка о смерти, а быстрая и веселая о жизни. И любая книга? Любая! Например, «Лекции по теории газов» Л. Больцмана? Конечно, это же об энтропии! Что же такое смерть? Смерть – это реальность? Смерть – это переход из внешней реальности во внутреннюю. Смерти, в сущности, нет. Откуда вы это знаете? Умирает тело. Душа бессмертна. Я не знаю, что такое душа. Это психика? Ну да, можно сказать, что это психика, сочетание сознательного и бессознательного. А можно сказать, что сознательное это смерть, а бессознательное – жизнь? В определенном смысле можно. В каком? Ну, в том, что бессознательное может быть коллективным, а сознательное нет. А индивидуальное бессознательное, значит, смертно? Нет, оно временно переходит в коллективное. А потом опять в чье-то индивидуальное. Любое событие, любая вещь и сознательны и бессознательны. Как это? Вот возьми свой любимый камень. Он лежит на дороге. Это поверхностный и в определенном смысле «сознательный камень». А мотив бессознательного камня дан в романе Густава Мейринка «Голем»:
Время от времени я выхожу из сумерек этого полусна и на мгновение вижу снова на выпученном краю моего одеяла лунный свет, лежащий большою сияющей плоскою плитою, чтобы затем в закоулках вновь ускользающего сознания беспокойно искать мучающий меня камень, что где-то, в отбросах моего воспоминания, лежит, похожий на кусок сала.
Возле него на земле, вероятно, когда-то помещалась водосточная труба – рисую я себе – загнутая под тупым углом, с краями, изъеденными ржавчиной, и упорно я стараюсь разбудить в своем сознании такой образ, который обманул бы мои вспугнутые мысли и убаюкал бы их.
Это мне не удается.
Все снова и снова, с бессмысленным упорством, неутомимо, как ставень, которым ветер через равные промежутки времени бьет в стену, твердит во мне упрямый голос: – это совсем не то, это вовсе не тот камень, который похож на кусок сала.
От этого голоса не отделаться.
Хоть бы сто раз я доказывал себе, что это совершенно неважно, он умолкает на одно мгновенье, потом опять незаметно просыпается и настойчиво начинает сызнова: – хорошо, хорошо, пусть так, но это все же не камень, похожий на кусок сала.
Постепенно мною овладевает невыносимое чувство полной беспомощности.
Кто шифрует элементы реальности? Это происходит тысячелетиями в процессе развития культуры. Слой за слоем архетипическася сущность того или иного события или вещи накапливается и накапливается. Мы опутаны плотной паутиной невидимых архетипов. Хорошо, давайте возьмем обычный разговор двух людей и посмотрим, есть ли там что-то зашифрованное. Хорошо. Но только прежде надо усвоить, что любой разговор – это проективная идентификация. А что такое проективная идентификация? Это такой процесс, при котором один человек перекладывает часть своей психики в психику другого человека и этим заставляет его вести так, как ему хочется. А причем здесь зашифрованность? Проективная идентификация все шифрует. Вот ты хотел пример. Приведи сам какой-нибудь пример для чистоты эксперимента. Ну, хорошо. Муж говорит жене: «Я пошел в библиотеку». Жена: «Знаю я твою библиотеку!» – «Если что знаешь, молчи». Знаю, это доктор Фаустус сказал. Так о чем мне молчать на этот раз? Сложный пример. Ты хочешь сказать, что муж шифрует свое послание в том смысле, что он идет не в библиотеку, а к другой женщине. А жена дает ему понять, что давно его раскусила. Но на самом деле все эти годы муж действительно ходил в библиотеку и писал там диссертацию, потому что дома жена не давала ему работать. И вот в один прекрасный день он приходит и говорит: «У меня завтра защита». – «Какая еще защита?» – «Я три года хожу в библиотеку и там написал диссертацию». – «А разве все эти три года ты мне не изменял с Валькой?» – «Нет, я писал диссертацию.» – «Этого не может быть!» А почему