Новиков-Прибой
Шрифт:
Батальные сцены боя, картины гибели кораблей несут в себе элементы повторяемости, потому что каждый из эпизодов связан с судьбой разных людей. Перед тем как показать их гибель, автор рассказывает о их жизни. Свой облик и свою биографию имеет и каждый корабль эскадры. Они тоже погибают каждый по-своему, волнуя драматическим своеобразием общего для всех конца. С. Н. Сергеев-Ценский так писал об этом в своём очерке «Рождение „Цусимы“»: «Дать незабываемые детали боя на каждом из судов злополучной эскадры Рожественского, тем самым сделать каждое судно неповторяемо живым и близким к читателю, заставить читателя переживать каждый новый разрыв неприятельского снаряда на том или ином корабле как новую рану на чьём-то родном теле, заставить сердце сжаться от боли, когда перевёртывается вдруг килем кверху смертельно раненное судно и море его глотает вместе с сотнями людей, — это под силу только большому художнику Описание гибели „Суворова“, „Осляби“, „Дмитрия Донского“ принадлежит
«Повествуя о трагедии Цусимы, Новиков-Прибой нигде не прибегает ни к каким мелодраматическим эффектам, ни к нагромождению ужасов, рассказ его прост и скуп, а картина гибели русских кораблей достигает подлинно трагического пафоса», — пишет С. Петров.
С самого начала в «Цусиме» звучит мотив приближающейся катастрофы. Постепенно этот мотив ширится, звучит громче, сильнее, всё заполняя собой. Драматизированы даже картины моря, которые автор рисует с большой выразительностью: «Неугомонный ветер свежел, становился всё более упругим и не только тормошил море, заставляя его угрюмо ворчать, но и разрывал, взлетая, чёрные облака. В глубине неба показался кривой обрезок ущерблённой луны. Тусклым сиянием заблестели круто изогнутые спины волн, яснее обозначились контуры корабля. На минуту моё внимание привлёк обрезок луны. Он похож был на золотой козырёк. Из-под него, внося в сознание какое-то смутное беспокойство, смотрела на нас звезда, словно сверкающий зрачок в дрожащих, паутинно-тонких ресницах».
Писатель любит выразительную матросскую речь, матросский юмор. «Эх, покатилась, родная, в трюм моего живота!» — шутит матрос, принимая полагающиеся полчарки. «Коли в море попадёшь, то скорее хватайся за воду — не утонешь», — советует Бакланов своему другу Васе Дрозду.
Новиков-Прибой много внимания уделяет изображению повседневной жизни военного корабля, матросского быта, рисуя корабельный интерьер и бытовые картины, по словам С. Петрова, «во фламандском стиле».
О выведенных образах офицеров во главе с адмиралом Рожественским в романе Новикова-Прибоя в советские времена писали так: «Господствующий помещичий класс, наиболее реакционные круги представлены в романе кадровыми офицерами-дворянами во главе с царским лизоблюдом, бездарным и самодовольным адмиралом Рожественским. Тупые и жестокие держиморды, карьеристы и чинуши — все эти Бирилёвы, Воробейники, немцы Беры презирают и ненавидят матросов и стоящие за ними народные массы. Новиков-Прибой не скупится на сатирические зарисовки царских адмиралов и других старших командиров эскадры. Внешняя импозантность и внутренняя пустота, самомнение и бездарность, пресмыкательство перед высшими, дикое самодурство и жестокость в отношении к низшим — такова характеристика адмиралов Бирилёва, Рожественского. Галерея портретов подобрана таким образом, чтобы осветить различные черты царского офицерства. Капитан второго ранга Баранов — стяжатель; капитан Попов — неумный барин-сибарит, увлекающийся курами различных пород, с которыми он и в поход отправился; тупой бюрократ, обер-аудитор Маневский и в воде не расстанется со своим портфелем; лейтенант Бурнашев — ревизор-грабитель и т. д. Все они в решающий час проявили трусость и низость».
И именно эти характеристики являются причиной того, что в послеперестроечные времена с утратой ориентиров прежней идеологии, с появлением иных взглядов как на современную жизнь, так и на историю России, часть современных читателей увидела в романе Новикова-Прибоя пасквиль на российский флот. Однако если читать «Цусиму» без предубеждения, если делать поправку на время, когда она писалась, то подобный взгляд на этот роман будет более чем неоправданным.
Да, отношение к простым людям, к матросам, является для Новикова-Прибоя главным мерилом нравственной ценности командиров, офицеров. Кто человечно относится к матросам, тот оказывается мужественным в час боя. И таких героев в его книге немало.
Мысль об исторической обречённости царизма в романе Новикова-Прибоя не воспринимается как заранее заданная и навязываемая читателю автором. «Она раскрывается всей образной системой романа, изображением разгрома обречённой на гибель эскадры. Правда в „Цусиме“ — правда истории. В самом движении эскадры, громоздкой, нелепой, отсталой, руководимой глупыми, барски чванливыми и равнодушными к народу начальниками, как бы отражён ход истории, движения самой царской России к историческому краху». А сам писатель размышляет: «Это была не только эскадра, а оторванная от материка часть старой царской России, которая плыла куда-то вдаль, сохраняя при этом в полном цвету весь колорит крепостнических порядков царской эпохи». Но он не забывает напомнить и о славных флотских традициях, об адмиралах Ушакове и Нахимове, тем самым, как пишет Петров, «сильнее оттеняя бездарность Рожественского и ему подобных и подчёркивая преступность самодержавия, доведшего богатый в прошлом победами русский флот до неслыханного поражения». Да, слова эти тоже написаны в советское время, но истинность их доказана жизнью.
