Новая Модель Вселенной
Шрифт:
Ниже следует описание тех результатов, которые я достиг, применив к самому себе некоторые методики, детали которых я частью нашел в литературе по данному предмету, а частью вывел из всего сказанного выше.
Я не описываю сами эти применявшиеся мною методики, во-первых, потому что имеют значение не методы, а результаты; во-вторых, описание методов отвлечет внимание от тех фактов, которые я намерен рассмотреть. Надеюсь, однако, когда-нибудь специально к ним вернуться.
Моя задача в том виде, в каком я сформулировал ее в начале опытов, заключалась в том, чтобы выяснить вопрос об отношении субъективной магии к объективной, а также их обеих – к мистике.
Все это приняло форму трех вопросов:
Можно ли признать подлинным существование объективной магии? Существует ли объективная магия без субъективной? Существует
Мистика как таковая интересовала меня менее всего. Однако, я сказал себе, что, если бы удалось найти способы преднамеренного изменения сознания, сохраняя при этом способность к самонаблюдению, это дало бы нам совершенно новый материал для изучения самих себя. Мы всегда видим себя под одним и тем же углом. Если бы то, что я предполагал, подтвердилось, это означало бы, что мы можем увидеть себя в совершенно новой перспективе.
Уже первые опыты показали трудность той задачи, которую я поставил перед собой, и частично объяснили неудачу многих экспериментов, проводившихся до меня.
Изменения в состоянии сознания как результат моих опытов стали проявляться очень скоро, гораздо быстрее и легче, чем я предполагал. Но главная трудность заключалась в том, что новое состояние сознания дало мне сразу так много нового и непредвиденного (причем новые и непредвиденные переживания появлялись и исчезали невероятно быстро, как искры), что я не мог найти слов, не мог подыскать нужные формы речи, не мог обнаружить понятия, которые позволили бы мне запомнить происходящее хотя бы для самого себя, не говоря уже о том, чтобы сообщить о нем кому-то другому.
Первое новое психическое ощущение, возникшее во время опытов, было ощущение странного раздвоения. Такие ощущения возникают, например, в моменты большой опасности и вообще под влиянием сильных эмоций, когда человек почти автоматически что-то делает или говорит, наблюдая за собой. Ощущение раздвоения было первым новым психическим ощущением, появившимся в моих опытах; обычно оно сохранялось на протяжении даже самых фантастических переживаний. Всегда существовал какой-то персонаж, который наблюдал. К несчастью, он не всегда мог вспомнить, что именно он наблюдал.
Изменения в состоянии психики, «раздвоение личности» и многое другое, что было связано с ним, обычно наступали минут через двадцать после начала эксперимента. Когда происходила такая перемена, я обнаруживал себя в совершенно новом и незнакомом мне мире, не имевшим ничего общего с тем миром, в котором мы живем; новый мир был еще менее похож на тот мир, который, как мы полагаем, должен быть продолжением нашего мира в направлении к неизвестному.
Таково было одно из первых необычных ощущений, и оно меня поразило. Независимо от того, признаемся мы в этом или нет, у нас имеется некоторая концепция непознаваемого и неизвестного, точнее, некоторое их ожидание. Мы ожидаем увидеть мир, который окажется странным, но в целом будет состоять из феноменов того же рода, к которым мы привыкли, мир, который будет подчиняться тем же законам или, по крайней мере, будет иметь что-то общее с известным нам миром. Мы не в состоянии вообразить нечто абсолютно новое, как не можем вообразить совершенно новое животное, которое не напоминало бы ни одного из известных нам.
А в данном случае я с самого начала увидел, что все наши полусознательные конструкции неведомого целиком и полностью ошибочны. Неведомое не похоже ни на что из того, что мы можем о нем предположить. Именно эта полная неожиданность всего, с чем мы встречаемся в подобных переживаниях, затрудняет его описание. Прежде всего, все существует в единстве, все связано друг с другом, все здесь чем-то объясняется и, в свою очередь, что-то объясняет. Нет ничего отдельного, т.е. ничего, что можно было бы назвать или описать в отдельности. Чтобы передать первые впечатления и ощущения, необходимо передать все сразу. Этот новый мир, с которым человек входит в соприкосновение, не имеет отдельных сторон, так что нет возможности описывать сначала одну его сторону, а потом другую. Весь он виден сразу в каждой своей точке; но возможно ли описать что-либо при таких условиях – на этот вопрос я не мог дать ответа.
