Новый круг Лавкрафта
Шрифт:
— Н-нет… Нет-нет, нет, все в порядке, совершенном порядке…
Их что же, теперь трое?! Боже ты мой, сколько их там всего, этих рож, подстерегающих его за окном?
— Так вот, как я и говорил, есть правильный способ общения с клиентом — и неправильный! Да, я понимаю, фраза «клиент всегда прав» может показаться избитой — и к тому же не всегда соответствующей истине, — однако мы просто обязаны всеми силами избегать прямой конфронтации. Обиды, оскорбления — все это оставляет неприятный осадок, и никому — поверьте! — не идет на пользу. Вот и сегодня мне пришлось выдержать крайне неприятный разговор с мистером Дикманом, и мне было очень трудно убедить его изменить свое отношение к нашей конторе. Я надеюсь, что мне больше не придется делать этого…
— Да-да, я понимаю, что вы должны сейчас чувствовать, —
— В какое положение, мой юный друг?
— Мой отец скончался — совсем недавно. А самое главное, он ушел из жизни столь…
— Ну же, молодой человек, я все понимаю. Но, видите ли, это не может служить оправданием всем вашим поступкам!
— Да что вы, в конце концов, несете!
Мистер Миллер поднял взгляд, но ничего не сказал.
— Хорошо, хорошо, — устало проговорил Нэш. — Мне очень жаль, я погорячился, я…
— Безусловно, — ледяным тоном прервал его мистер Миллер. — В следующий раз, будьте добры, держите себя в руках.
Перед оконным стеклом прыгало вверх-вниз что-то белое. Попрыгало — и улетело с ветром.
Этой ночью, несмотря на дневные треволнения, Нэш спал как убитый. А проснулся, как вынырнул, — из странных снов, в которых то и дело являлся камень, а отец страдал от увечья. Какого — Нэш так и не смог вспомнить после пробуждения. Садясь на автобус, он весь передернулся, когда нахлынули воспоминания о заоконном наваждении. Однако более всего беспокоило то, как легко оказалось вывести его из равновесия во время пребывания в конторе. В конце концов, если эти лица продолжат просто являться и висеть за стеклом — что ж, даже к этому можно привыкнуть. Ну да, они выглядели до отвращения чуждо, и на них смотреть было противно, однако если бы неведомые существа могли атаковать физическое тело, они уже бы давно воспользовались таким шансом.
Лифт, гудя, поехал вверх — шестьдесят футов от первого этажа до четвертого. Нэш прошел к своему столу через гардеробную и обнаружил, что папка с делами Дикмана все еще лежит на видном месте. Мстительно сморщившись, он закинул ее подальше. И принялся разбирать кипу папок, терпеливо ожидающих заполнения соответствующих форм. Потом невольно кинул взгляд на окно.
— Да ты не волнуйся, — заметила Глория, устраиваясь поближе к батарее. — Сегодня принесут целую кучу этих бланков.
В десять мистер Фейбер оторвал взгляд от подноса с чаем и сказал:
— Не могли бы вы спуститься вниз и забрать положенные нам канцелярские принадлежности?
В начале одиннадцатого — десять минут он провел, смакуя собственный чай — Нэш встал, одарил Глорию кривой улыбкой и поплелся к лифту, который помчал его вниз. Похоже, на складе никого не было, кругом копилась тягостная тишина.
Однако дверь оказалась открытой, и Нэш вошел и принялся собирать означенные в списке предметы. Подтащив лестницу, он полез за неуловимыми бланками. Перегнувшись через полки, он посмотрел вниз и увидел четвертое лицо — оно смотрело на него из темноты параллельного прохода.
Он убрал руку от полки и уставился на бледную физиономию. С мгновение стояла полная тишина — а затем губы существа задвигались и рот приоткрылся.
Нэш понял: звука голоса этой твари он не вынесет. И того, что она собирается сказать, тоже слышать не хочет. Он отвел назад ногу и с силой ударил глядящего на него в глаз. Снова отвел ногу — и снова ударил. Лицо исчезло из темного проема, и Нэш услышал глухой звук удара с другой стороны стеллажа.
