Новая реальность
Шрифт:
Глава 2
Не знаю, как он успел так быстро добежать до дворца, из которого уехал, потому что проспал я всего пару часов, и, сомневаюсь, что приказ о том, чтобы оповестить его, выполнили незамедлительно, вот только Ушаков уже был у Ваньки в комнате в то время, когда я туда зашел.
Затащили Долгорукого далеко не в хоромы, это точно. Комнатка была маленькой, даже без окна. Вся обстановка — это кровать, стол и три стула, а также узкая дверь в уборную. Вообще, создавалось впечатление, что князя засунули в первую попавшуюся кладовку, а потом уж принесли туда кровать. Но наличие уборной опровергало эту теорию. Долгорукий сидел на кровати, обхватив голову руками, а Ушаков расположился за столом, на котором лежали листы бумаги, заточенные перья
Как только я вошел в комнатку, Ушаков проворно вскочил со стула и коротко поклонился, пламя свечей, стоящих на столе колыхнулось, и по стенам поползли изломанные тени. А вот Долгорукий никак не отреагировал на мое появление, похоже, не заметив, что в комнате, кроме его самого и Ушакова появился кто-то еще. Скорее всего, он просто еще не до конца протрезвел, хорошо еще, что хоть немного в себя пришел, или же ему без моего ведома экстренный опохмелин выписали, как вариант. Я махнул рукой, призывая Ушакова садиться и продолжать прерванное, ради приветствия моего императорского величества, дело. Сам же я немного отодвинул стул и сел в тени, так, что свет от свечей даже краем не задевал меня, оставаясь с некоторых точек комнаты практически невидимым.
В допросе образовалась пауза, Андрей Иванович что-то писал, Долгорукий страдал, а я терпеливо сидел, оглядывая помещение и расположившихся в нем людей. Все чаще и чаще мой взгляд останавливался на двери, ведущей в «кабинет раздумий». Забавно, практически все уборные, предназначенные для царей, а сейчас и для императоров, практически во всех резиденциях, где мне суждено было побывать, были обиты красным. Даже сиденье, на котором так здорово думать о вечном, были красными. Да, стульчаки были, и даже содержимое улетало куда-то вниз, подозреваю, что в какую-нибудь выгребную яму, а вот смыва не было. Так же как не было и системы канализационных труб. Кое-где был водопровод, а канализации не было. А ведь в той же Англии нечто подобное вроде бы уже использовалось. Не повсеместно, но использовалось. А тут — выгребные ямы. А ведь еще Фридрих Барбаросса чуть не утонул в сортире, когда пол тронной залы провалился, и он вместе с придворными ухнул в нечистоты с головой. И то, что в Российской империи ямы чистились гораздо чаще, нежели в Европах, это не отменяло того, что и в окно ненароком могли выплеснуть содержимое ночной вазы, в моем случае ярко-красной. И запашок хоть и не вызывал рвотных порывов, но иногда заставлял морщиться. Я не был в гостях у моих царственных собратьев и не могу сравнивать, но, говорят, что тот же Версаль так зас… ну, не будем верить досужим слухам, будем верить только собственным глазам и носу.
А ведь, кроме просто неприятия, присутствовали еще и различные эпидемии, например, чума не обойдет империю, как раз где-то в тридцатых годах, та же оспа, а сколько всяких там дизентерий, тифов и других менее заметных в плане жатвы болезней? И дед пытался что-то вроде санитарной полиции организовать, только, похоже, это его начинание просто послали вместе с ним еще, когда жив был, дружно проигнорировав. И есть у меня подозрение, что желательно реформацию не со стрингов и пулемета начинать, а с теплого сортира, мусорных бригад, мощения улиц, канализации и массовых прививок, хотя бы от оспы. И, кстати, есть у меня несколько особо провинившихся товарищей, которых, вполне можно к этому делу приспособить. В Сибири мемуары писать и вздыхать по бездарно профуканным возможностям — по-моему, это слишком расточительно. Товарищи эти достаточно умны, чтобы вот так не слишком великими ресурсами, коими я владею, распоряжаться. Нет, дороги и мостовые я им не поручу, это почти неограниченный источник наживы, поэтому они будут у меня на личном контроле, а вот осушить выгребные ямы и наладить контроль за чистотой, с примерным наказанием виноватых — это вполне можно будет им поручить. Разделить Россию на регионы и в путь. А самое забавное, что, если подать им это как милость мою императорскую, то жопу порвут, выполняя, чтобы снова в фавор войти. В столице они мне точно не нужны, конфискованного им никто не вернет,
С вакцинацией сложнее. Вариоляцию я не собираюсь вводить, хоть ее во всю применяют турки, да и семейство Ганноверское вроде бы привилось таким варварским образом, но риски слишком высоки. А Дженнер, чтоб его, еще пока не родился.