Подробно разбирая эпопею Новикова-Прибоя, Петров останавливается на психологических характеристиках персонажей, которые выявляют их внутренний мир в условиях суровой военно-морской службы. Трогательная история с вылупившимся под солнцем экватора цыплёнком, приведшая в умиление всю команду броненосца, напоминает, по его мнению, те рассказы Станюковича, в которых раскрывается человечность, добрая душа русского матроса.
Добрым юмором и симпатией проникнуты образы Васи Дрозда (прототипом его стал один из матросов), кочегара Бакланова (это, кстати, полностью выдуманный персонаж, с которым связано большинство комических ситуаций в романе), боцмана Воеводина и многих других. Автор романа не скрывает грубости матросов, их малограмотности, ограниченности интересов. Однако в биографиях некоторых из них, в страстном их стремлении к просвещению, в их дружбе, а главное — в подвигах во время боя, писатель раскрывает высокий нравственный облик матросской массы, подлинную её человечность.
Из офицеров броненосца «Орёл» Новиков-Прибой выделяет инженера Васильева, лейтенанта Гирса, капитана 1-го ранга Юнга. Он говорит от имени рассказчика: «Меня не прельщали ни офицерские чины, ни ордена, ни богатство. Я хорошо знал, что всё это даётся людям не обязательно даровитым и честным. Но мне до болезненной страстности хотелось быть таким же умным и просвещённым человеком, каким представлялся в моих глазах Васильев…»
Чрезвычайно выразительны созданные Новиковым-Прибоем портретные характеристики персонажей. Автор рисует невзрачный облик царя Николая II и комически воинственную фигуру Вильгельма II, сопоставляет грозную и величественную внешность адмирала Рожественского в начале похода с его жалким видом после боя. Импозантный внешний облик прикрывает подлую натуру Баранова; нежные, девичьи черты лица мичмана Воробейчика контрастируют с его злобными и жестокими выходками по отношению к матросам. Весьма непригляден облик судового священника отца Паисия, обрисованный со всей страстностью атеистического нигилизма автора.
По композиции «Цусима» — необыкновенно целостное произведение. В нём нет ничего неясного и незавершённого. Убеждённый в этом, С. Петров пишет, что Новиков-Прибой ни о чём не забыл и ни рядовой читатель, ни профессионал-специалист не могут предъявить писателю каких-либо упрёков в неполноте или неточности: «Подготовка эскадры, состав её сил, военно-техническая оснащённость, уровень подготовки офицеров и матросов, способности командования, тактические вопросы, моральное состояние личного состава эскадры — всё освещено в „Цусиме“ художественно объективно — в образах, сценах, картинах, всё, что необходимо для полного представления о Цусимском сражении, его причинах, характере и результате».
ПИСАТЕЛЬ СКЛАДЫВАЕТСЯ ГОДАМИ
В архиве А. С. Новикова-Прибоя сохранилось множество блокнотов и тетрадок с его заметками, сделанными в разные годы жизни.
«Писатель подобен пчеле, — любил повторять Алексей Силыч. — Как пчела собирает нектар с различных цветов, чтобы создать из него душистый мёд, так и писатель по капелькам, по крупицам собирает материал, из которого создает своё произведение».
Вот записи о море и моряках:
«Примета в Архангельске: если чайки сидят на воде, значит, в море разыграется шторм»;
«Поверье моряков: если увидеть зелёное солнце, то не погибнешь в море»;
«Два капитана, подвыпив, хвалятся:
— Я могу в любой туман пройти, как по нитке.
— Вы ещё не видали настоящего тумана, — сказал другой. — Я однажды попал в такой густой туман, что свистка нельзя было дать — пар не лезет в трубу»;
«Он засмеялся, загрохотав, точно якорный канат в клюзе»;
«Вокруг глаз у него морщины — это отпечаток моря, где приходится смотреть, постоянно щурясь»;
«Он был стар, и казалось, что его душа обросла ракушками»;
«Понимаешь ты в этом деле, как лангуст в библии»;
«Он начал дрейфовать около неё»;
«Он шёл, точно плыл под бом-брамселями и лиселями».
Есть в блокнотах наброски морского пейзажа («Солнце развесило золотые паруса облаков»), есть пословицы («Уснула акула, да зубы живы», «Моя красавица пройдёт — и травы не сомнёт»), есть короткие заметки, из которых потом рождались рассказы и романы.
Например, вот такая короткая запись легла в основу сюжета романа «Солёная купель»: «Аббат, напившись, попал в матросы и что из этого вышло».
Использованные заметки писатель чаще всего перечёркивал, а иногда помечал, в какие рассказы они попали.