Новые парижские тайны
Шрифт:
И еще: Сименону в высшей степени свойственно ощущение происходящих в мире перемен, ожидание некой «неведомой революции». Какое бы содержание ни вкладывал он в понятие революции, революция эта должна совершиться ради миллионов все тех же «маленьких», «простых» людей. Отсюда и его сочувствие современной молодежи, выходящей на улицы в защиту своих прав, своего будущего: «Это от них родится завтрашний мир».
Постепенно к нему приходит ясное понимание того, что «новый мир», «основанный на новых ценностях», везде пробивает себе дорогу и историю определяют не несколько имеющих власть людей, а массы, народ. Вот почему надо знать, что таят они в себе, на что они способны, на что будет направлено их движение,
В каком направлении происходила «утрата иллюзий», расставание с прежними предрассудками и надеждами, очень ярко показывает то, как менялось отношение Сименона к Америке. Сразу же после войны он отправляется в эту страну «свободы и демократии» из разоренной войной, пережившей фашистскую оккупацию Франции. Здесь, в Соединенных Штатах, он проводит десять лет, время достаточное для того, чтобы основательно познакомиться со страной, в которой происходит действие нескольких сильных, глубоко человечных произведений: «Часовщик из Эвертона», «Братья Рико», «Три комнаты в Манхэттене», «Незнакомый в городе».
В 1946 году, совершив большую поездку по стране, писатель публикует серию статей под общим названием «По Америке в автомобиле». Живые, с юмором написанные страницы передают облик преимущественно той Америки, которую И. Ильф и Е. Петров назвали «одноэтажной». В этой Америке есть чему поучиться, писатель с симпатией относится к ее народу, любящему и умеющему работать, открытости его «простых» людей. Однако уже в этих очерках звучат беспокойные нотки. Сименона настораживает наступление асфальтобетонной цивилизации на цивилизацию цветов и деревьев, процесс роботизации человека, его подчинения стандартам. У человека отнимают самое дорогое в нем, его я, его индивидуальность. Этот процесс поддерживается всеми средствами массовой информации, мощной рекламной индустрией американского «общества потребления».
В 1959 году Сименон напишет: «Американский опыт ужасен», а несколькими годами раньше маккартизм с его «охотой на ведьм» заставит его вернуться в Европу.
Теперь Сименон внимательно следит за всем, что происходит на политической сцене. Его симпатии полностью принадлежат народам, ведущим национально-освободительную борьбу, народам Алжира, Кубы, Анголы, Никарагуа. В своих размышлениях он идет в глубь событий, его оценки становятся более точными и проницательными. Еще до разоблачений израильского инженера Вануну, до того, как стало известно о подготовке в Пакистане к производству собственной атомной бомбы, он писал: «Какое-нибудь маленькое ближневосточное государство вроде Израиля или Пакистана вполне может завтра развязать атомную катастрофу». Об этой опасности он не перестает предупреждать своих читателей.
В выступлениях и интервью последних лет Сименон неоднократно подчеркивает: в настоящее время главная угроза исходит от США, руководство которых проводит империалистическую политику, от их военно-промышленного комплекса, от торговцев оружием.
И все же есть «надежда, что будущее не за президентом Рейганом и его сторонниками», но для этого нужно, чтобы объединились люди доброй воли, чтобы с каждым днем росло сопротивление безумной гонке вооружений, любым проявлениям милитаризма. Сименон с удовлетворением отмечает падение ряда диктаторских режимов, поддерживаемых США, рост антивоенных движений, все, что, как ему кажется, приближает приход нового времени.
Свою уверенность в победе сил разума и добра Сименон черпает и в самом существовании нашей страны, в конструктивной миролюбивой политике СССР.
Советские люди хорошо знают цену мира, говорит писатель. Именно от них исходят наиболее реалистические инициативы, направленные на прекращение гонки вооружений, установление мира и доверия между всеми странами.
Писатель-гуманист Сименон всем своим творчеством утверждает веру в человека, в его возможности, веру в человеческое достоинство. Даже в наиболее мрачных, трагических романах его, там, где люди оказываются на самом дне жизни, преступив все нравственные границы, перечеркнув все естественные представления о Добре и Зле, Сименон оставляет им надежду на обновление, на духовное очищение. «Я верю в человека», — не устает повторять писатель. Нужно верить в это хрупкое существо, которое «со времен доисторических пещер выжило, несмотря на потопы и землетрясения, холеру, чуму, бойни и голод», которое никогда «не теряло окончательно надежду, потому что поколение за поколением оно не переставало продолжать свой род и воспитывать своих детей в надежде на будущее».
Читатель книги не пройдет мимо, казалось бы, незначительного эпизода, о котором Сименон рассказывает, вспоминая о своей поездке в СССР в 1965 году: «У меня и сейчас перед глазами полная символики сцена на знаменитой лестнице в Одессе, где малышка подбежала к моему сыну и протянула розы. Что может быть прекраснее и прочнее на земле естественных душевных движений, дружбы и взаимного внимания!»
Виктор Балахонов
Во Франции и за ее пределами
Франция после кризиса [5] (перевод А. Смирновой)
Низкий женский голос, испуганный шепот:
— Кризис…
Твердые и суровые лица крестьян крупным планом на фоне пшеничных полей:
— Кризис…
Безработный бредет по шахтерскому поселку мимо черных труб, смотря в землю, чтобы не видеть того, что его ждет:
— Кризис…
Темп ускоряется, глухой, неотвязный: шум поезда, и в стуке вагонов слышится:
5
Двадцать статей цикла опубликованы в газете «Ле Жур» с 1 по 27 ноября 1934 г. Перевод сделан по: G. Simenon. A la d'eсouverte de la France. Union g'en'eгale d'Editions. P., 1976. На русском языке публикуется впервые (с сокращениями).
— Кризис…
Под аккомпанемент странноватой музыки проносятся беспорядочные кадры. Иногда шум заглушают голоса, но только для того, чтобы снова повторить:
— Кризис…
В кадре вагон поезда на пневматических колесах: Париж — Лилль, Париж — Рубе, Париж — Туркуэн. Силуэты пассажиров. Это северяне — высокие, крепкие, светловолосые.
— И что министр?
— Да он ничего в этом не понимает…
— А немецкие заказы на пятнадцать миллионов?
Поезд глухо выстукивает:
— Кризис… Кризис…
— Моль уже закрыл завод?
— Говорят, у Депра уволили шестьсот рабочих…
— А что в Мюлузе?
— С Мюлузом — все. С Кольмаром тоже. О них уже и речи нет.
Поезд идет по прекрасному Компьенскому лесу. Наплыв камеры. Другой поезд. Скорый Бордо — Париж. Вагон-ресторан. Стук вилок и подпрыгивающих тарелок.
— Господа, еще филе в мадере?
— Кризис… Кризис…
— Дебросс погорел?
— Да, пятнадцать миллионов в трубу…
И здесь такие же напряженные лица, но твердость чисто британская: бордосские торговцы помнят, что они потомки англичан.