Новые Миры Айзека Азимова. Том 4
Шрифт:
А при скоростях, с которыми мчатся тахионы, ошибка на волосок может обернуться тысячью световых лет.
Что как окажешься без всяких ориентиров, не сможешь определиться и найти обратный путь?
Исключено, говорят ученые. Во всей Вселенной, говорят они, нет места, откуда не видны были бы квазары, а уже по ним одним можно сориентироваться. Да и вероятность выскочить при обычном прыжке за пределы Галактики равна одной десятимиллионной, а за пределы таких, скажем, галактик, как Андромеда или Маффей I, — что-нибудь порядка одной квадриллионной. Выкиньте это из головы, говорят ученые.
Значит, когда корабль возвращается
Если не считать ревниво оберегаемых термоядерщиками тайн, Хэнсен, высокий, угрюмый человек с дубленой кожей, знал все о суперкораблях, вдоль и поперек бороздящих Галактику и ее окрестности. Сейчас он был один в милом его сердцу капитанском отсеке. Отсюда он мог связаться с любым человеком на корабле, взглянуть на показатели любых приборов, и ему нравилась эта возможность незримо присутствовать всюду.
Впрочем, сейчас Хэнсена ничто не радовало. Он нажал клавишу и спросил:
— Что еще, Штраус?
— Мы в рассеянном скоплении, — ответил голос Штрауса. — Во всяком случае, уровень излучения в инфракрасном и микроволновом диапазонах свидетельствует о рассеянном скоплении. Беда в том, что мы не можем сориентироваться. Никакой надежды.
— В обычном свете видимости совсем нет?
— Абсолютно. И в ближнем инфракрасном — тоже. Облако густое, как каша.
— А его размеры?
— Решительно невозможно определить.
— Далеко ли может быть ближайший край?
— Не имею ни малейшего представления. Может, одна земная неделя, а может, десять световых лет.
— Вы разговаривали с Вильюкисом?
— Да! — отрывисто произнес Штраус.
— Что он говорит?
— Почти ничего. Он дуется. Он, конечно, воспринимает все это как личное оскорбление.
— Конечно, — Хэнсен бесшумно вздохнул. Термоядерщики ведут себя, как неразумные дети, а особая роль, которую они выполняют в глубоком космосе, заставляет все им прощать. — Полагаю, вы говорили ему, что такие вещи непредсказуемы, что они со всяким могут случиться.
— Я-то говорил. А он, как вы, верно, догадываетесь, возразил: «Только не с Вильюкисом».
— Если забыть, что с ним это уже случилось. Ну, мне говорить с ним нельзя. Что бы я ни сказал, он воспримет это как попытку давления сверху, а тогда мы вообще ничего от него не добьемся… Он не намерен воспользоваться ковшом? [11]
— Он говорит, что так можно повредить ковш.
— Повредить магнитное поле?!
— Не говорите ему этого, — предупредил Штраус. — Он заявит, что здесь не столько магнитное поле, сколько термоядерная труба, а потом еще будет обижаться на вас.
11
Имеется в виду ковш для сбора межзвездного газа (Здесь и далее примеч. пер.).
— Да. Я знаю… Ладно, пусть все займутся этой задачей. Должен же быть какой-то способ узнать направление и расстояние до ближайшего края облака. — Он прекратил разговор и мрачно задумался.
Прыжок они сделали, двигаясь на полусветовой скорости в направлении к центру
12
Чтобы перенестись из одной точки Вселенной в другую, отдаленную на многие световые годы, автор «пользуется» пространством сверхбыстрых тахионов (от греческого «быстрый») в отличие от тардионов (от латинского «медленный»), составляющих привычный для нас мир.
Теоретики отрицали такую возможность. Корабль, говорили они, не может очутиться в опасной близости от массивного небесного тела. Гравитационные силы, действующие на корабль при переходе от тардионов к тахионам и обратно, по самой своей природе являются силами отталкивания. Однако все тот же принцип неопределенности не позволял точно рассчитать эффект от взаимодействия всех таких сил…
Теоретики сказали бы: положитесь на инстинкт термоядерщика. Хороший термоядерщик никогда не ошибается. Но именно термоядерщик загнал их в это облако.
— …О, вот вы о чем! Такое всегда возможно. Не беда. Облака чаще всего неплотные. Вы и не заметите, что попали в облако.
(О мудрец, не такое это облако!)
— Вам даже выгодно попасть в облако. Ковши смогут быстрее собрать газ, необходимый для термоядерных двигателей.
(О мудрец, не такое это облако!)
— Ну, тогда предоставьте термоядерщику найти выход.
(Но что, если выхода просто нет?)
Хэнсен оборвал этот воображаемый диалог, стараясь прогнать последнюю мысль. Но как не думать о том, что всего сильнее тебя тревожит?
Астроном Генри Штраус был тучным мужчиной с самой заурядной внешностью, и только окрашенные контактные линзы придавали искусственную яркость его глазам. Он тоже был глубоко удручен. Еще с катастрофой иного рода он и смирился бы. Отваживаться на такое путешествие нельзя с закрытыми глазами. Всякий должен быть готов к катастрофе. Но когда она задевает то, чему ты посвятил свою жизнь, а твои профессиональные знания оказываются бесполезны…
Капитан в таком деле бессилен. Он может единовластно командовать всеми другими на корабле, но термоядерщик сам себе хозяин, и этого не изменить. Даже для пассажиров (как это ни огорчительно) термоядерщик — властелин космоса, затмевающий всех и все.
Спрос здесь превышает предложение. Компьютеры могут точно вычислить расход энергии, время, место и направление прыжка (если при переходе от тардионов к тахионам можно говорить о «направлении»), но пределы погрешности огромны и уменьшить их способен лишь талантливый термоядерщик. Что это за талант, никто не знает — термоядерщиками рождаются, стать ими нельзя. Но сами они знают, что у них есть такой талант и нет термоядерщика, который не извлекал бы выгоды из этого.
Вильюкис в этом смысле еще не самый трудный. Со Штраусом он, во всяком случае, поддерживает добрые отношения, однако не постеснялся увлечь самую хорошенькую девушку на корабле, хоть Штраус и первый обратил на нее внимание. (Это тоже давно стало чем-то вроде королевской привилегии термоядерщика.)