люди так поступают? Зачем они мучают друг друга? Потому что реальность так устроена. Она не дает людям быть транспарентными. Она все шифрует. Но почему? Потому что слова не похожи на вещи, а предложения – на факты. А на что они похожи? Ни на что не похожи. Мы живем в двух реальностях – внешней языковой и внутренней реальности смысла. И в чем же смысл? В жизни и смерти. Вернее, в достойной жизни и достойной смерти. А что такое – достойная смерть? Например, как Бердяев умер за письменным столом. А недостойная? А недостойная это, прежде всего, самоубийство. Почему? Потому что это противоестественно. А как же влечение к смерти? Здесь я задаю вопросы! Хорошо, задавай. Я не верю ни в какое влечение к смерти. И правильно делаешь. Есть только влечение к жизни. Фрейд заблуждался. А Юнг со своими архетипами, значит, был во всем прав? Юнг был слишком начитан. Это ему порой мешало. Кто же ваш идеал? Уилфред Бион. Что мы можем почерпнуть у Биона? Его учение о странных объектах. Что такое – странные объекты? Это любые объекты, которые воздействуют на нас при помощи механизма проективной идентификации, то есть, в сущности, любые объекты. А вы кто? Мы твоя коллективная проективная идентификация с культурой. Значит, вас не существует? Нет, мы существуем, даже больше, чем ты думаешь. Мы твои архетипы: Тень и Самость. Что такое Самость? Это Иисус Христос, вечная жизнь. А Тень? Тень – это Люцифер, вечная смерть, вечное мучение. Вот мы и пришли к тому, что любая наррация – это послание о жизни и смерти. И в любом разговоре, в любой вещи, в любом событии присутствуют Бог и дьявол. Вот что такое реальность. Но это тайна. Никому не говори!
Процесс дешифровки посланий реальности – глубоко таинственный, мистический. Человек может прожить всю жизнь и не прочесть ни одного послания реальности. Такие люди живут только во внешней реальности, им не ведом смысл того, зачем они живут. Дом для них просто дом, река просто река, камень просто камень, картошка просто картошка. Это гурджиевские спящие люди, тела без органов, куклы. Есть люди искусства, которые пытаются интуитивно проникнуть во внутреннюю реальность. Есть ученые, философы. Но ведь это процесс очень опасный и страшный – это все равно, что проникнуть в свою смерть и вернуться обратно в жизнь. Я никого не призываю это делать и сам не знаю, как это делать. Я вовсе не мистик, я аналитический философ, ученик Витгенштейна, который призывал «оставить все как есть». Изучать поверхность и по узорам на поверхности пытаться реконструировать, что там внутри, гадать на кофейной гуще. Можно вступать с людьми как элементами реальности в диалог при помощи механизма проективной идентификации. Но никогда нельзя узнать, что на самом деле думает человек, чего он хочет, чего он боится, на что способен и на что не способен. Даже сам человек про себя этого не знает (вспомним комнату в фильме А. Тарковского «Сталкер»). Можно читать самые интеллектуальные книги (М. Пруста, например, как М. Мамардашвили это делал), смотреть самые изысканные фильмы, слушать самую утонченную музыку и все равно нечего не понять. А можно просто жить и поджидать случая, когда внутренняя реальность откроет свою непостижимую тайну, как Д. Андрееву открылось видение Небесного Кремля. Отсутствие духовного видения заставляет людей все время смотреть телевизор, путешествовать или читать детективы. Никто их не осуждает, но такие люди живут не против жизни, а надо жить против жизни [Николл, 2006], против энтропии. Это нужно не всем, а лишь некоторым людям, здесь я согласен с Г. Гурджиевым и П. Успенским. Мало кто может все оставить и последовать за Иисусом Христом. Даже Петр испугался и отрекся, а остальные просто разбежались. Чего он испугался и почему? Он испугался смерти, потому что не верил. Большинство из