Новый год в драконьем замке
Шрифт:
Короче говоря, ничто не предвещало. Только в один «прекрасный» день кто-то хорошенько промыл мальчишке мозги! По поводу презренных нагов, их грязной крови и всё в таком духе. С того момента Хонора как подменили. Он буквально возненавидел отца! А заодно и всех остальных нагов. В первую очередь, своих кузенов. Хитаса он с тех пор абсолютно ни во что не ставит, только хамит ему и огрызается. Мать с ним тоже не справляется. Да он и к ней теперь относится немногим лучше, чем к отцу. Без конца высказывает ей претензии за свою «неполноценную» кровь. Впрочем, на контакт не идёт больше вовсе ни с кем. Вот, единственное, хоть меня, как главу клана, побаивается.
– Так и вложил бы мальчишке
– Хм, – хмыкнул Гирзел, раздражённо ухмыляясь. – Тебе много удалось ему вложить?! Про дружбу драконов с нагами, например?! – ухмылка стала откровенно ядовитой.
– Тогда я не знал сути проблемы, – невозмутимо заметил шеф. – К тому же драконы, похоже, с молоком матери впитывают презрение к остальным расам. Так что тебе, главному дракону, воспитывать подрастающее поколение было бы сподручней. Но, возможно, именно в этом и проблема — ты просто не можешь искренне утверждать, что наги — вовсе не грязь под ногами.
– Я не считаю, нагов грязью, – буркнул ящер.
– Но и равными вам — тоже, – Лисовский посмотрел на него с полной уверенностью в своей правоте.
И возражений действительно не последовало. Гирзел лишь недовольно насупился.
– Ладно, попытка — не пытка, – заключил шеф и, переведя на меня смеющийся взгляд, добавил: – Не правда ли, товарищ Берия?
Я невольно хихикнула.
– Что ещё за Берия? – опешил хмурый Гирзел.
– Это из анекдота про наших исторических личностей, – кратко пояснила ему. И наконец задала давно не дававший покоя вопрос: – Но кто же додумался до мерзости настроить Хонора против родного отца? Кто промыл ему мозги?!
Кирилл криво усмехнулся.
– Думаю, не ошибусь, если предположу... – он испытующе посмотрел на Гирзела.
Глава 25
Дракон зло скривился:
– Вряд ли ошибёшься. Хотя доподлинно сие неизвестно — сам Хонор на вопросы, кто тебе это внушил, заявляет, будто бы так говорят все драконы. Но, во-первых, я-то знаю, что ничего подобного другие не говорят, а во-вторых и в-главных, мальчишка так и сыплет выражениями моего папаши. Да и вообще таким презрением к родным можно было заразиться только от него! – он вновь болезненно скривился. – Кстати, о нём. Я хотел бы извиниться за его безобразное поведение. Конечно, если бы я только предполагал, что он может заявиться, не стал бы вовсе никого звать на завтрак. Пожрал бы, а вернее — проблевался, в одиночестве. Но, к сожалению, его выходы из лаборатории абсолютно непредсказуемы. По счастью, хотя бы случаются нечасто.
Я видела, что дракона опять начинает трясти, и чем дальше — тем сильнее.
– Гирзел, – поспешила прервать его оправдания, как только ко мне вернулся дар речи — уж больно неожиданным был сам факт. – Извинения приняты. Тем более ты сам-то и ни в чём не виноват. А за родителей дети не в ответе.
– Вазлисар что, реально почти не покидает лабораторию? – полюбопытствовал Кирилл.
Ящер усмехнулся. Кажется, после моих слов его хоть немного отпустило.
– Как видишь, ваше присутствие в замке он чисто случайно обнаружил лишь на четвёртый день. А мог бы и месяц ни о чём не ведать. Да, уже давно они с матерью и ещё пятью такими же одержимыми
– ...Потому что не посвящаете магии двадцать пять часов в сутки, – с сарказмом продолжил Лисовский.
– Точно, – кивнул Гирзел с кривой усмешкой. Когда говорил об отце, она вовсе не покидала его лица. Разве что оттенки слегка менялись — отдавая то больше злостью, то ядом. – Только двадцать пять часов это тоже маловато — минимум, двадцать восемь.
– Какая разница, двадцать пять или двадцать восемь, если в сутках по-любому двадцать четыре часа? – осведомилась я, не очень поняв его последнего уточнения.
– А никакой, – ответил вместо него Лисовский. – Однако требования-то, я гляжу, растут.
Дракон опять кивнул — на сей раз с тяжёлым вздохом.
– Кстати, Гирзел, я тоже хотел извиниться, – неожиданно произнёс шеф. – Когда говорил, что Совет может не пустить тебя обратно с экскурсии на Землю, понятия не имел, что ты его брат. Он вообще никогда не упоминал, что у него есть брат.
– Да он и не знает обо мне. Откуда? – ящер вновь помрачнел. В тёмно-карих глазах и вовсе всплыло что-то болезненное. – Ладно, пойду проверю, исполняет ли Хонор наказание.
Он резко поднялся и вышел из наших покоев.
– Кир, что-то я не поняла, за что ты извинялся, – честно призналась Кириллу, когда шаги Гирзела в коридоре стихли. – Чей он брат?
– Того, перед кем здесь захлопнули дверь. Точнее, портал. В наказание за своеволие бросив, по сути, на произвол судьбы в чужом мире.
– Кошмар какой! – ужаснулась я. Несчастного незнакомого дракона стало безумно жаль. Прийти, можно сказать, на порог родного дома... и узнать, что не попадёшь туда больше никогда, — это же действительно просто жуть! Представила себя на его месте, и в груди похолодело. Выйти прогуляться... и в одночасье лишиться всего — дома, семьи, друзей, привычной жизни, родины наконец. А хуже всего что, по всей видимости, именно родные и постарались отобрать у него всё это. Реально кошмар — нет тут другого слова!
– Что же касается извинений, – продолжал мужчина. – Одно дело просто упомянуть исторический факт, пускай и не самый приглядный, и совсем другое — целенаправленно ударить по больному месту. Но что Гирзел его брат, до меня дошло только сегодня, когда услышал это «Вазлис», поскольку полное имя брата мне тоже известно. Однажды он его называл.
– Но почему же всё-таки Вазлисар поступил с родным сыном столь жестоко? – задалась я вопросом, хоть убей, не понимая причин поведения этого бессердечного дракона. – Неужели сходить в соседний мир — настолько страшное преступление?!
Лисовский скривил губы в презрительной усмешке:
– Ну, во-первых, сам факт, что сын посмел нарушить запрет, выдуманный, по всей видимости, как раз папашей. Во-вторых, подозреваю, тот активно противодействовал идее закрытия порталов. Потому Вазлисар и ратифицировал решение именно в его отсутствие. А в-третьих, «неудачный» отпрыск попросту был ему не нужен. Он ведь тоже не горел желанием навсегда похоронить себя в лаборатории — то есть надежд, которые возлагал на него родитель, не оправдал.