Ной Морсвод убежал
Шрифт:
– Быть может, что-нибудь с сахаром? – спросил осел, сделав шаг вперед, и вдруг ткнулся носом в карман Ною – так внезапно, что мальчик удивленно отпрыгнул.
– Оставь ребенка в покое, Осел, – сказал такс. – Нет у него ничего сахарного. Ведь правда? – быстро добавил он и прищурился, глядя на Ноя.
– Совсем ничего, сэр, – ответил мальчик. – Я и сам, кстати, довольно голоден.
– Весьма обидно, – заметил осел и покачал головой так, будто сейчас заплачет. – Какое разочарование.
– Ты знаешь, – продолжал такс, немного подавшись вперед и понизив голос, – есть
– И тебе не достался отличный торт, – медленно произнес осел и позволил себе улыбнуться этому воспоминанию, а его большие карие глаза наполнились слезами. – Оба раза у него на верхушке была глазурь. В виде розочек. Один год – зеленая, а на следующий – оранжевая. Ночей не сплю – все думаю, какая будет в этом году. Может, красная, как считаешь? Вполне может быть, по-моему. А то и синяя… Ну или желтая, само собой, – добавил он, продолжительно помолчав.
– Да, Осел, да, – сказал пес. – На свете есть много, много разных цветов. Мы уже поняли. Давай не будем испытывать терпение нашего нового друга.
– А пирожные ты случайно нигде не прячешь? – спросил осел.
– Что в этом дереве вообще особенного? – поинтересовался Ной, никак не отозвавшись на вопрос голодного осла. Он опять повернулся к дереву. – То есть на свете же миллионы миллионов деревьев.
– О нет, – ответил такс, качая головой. – Нет, это распространенное заблуждение. На самом деле дерево всего лишь одно. У них всех, понимаешь, общий корень – он лежит в самом центре мира, и все деревья из него растут. Поэтому, говоря строго, дерево – только одно.
Ной на миг задумался об этом, а потом и сам покачал головой.
– Это неправда, – сказал он и усмехнулся от нелепости замечания такса. Тот же в ответ разразился целой канонадой громкого и долгого лая – у пса текли слюни, он скалил зубы, и приступ утих лишь через несколько минут. Осел меж тем просто смотрел в сторону и вздыхал, изучал траву у себя под носом – вдруг в ней что-нибудь послужит ему снедью.
– Приношу свои извинения, – произнес пес, наконец снова овладев собой. Вид у него был немного смущенный. – Такова моя природа, только и всего. Не люблю, если мне противоречат.
– Все в порядке, – ответил Ной. – Да и дерево все равно, судя по всему, особенное. Откуда бы ни росло.
– Оно такое. И я вполне допускаю, что у нас в деревне оно единственное, под которое я не… – Такс слегка покраснел и огляделся, не подслушивают ли. – Хотя некоторые вещи собаку поощряют делать на улице — к примеру, то, что мальчиков учат делать дома.
– Очень хорошо понимаю, – хмыкнул в ответ Ной, но не выдал, что всего лишь нынче утром он это сделал на улице. – Так вы никогда…
– Ни разу. За все пятьдесят шесть лет.
– Вам пятьдесят шесть? – спросил мальчик, открыв рот от восторга. – Ничего себе, так мы ровесники.
– Правда? По мне, так ты никак не старше восьми.
– Так это потому, что мне и есть восемь, – ответил Ной. – А в собачьих годах… мне было бы пятьдесят шесть.
Пес громко фыркнул, и улыбка сошла у него с морды.
– Я бы счел это заявление до крайности невежливым, – произнес он через некоторое время. – Зачем тебе вообще понадобилось так говорить? Я же с тобой по-доброму, верно? Я не говорил ничего оскорбительного про твой рост. Или нехватку оного, – многозначительно добавил он.
Ной уставился на него, тут же пожалев, что вообще открывал рот.
– Простите меня, – сказал он, удивившись, насколько близко к сердцу такс принял его слова. – Я не хотел вас обидеть.
– ГАВ! – гавкнул пес и тут же очень широко улыбнулся. – Ладно, забыли. И мы опять большие друзья. Но беседовали мы о дереве… Так вот, самое интересное – это, конечно, совсем не оно.
– А лавка, которая за ним стоит, – вмешался осел.
Ной глянул дальше дерева и еще раз попробовал рассмотреть бесформенный домик, почти весь прятавшийся за ветвями: те будто намеренно растопырились в разные стороны за прошедшие минуты, чтобы защитить постройку от любопытных глаз.
– А что в ней интересного? – спросил Ной. – По-моему, довольно обшарпанная лавочка. Хотя мне кажется, строители и с самого начала не сильно-то постарались. Как-то тяп-ляп ее строили. Удивительно, как ее еще ветром не сдувает.
– Но это лишь потому, что ты на нее неправильно смотришь, – сказал такс. – Посмотри еще разок.
Ной вперился в домик через дорогу и засопел носом, надеясь увидеть то, что видели его знакомые.
– Лавка эта стоит здесь дольше, чем я живу, – сообщил пес. В голосе его зазвучало глубочайшее почтение к тому, на что он смотрел. – Пожилой господин, который там жил, – он уже, конечно, умер, но при жизни, много лет назад, посадил у порога это дерево, чтобы вокруг стало повеселее, понимаешь. А сама лавка – она гораздо старше.
– Он был твоим другом? Хозяин лавки то есть.
– Он был самым большим моим другом, – ответил такс. – Всегда кидал мне косточку, когда я мимо пробегал, а я такой доброты не забываю никогда.
– А у тебя при себе она случайно не осталась? – спросил осел.
– Боюсь, что нет, – ответил пес. – Это было не один десяток лет назад.
– Косточками можно хорошо питаться, – убежденно произнес осел, не спуская глаз с Ноя. Он почти оживился. – Да, очень и очень неплохо питаться можно ими.
– Сын старика, разумеется, тоже мне друг, – продолжал такс. – И тоже превосходный парень. Он жил здесь в детстве, а потом исчез из всех наших жизней очень надолго. Но в конце концов вернулся и до сих пор здесь живет. ГАВ! Но мне мой папа рассказывал, как старик сажал семечко, как оно потом стало прутиком, а прутик затем превратился в ствол, дал ветки, ветки пустили листья, и не успел никто в совете даже проголосовать, как посреди деревни оказалось это громаднейшее дерево.
– Похоже, оно тут не первый век растет, – сказал Ной.