нас боится смерти и не верит. Мы в этом не виноваты, потому что проект Христа не был реализован, его миссия была прервана, как пишет Д. Андреев, и извращена последующим псевдохристианством. Христос успел дать нам психологию [Руднев, 2013]. Суть этой психологии жестока – посмотреть на женщину с вожделением едва ли не хуже, чем реально с ней переспать. Почему? Потому что, как сказано в «Хазарском словаре» у Милорада Павича, «создателю дороги твои намерения, но не твои дела». Как это понимать? Так, я думаю, что в своих внутренних побуждениях человек всегда искренен, а в своих внешних проявлениях практически всегда лжет. Поскольку правда ему не ведома. Вот он говорит: «Я купил два килограмма картошки». А, может быть, по дороге из магазина мимо шел Бетховен, и этот человек не заметил его, потому что ему картошка важнее, чем Бетховен. Такие люди просто не замечают чуда. А ты что сделал бы, если бы встретил Бетховена? Не знаю, наверное, не поверил бы своим глазам. А если бы поверил, то что бы сказал ему? Я бы сказал: «Мы поняли ваши поздние сонаты и квартеты, мы оценили их». А он бы ничего не услышал, потому что он глух, как пень. Человек, который купил два килограмма картошки, живет не против жизни. Он умрет, и все о нем забудут, как будто его вообще не было. Хорошо, а вот Гитлера не забыли. Что лучше? Ни то ни другое. У Б. Ахмадуллиной были стихи:
О пошлость, ты не подлость,А лишь уют ума.Нет, пошлость – страшная вещь. Весь Гитлер вышел из пошлости немецкого бюргера.
Хорошо. Хватит про Гитлера, хватит про Бетховена. «Оставим все как есть», будем смотреть телевизор и есть жареную картошку с луком. Почему ты так говоришь? Потому что мне очень неуютно писать эту книгу. Отчего? Оттого, что, мне кажется, будто я пишу ее просто потому, что больше нечего не умею. Все книги прочитаны – «там скука, там обман иль бред»… Пиши романы, это ты умеешь. Слишком просто! А что не просто? Я бы сказал, что не просто, но это прозвучит пошловато: оставаться самим собой при всех обстоятельствах, но при этом не показывать никому свою Самость, быть тайным монахом в миру.
Ну хорошо, а разве ты не чувствуешь, что это Бог тебя призвал делать то, то что ты делаешь? Иногда чувствую. Но не теперь. Ты что же думаешь, что Бог тебя оставил? Значит, были причины. Послушайте, я не Августин и не Руссо. Я пишу не исповедь, просто у меня такая экстравагантная манера письма и жизни – искренность. Что-то мы запутались. С чего мы начали этот фрагмент? С того, что дешифровка посланий реальности – это таинственное дело, мистическое, а мы занимаемся другим. Чем? Мы говорим – вот два килограмма картошки. Какое послание зашифровано в них? Какое угодно. Это как же, что еще за новости? Ну, вот так: два килограмма картошки для каждого человека в разных ситуациях несут разный смысл. Кто-то не любит картошку и вообще ее не ел бы, если было бы что-то другое. А кто-то съел, а потом доказал теорему Ферма. Чего ты вообще добиваешься своим рассуждениями? Да ничего, просто я строю свою – ризоматическую – модель реальности. И больше ничего. Нет, ты сам от себя скрываешь, что хочешь проникнуть в самую главную тайну, в Святая Святых. Да что я там не видел! Я скажу тебе, чего ты там не видел: свободы! Я свободен и так. Неправда! А что – правда? Правда в том, что ты боишься, что окажешься в конце концов таким, как все. У тебя комплекс Сальери. О, как! Ну и как же с ним бороться? Да ты и так лет 30 с ним борешься. Своей «новой искренностью». Я не понимаю, почему на меня все время наезжают. Я что, рвусь к власти? Да, ты рвешься к духовной власти над умами. Серьезно? Серьезно. Ты рвешься в бессмертие – а это самая пошлая препошлейшая пошлость. Да, согласен, но если так, то я не знаю, что мне делать. Пиши дальше, может что-нибудь прояснится ближе к концу.