— И что же заставило тебя, душа моя, Иван Алексеевич, на такое злодеяние супротив императора нашего Петра Алексеевича пойти? Завещание от его имени составить? Волею государя нашего пренебречь?
— Бес попутал, — не отнимая рук от головы, пробормотал Иван. — Да и шел я сюда, чтоб предупредить государя, молить, чтоб не подписывал…
— И что же, бес энтот, который с пути сбил, не подсказывал, что сам можешь подпись поставить, кое уже проделывал не раз, на шалости государя подбивая? — этакий добрый дядюшка, пеняющий сорванцу за то, что тот натворил. И где, спрашивается, тот самый Ушаков, от одного имени которого у многих нехороших личностей сердце екало? — А ну отвечать, сукин сын! Погубить захотел государя? Со свету сжить, и по поддельному завещанию самому, через сестрицу править? — Ушаков привстал и шандарахнул по столу кулаком так, что чернильница и свечи подпрыгнули, а ух после начал орать. Я аж присел и голову в плечи втянул. Почему-то возникло острое желание в чем-нибудь покаяться перед начальником Тайной канцелярии.
— Да не хотел я государя губить! Христом богом клянусь, вот тебе крест! — Иван вскочил на ноги и принялся осенять себя крестом. Он был не брит, и от него разило таким суровым перегаром, что я едва удержался, чтобы не закашлять. — Я ж живота не пожалею за него, ежели что. Говорю, бес попутал, послушался от… — он осекся, и снова сел на кровать, глядя на Ушакова красными воспаленными глазами, смотрящими с опухшей рожи. Но вот то, что остановился и папашу не выдал, мне внезапно понравилось.
— Так это был бес, или отец твой, Алексей Григорьевич? — тон Ушакова сменился так резко, что я едва со стула не упал. Это снова был добрый дядюшка, который степенно сел обратно за стол и взял в руки перо. Мимо него не прошла невольная оговорка Ваньки, которую тот едва не выпалил сгоряча. Иван молчал, глядя в одну точку на стене.
Я встал и подошел к столу. Собственно, было не столь уж и важно, сам он додумался до такого, или подсказал ему кто, сути самого проступка от этого не меняется. Вот тут только Иван обратил на меня внимание. Наверное, думал, что какой-то помощник Ушакова в углу притаился. Теперь же, когда свет свечей падал на меня, наконец-то узнал и неловко поднялся на ноги.
— Государь, Петр Алексеевич.
— Очень разочаровал ты меня, Иван. Даже самому удивительно, как горе от твоего предательства сердце сжало.
— Государь? — Иван так удивленно смотрел на меня, словно действительно не узнал или не увидел, когда я только вошел. — Разве не должен ты в постели сейчас находиться? Или же я все-таки окочурился в какой-нибудь луже, и теперь ты явился ко мне немым укором, чтобы сообщить, что не достоин Ванька Долгорукий небес?
— Э-э-э, — я повернулся к Ушакову, но тот ответил мне удивленным взглядом и развел руками.
Ванька в это время отодвинулся на кровати к стене, практически завалился на нее, истово крестясь.
— Спаси, господи, раба твоего грешного, — бормотал Долгорукий, мне же, глядя на него очень сильно захотелось подойти и вмазать ему по морде. Отказывать себе в этом удовольствии я не стал, подошел поближе и сунул ему кулак в рожу, даже без замаха. Что не говори, а удар у меня, несмотря на юный возраст, был хорош. Голова Ивана откинулась назад и стукнулась о стену. Он взвыл, и принялся барахтаться на кровати, пытаясь принять сидячее положение, но хотя бы перестал креститься, перемежая крещение с молитвами.