И тогда я понял, почему все описания мистических переживаний так бедны, однообразны и явно искусственны. Человек теряется среди бесконечного множества совершенно новых впечатлений, для выражения которых у него нет ни слов, ни образов. Желая выразить эти впечатления или передать их кому-то другому, он невольно употребляет слова, которые в обычном его языке относятся к самому великому, самому могучему, самому необыкновенному, самому невероятному, хотя слова эти ни в малейшей степени не соответствуют тому, что он видит, узнает, переживает. Факт остается фактом: других слов у него нет. Но в большинстве случаев человек даже не сознает этой подмены, так как сами переживания в их подлинном виде сохраняются в его памяти лишь несколько мгновений. Очень скоро они бледнеют, становятся плоскими и заменяются словами, поспешно и случайно притянутыми к ним, чтобы хоть так удержать их в памяти. И вот не остается уже ничего, кроме этих слов. Этим и объясняется, почему люди, имевшие мистические переживания, пользуются для их выражения и передачи теми формами, образами, словами и оборотами, которые им лучше всего известны, которые они чаще всего употребляют и которые для них особенно типичны и характерны. Таким образом вполне может случиться, что разные люди по разному опишут и изложат одно и то же переживание. Религиозный человек воспользуется привычными формулами своей религии и будет говорить о распятом Иисусе, Деве Марии, Пресвятой Троице и т.п. Философ, попытается передать свои переживания на языке метафизики, привычном для него, и станет говорить о «категориях», «монадах» или, например, о «трансцендентных качествах», или еще о чем-то похожем. Теософ расскажет об «астральном мире», о «мыслеформах», об «Учителях», тогда как спирит поведает о душах умерших и общении с ними, а поэт облечет свои переживания в язык сказок или опишет их как чувства любви, порыва, экстаза.
Мое личное впечатление о мире, с которым я вошел в соприкосновение, состояло в том, что в нем не было ничего, напоминающего хоть одно из тех описаний, которые я читал или о которых слышал.
Одним из первых удививших меня переживаний оказалось то, что там не было ничего, хотя бы отчасти напоминающего «астральный мир» теософов или спиритов. Я говорю об удивлении не потому, что я действительно верил в этот «астральный мир», но потому, что, вероятно, бессознательно думал о неизвестном в формах «астрального мира». В то время я еще находился под влиянием теософии и теософской литературы, по крайней мере, в том, что касалось терминологии. Очевидно, я полагал, не формулируя свои мысли точно, что за всеми этими конкретными описаниями невидимого мира, которые разбросаны по книгам по теософии, должно все-таки существовать нечто реальное. Поэтому мне так трудно было допустить, что «астральный мир», живописуемый самыми разными авторами, не существует. Позже я обнаружил, что не существует и многое другое.
Постараюсь вкратце описать то, что я встретил в этом необычном мире.
С самого начала наряду с раздвоением я заметил, что взаимоотношения между субъективным и объективным нарушены, совершенно изменены и приняли особые, непостижимые для нас формы. Но «объективное» и «субъективное» – это всего лтшь слова. Не желая прятаться за ними, я хочу со всей возможной точностью передать то, что я действительно чувствовал. Для этого мне необходимо сначала объяснить, что я называю «субъективным» и что – «объективным». Моя рука, перо, которым я пишу, стол – все это объективные явления. Мои мысли, внутренние образы, картины воображения – все это явления субъективные. Когда мы находимся в обычном состоянии сознания, весь мир разделен для нас по этим двум осям, и вся наша привычная ориентация сообразуется с таким делением. В новом же состоянии сознания все это было совершенно нарушено. Прежде всего, мы привыкли к постоянству во взаимоотношениях между субъективным и объективным: объективное всегда объективно, субъективное всегда субъективно. Здесь же я видел, что объективное и субъективное менялись местами, одно превращалось в другое. Выразить это очень трудно. Обычное недоверие к субъективному исчезло; каждая мысль, каждое чувство, каждый образ немедленно объективировались в реальных субстанциональных формах, ничуть не отличавшихся от форм объективных феноменов. В то же время объективные явления как-то исчезали, утрачивали свою реальность, казались субъективными, фиктивными, надуманными, обманчивыми, не обладающими реальным существованием.
Таким было первое мое впечатление. Далее, пытаясь описать странный мир, в котором я очутился, должен сказать, что более всего он напоминал мне мир сложных математических отношений.
Вообразите себе мир, где все количественные отношения от самых простых до самых сложных обладают формой.
Легко сказать: «Вообразите себе такой мир». Я прекрасно понимаю, что «вообразить» его невозможно. И все-таки мое описание является ближайшим возможным приближением к истине.