Шрифт:
Пролог
Девушка, совсем еще подросток, смачно плюнула на свежезарытую могилу:
– Будь ты проклята, эгоистичная сука!
Стоящий рядом мужчина несмело протянул руку, словно намереваясь обнять её за плечи. Впрочем, объятие так и не состоялось. Руку мужчина одернул, и она плетью повисла вдоль его тела. Конечно, нужно и можно было бы как-то утешить, подбодрить девочку, стоявшую рядом. Но он не осмелился. Он не знал чего ожидать от этой злючки. Не смотря на то, что девочка была его дочерью.
– Зоя, ну нельзя же так, – пробормотал мужчина себе под нос, – как бы то ни было, но она твоя
– Да?! – девчонка чуть ли не подпрыгнула на месте, – а она забыла о том, что я её дочь?! Она забыла, что я должна вот-вот прийти из школы, когда полосовала себе вены?! Она не подумала, как я буду себя чувствовать, увидев её голой в ванне полной кровищи?! И как я буду после этого жить?! Как буду просыпаться каждую ночь, видя во сне её размакияженую морду в кровавой пене?! – злые слезы выступили на глазах девочки, но их было так мало, что катиться по щекам оказалось нечему.
Мужчина робко улыбнулся, словно понимая всю нелепость и этой улыбки и ситуации, которая её вызвала. Но он не мог переносить женских слёз и истерик. Будь то истерика и слёзы дочери, или истерика и слёзы его уже покойной жены.
Девочка тяжело вздохнула, заметив эту жалкую улыбку, взяла отца за руку:
– Идём, папа, а то там эти в автобусах, – кивок в сторону дороги, на которой стояли машины и автобусы, заполненные теми, кто пришел попрощаться с «новопреставленой рабой Божьей», – уже с голоду помирают. Не терпится им залиться водкой на поминках. И чего припёрлись?!
– Зоя, ну нельзя же так, – снова пробормотал мужчина, – это сослуживцы и друзья твоей мамы. Они пришли проводить её в последний путь. Так принято.
Мужчина и девочка шагали по узкой расползающейся жидкой грязью, дорожке между могилами. С неба на их головы сыпал мелкий холодный осенний дождь.
Каждый, кто увидел бы эту пару, ни на минуту бы не засомневался в том, что перед ним отец и дочь, настолько они были похожи.
Оба высокие. Конечно, девочка едва доставала отцу до подбородка, но в её тринадцать лет она давно обогнала своих сверстников. Оба худощавые и тонкокостные. Оба светловолосые и голубоглазые. Лица обоих словно вылеплены рукой Микеланджело: с мягкими подбородками, высокими лбами, большими глазами слегка навыкате. Мягкие белокурые волосы мужчины и девочки в обычной жизни вились крупными кольцами, но сейчас, под непрекращающейся моросью, кудри распрямились. И если у короткостриженого мужчины прическа почти не изменилась, то у девочки, волосы которой достигали середины лопаток, прическа выглядела неряшливо и неопрятно. Она и не подумала собрать волосы в хвост или пучок и покрыть косынкой, как приличествовало бы печальному событию, да и было ей абсолютно безразлично, что скажут окружающие о её внешнем виде.
– Интересно, а «этот» тоже припёр? – спросила Зоя отца, уже садясь в автомобиль, дверцу которого распахнул перед нею водитель.
Мужчина ничего не ответил дочери, хотя прекрасно понял, кого именно она имела в виду. Да и продолжать разговор в присутствии водителя, человека, в принципе, чужого, хотя и прекрасно осведомлённого, как и вся обслуга, о том, что происходило в семье, было как-то не принято и неприлично.
Вереница машин и автобусов припарковалась на стоянке кафе, в котором
– Лев Данилович, – обратился водитель к своему работодателю, распахивая перед ним дверцу автомобиля, – мне бы мотануть сыновей из школы забрать, пока вы тут поминать будете. Вы не против?
Мужчина недовольно поморщился:
– Обожди часок. Потом отвезешь меня в клуб и можешь заниматься своими сыновьями.
«Совсем на голову сел! – думал мужчина, направляясь в кафе, – стоит только дать послабление этим люпменам, как сразу «теряют берега», считают мою собственность чуть ли не созданной для решения их проблем!»
Водитель проводил взглядом своего хозяина. Подумал:
«И на кой мне твоя тачка через два часа?! Малых нужно забрать из школы и отвезти домой уже сейчас!», – но мысли свои оставил при себе. Работа у него, в принципе, была не пыльная и хорошо оплачиваемая, а потому водитель достал из кармана мобильник, ткнул в клавишу быстрого набора:
– Возьми такси и забери детей из школы! – и сразу отбился, не желая выслушивать упрёки и ворчание жены, вечно недовольной тем, что он постоянно занят на работе и не может уделить должного внимания семье.
Лев Данилович, отец Зои, недавно овдовевший мужчина тридцати шести лет, бережно обнимая за плечи дочь, вошел в зал кафе, принадлежащего одной из его давних приятельниц, которая взяла на себя обязанности по устройству поминок. Конечно, «обязанности» эти Лев хорошо проплатил, так что хозяйка кафе в накладе за свою благотворительность и хлопоты уж никак не осталась.
– Лёвушка! – хозяйка кафе, полноватая перегидрольная блондинка, рванула навстречу, – проходите-проходите! Вон там, садитесь! – и ткнула пухлым пальчиком увенчанным перстнем с огромным рубином на места расположенные в торце стола.
– Зачем? – Лев недовольно поморщился, – мы же не на свадьбе, чтобы места по рангу распределять, – взял дочь за руку и уселся вместе с нею поближе к выходу.
Мужчина обводил взглядом тех, кто собрался чтобы помянуть его жену.
По диагонали, достаточно далеко от них, восседала мать его покойной жены, тёща, черт бы её побрал, недовольно зыркающая в сторону зятя и внучки и что-то нашептывающая на ухо своей старшей дочери. Обе дамы сидели со скорбно пожатыми губами, что, впрочем, не мешало им активно общаться. Лев и не сомневался, что перемывают кости именно ему. Именно его обвиняют в том, что жена покончила с собой. Хотя, как думал Лёвушка, его вины тут не было совершено. В том, что у тёщи и свояченицы по этому вопросу абсолютно иное мнение – он даже не сомневался.
«Вот ведь курицы поганые, – Лёвушка скривил в усмешке хорошо очерченные губы, – могли бы хоть здесь сдержать свою неприязнь. О Зое подумали бы! Каково сейчас девочке, потерявшей мать и понимающей, что внутрисемейные дрязги не приостановило даже это печальное событие?!»
Мужчина обвёл взглядом общество, собравшееся за поминальным столом. Уже все успели сказать приличествующие случаю слова о покойнице. Все успели выразить соболезнования родственникам. И все успели вполне изрядно «напоминаться» до того уровня, когда собравшиеся разбиваются на группы и начинают говорить о чем-то своём, забыв о той, которая стала первопричиной сборища.