В душе заскреблось нехорошее предчувствие. Он проворно спустился с лестницы, обошел стеллаж и дернул за шнур выключателя. С мгновение Майкл молча стоял над распростертым телом, мрачно вытаращившись на лопнувшее глазное яблоко. Наконец он смутно припомнил, кто это мог быть: да, точно, Глория же говорила о новеньком в конторе на третьем этаже. А затем Нэш развернулся и побежал прочь. Распахнул дверь в дальнем конце комнаты, пошатываясь, спустился по ступенькам черной лестницы, вышел из задней двери и вскочил в первый попавшийся автобус — прочь, прочь из Бричестера! Конечно, нужно было спрятать тело — эта запоздалая мысль посетила его, когда он расплачивался за проезд, ибо кто-то (Боже, сделай так, чтобы это была не Глория!) непременно спустится
На конечной Майкл огляделся и понял, что автобус привез его в Севернфорд.
Он снял очки — мир сразу потерял четкость. Зато так его сложнее узнать. Некоторое время он шел вперед с каменным лицом, не подавая виду, что видит лишь размытые очертания предметов. Ему приходилось читать, что желающий спрятаться понадежнее должен оставаться у всех на виду. Следуя этой теории, он принялся переходить из одной книжной лавки в другую. В двенадцать он направился к Харрисон-отелю — за ним уже начинались доки. Три с половиной часа пронеслись быстро — правда, он едва не поссорился с одним любителем игры в дартс, который искал партнера и никак не мог взять в толк, почему Нэш решительно не может разглядеть доски на стене. Майкл вдруг припомнил, что нельзя привлекать к себе внимание — и вышел из гостиницы.
Кинотеатр на другой стороне улице привлек к себе его лихорадочный взгляд. Почему бы не зайти туда? И Нэш принялся экзаменовать содержимое кошелька. Наверное, здесь он в безопасности, можно и очки надеть. Водрузив их на нос, он охнул и метнулся в сторону: у кинотеатра стоял полицейский и о чем-то болтал с кассиршей.
Куда бежать? Где спрятаться? (А завтра? Что он будет делать завтра?) Майкл быстрым шагом пошел прочь от кинотеатра — нужно найти книжную лавку, а лучше даже библиотеку. Через два перекрестка он буквально уперся в закопченное здание библиотеки, вошел и принялся бродить среди стеллажей с книгами из свободного доступа. Сколько удастся избегать внимания библиотекаря? Он ведь непременно подойдет, поинтересуется, не нужна ли помощь — и запомнит его лицо! А потом все расскажет полиции! Однако часы показали половину шестого, а к Майклу так никто и не подошел — хотя на выходе Нэш изрядно перетрусил: он как раз проходил мимо библиотекаря, а тот, видя уходящего с пустыми руками человека, мог заподозрить вора — вдруг посетитель умыкнул фолиант и спрятал его под пальто.
Однако ничего такого не случилось, и Майкл продолжил бесцельно бродить по улицам, придерживаясь, тем не менее, одного направления. Фонари стали попадаться реже, стены домов сдвинулись, мостовые явно нуждались в починке. На ночной реке ревели сирены пароходов, где-то неподалеку слышался детский плач. Прохожих почитай что и не было, хотя время от времени Майкл чувствовал на себе вялые взгляды — смотрели из окон, да еще стоявшие на перекрестках люди оборачивались.
Дома лепились все теснее, улицы сменились узкими проулками, уходящими в темноту под арками, фонари все чаще оказывались либо разбитыми, либо поврежденными. Однако Майкл продолжал упрямо двигаться вперед — пока, с дрожью в коленях, не обнаружил себя на холме, за которым улицы сходили на нет. Все, город кончился. Идти ночью в поля он не решился — пока не решился — и развернулся в сторону открывающегося слева проулка. Там его встретил мигающий свет красных фонарей, мелькали смутные тени, бродили люди, затянутые в черную кожу. Нет, нет, сюда он не пойдет. Нэш нырнул в другой переулок, прошел мимо двух газовых фонарей и неожиданно обнаружил себя на берегу Северна.
Черная вода шла рябью под ледяным ветром, качались и вытягивались по течению водоросли. Фонарь за его спиной погас, плеснула вода, и из реки поднялись пять белесых лиц.
Трепеща на адски холодном ветру, они медленно подлетали, а Нэш стоял и смотрел, не в силах пошевелиться. Лица рассыпались в полукруг, потом закружились в хороводе, все приближаясь и приближаясь с тихим шорохом. Майкл вскинул руку, чтобы отбросить от себя бледные призрачные личины, и левая ладонь коснулась чего-то холодного и мокрого — словно мазнув по коже разложившегося трупа. Тут он вскрикнул, сорвался с места и побежал, но лица смыкали круг все теснее, и вот одно из них залепило ему глаза, следом спикировало еще одно, и клейкая отвратительная пленка залепила и нос, и рот — он не мог даже крикнуть, и все это продолжалось, пока они не закончили свое дело.