Нож-саморез
Шрифт:
Чтобы взять, да и прийти сюда, обычному человеку требовалась некоторая смелость или же крайняя необходимость.
По соседству с домом Николая Ивановича жили Аарон Соломонович и Циля Хаимовна, содержавшие постоялый двор. Их дочь Сонька дружила с Митькой и Васькой.
Во втором ряду домов, сразу за постоялым двором, стояла избушка тёти Мани, сухонькой старушки, к которой обращались, если появлялась нужда вывести бородавку или приворожить парня. Кемгородцы считали тётю Маню хорошей колдуньей и нужды она не знала.
Дом Мирона Сергеевича и Оксаны Зотовны – Васькиных родителей – был отстроен заново года три назад, и выглядел новым. Оксана Зотовна колдовских талантов не имела, а вот Мирон Сергеевич умел общаться с усопшими. Иногда кто-нибудь заходил к нему спросить совета у предков.
Купчиха Матрёна Андреевна имела немалое состояние, восхищала мужчин своей внешностью и нарядами, и уже несколько лет жила без мужа. Разговоров вокруг неё ходило множество. Бабы судачили о том, кто в очередной раз к ней сватался, да получил отказ.
И вот эта самая Матрёна Андреевна, вся в золоте и слезах примчалась к Николаю Ивановичу на тройке, и умоляет его отремонтировать разбитое зеркальце, приговаривая при этом:
– Сам подарил, да сам и разбил!
Слёзы текут градом. Голос срывается на визг.
Наталья Тимофеевна, подметающая рассыпавшуюся золу возле печи, как бы невзначай интересуется:
– Да кто разбил-то?
Тут Матрёна Андреевна взяла себя в руки, вытерла слёзы, положила на столик рядом с разбитым зеркальцем шелковый кошелёк, туго набитый монетами, и сказала:
– Сделаете, Николай Иванович, ещё вдвое добавлю. – Встала, и, гордо подняв голову, вышла.
Митьке хотелось узнать – золото в кошельке, или серебро? Однако Николай Иванович взял кошелёк, и, не развязывая, опустил его в денежный ящик.
Митька впервые видел стеклянное зеркало, горожанки обычно смотрелись в гладкую серебряную или медную пластину, а в его родной деревне и вовсе пользовались ведром с водой. Прямоугольное зеркало купчихи размером с две ладони крепилось в дорогой и очень красивой серебряной оправе с витиеватой ручкой. Оправа сама по себе являла немалую ценность. Стекло всё покрылось трещинами, а некоторые мелкие кусочки и вовсе выпали.
Николай Иванович разложил вокруг зеркала свои белые камешки. Камешки светились.
– Действительно волшебное. Не подделка. Митя, подойди-ка!
Митька подошел, стал выглядывать из-за плеча.
– Подай инструменты.
Уже через мгновение ящичек с письменного стола переместился на каменный столик.
– Вот сейчас и узнаем, – сказал Николай Иванович, растягивая слова, – поможем мы Матрёне Андреевне быстро, или придётся хорошо и долго подумать.
Он, сложил свои камешки в мешочек, достал из ящика тонкую острую железку (Митька помнил название – ланцет), и стал выковыривать осколки зеркала, раскладывая их на каменном столике осколок к осколку в том же порядке как в оправе.
Под зеркалом, как оказалось, в оправу был аккуратно вставлен плоский гладко отшлифованный кусок дерева с вырезанным на нём затейливым узором. Николай Иванович погладил дерево большим пальцем, посмотрел на узор через увеличительное стекло, покачал головой.
– Подержи, – протянул оправу Митьке.
Вновь достал мешочек, разложил камешки вокруг зеркала. На этот раз камешки не светились.
– Видишь? Зеркало-то самое обычное. А теперь дай-ка оправу!
Оправа легла на столик. Камешки разместились вокруг, и стали излучать приятный мягкий свет.
– Беги, Митя, в стекольный угол к мастеру Даниле Романовичу! Спроси – когда он изволит меня принять?
Данила Романович выслушал запыхавшегося Митьку, что-то прикинул, и ответил:
– Передай Николай Иванычу, чтобы послезавтра утром приходил.
Всё это происходило позавчера.
Саморез саморезом, а работу не бросишь. И с утра оба невыспавшиеся – Николай Иванович и Митька – отправились к стекольных дел мастеру Даниле Романовичу. Ночью Николай Иванович, пока бодрствовал, сделал из куска кожи простенькие ножны, и теперь страшный нож спокойно висел у Митьки на шее.
Весь изукрашенный резьбой дом Данилы Романовича располагался среди прочих богатых домов невдалеке от кремля на Кемской улице – самой длинной улице в городе, идущей вдоль реки, повторяющей все речные изгибы. Не только бояре, но и сам князь покупали стекло у Данилы Романовича.
Николая Ивановича хозяин усадил на лавку, а Митьку – на скамью. Хозяйка принесла кружки с горячим клюквенным киселём и тарелку с калитками.
– Слышал ли ты, Николай Иванович, нашу последнюю новость? – Лицо Данилы Романовича было круглым, как Луна в полнолуние, глаза узкие, а губы – толстые. Он чуть наклонился, и громким шепотом, который наверняка слышали и за пределами горницы, сообщил, – Ночью то разбойнички освободили колодников из темницы да с собой увели.
– Как из темницы? – Удивился Николай Иванович. – Она ж в кремле!
– В том то и дело! – Данила Романович округлил глаза. – Никто не знает, как они мимо стрельцов туда прошмыгнули, да как обратно с колодниками вышли. Хватились, когда они в санях по Кеме понеслись. Говорят – без колдовства тут не обошлось.
– Странное дело, – согласился Николай Иванович.
– Уж как есть – странное. Тут на днях вороны на Покровской церкви крест свалили, не к добру это. Ох, не к добру! К вам-то в угол не приходили спрашивать?
– Не приходили. – Николай Иванович качнул головой. – Но, я чувствую, придут. Однако, любезный Данила Романович, моей вины в ночных делах никакой нет. Выстрел ночью слышал, топот конский тоже слышал, а больше ничего сказать не могу – не знаю.
– Чем же я могу тебе помочь, Николай Иванович?
– Зеркальце разбилось волшебное. Просят отремонтировать.
Николай Иванович достал из свёртка оправу, протянул её хозяину.
– Вот в этой оправе зеркало и стояло. Ты, Данила Романович, нашел бы замену!