Ну разве она не милашка?
Шрифт:
— Может, успокоишься?
Не отвечая, она снова принялась молотить кулаками.
Он поморщился, схватил ее за руки и прижал к земле. Она попробовала освободить колено, но он предугадал ее намерения и придавил ее ногу бедром. Она пнула его свободной ногой в голень. Они опять покатились по траве, и на этот раз она оказалась сверху. Вместо того чтобы отомстить, он попытался ее удержать, чем еще больше взбесил.
— Давай дерись, лживый английский гомик!
— Прекрати! — крикнул он, стараясь
— А по-моему, она здорово действует левой, — заметил Джуниор.
— Берегись второго колена! — окликнул Карл Рей, но, к несчастью, предупреждение на несколько секунд опоздало, и Колин взревел, как раненый бык. Правда, в яблочко ей попасть не удалось, но удар пришелся в бедро, причем достаточно высоко, чтобы причинить боль. Колин пробормотал тихое омерзительно грязное ругательство и снова подмял ее под себя.
«Ты будешь женщиной на все времена, Шугар Бет».
Голос матери обдал ее стыдом, и адреналин, который все это время подогревал ее, внезапно иссяк. Очередной мужчина. Очередная драка.
Ее затошнило.
Колин постепенно осознал, что она прекратила борьбу. Давление на ее грудь ослабло. Он откатился в сторону.
Послышался хлопок вскрытой банки с пивом, сопровождаемый голосом Кабби:
— Похоже, спектакль окончен, парни, так что, думаю, нам пора.
Шесть пар ног дружно зашагали прочь.
— Спокойной ночи, Шугар Бет.
Звякнули чьи-то ключи.
— Спокойной ночи, Колин.
Отрыжка.
— Поберегись, Колин.
Минуту спустя взревели автомобильные моторы.
Хриплое дыхание Колина эхом отдавалось в ночном воздухе. Грудь его тяжело вздымалась. Он долго смотрел на Шугар Бет, прежде чем протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Но она намеренно проигнорировала его и сама встала на колени. Царапина на локте саднила, а джинсы были разорваны. Щеки жгло, и она не сразу поняла, что это слезы.
У Колина перевернулось сердце при виде блестящих капель, медленно ползущих по высоким скулам. Он наконец добился своего. Поставил Шугар Бет Кэри на колени. Но сейчас было не до этого.
Со сдавленным восклицанием он опустился рядом и прижал ее к себе. Она не сопротивлялась. Он стал целовать ее веки, щеки, вбирая губами влагу. Его глаза горели, и он моргнул, пытаясь видеть яснее. Провел ладонью по трогательным бугоркам ее позвоночника. Коснулся губами висков. Он был писателем, человеком, умевшим обращаться со словами, но не мог придумать ничего, кроме самых глупых, произнесенных едва различимым шепотом:
— Вижу, ты прочитала мою книгу.
Она кивнула, ударившись головой о его грудь.
Он прижался к ее лбу своим. Вдохнул выдыхаемый ею воздух. Попытался сообразить, как сделать так, чтобы все плохое исчезло, но в голове не было ни единой мысли.
— Я чувствую себя изнасилованной, — выдавила она.
Он съежился.
Ее дыхание коснулось его лица.
— Знаю, что все это написано задолго до моего возвращения. И все это правда. Я была легкой добычей. Более чем легкой. И ты мог бы написать обо мне куда резче. Я даже понимаю, почему ты сразу мне не сказал. Что хорошего это бы нам дало, верно? А теперь я по крайней мере подготовлена.
— Не надо, любимая, — пробормотал он. — Не старайся оправдать то, что так больно ранит. — Он сжал ладонями лицо, провел губами по влажной дорожке на щеке. — Если бы я мог начать все сначала, написал бы по-другому.
— Факты все равно не изменишь.
— Но можно изменить свою точку зрения на эти самые факты.
Он мог бы стоять вот так, на коленях, рядом с ней хоть всю жизнь, но Шугар Бет отстранилась и села на траву, подвернув под себя ногу.
— Сегодня я нашла картину, — медленно выговорила она.
Еще один удар в сердце.
— Правда?
— В студии. Половик. Половик — это и есть картина.
Он велел себе немедленно признаться во всем, но она продолжала говорить:
— Пока я росла… сколько раз обыскивала студию с тех пор, как вернулась… и никогда не видела по-настоящему… до сегодняшней ночи…
Настало время загнать последний гвоздь в крышку его гроба. Он встал. Она последовала его примеру. Волосы упали на щеку, и она трясущейся рукой отвела их.
— Неудивительно, что отец всегда смеялся при упоминании о картине. Таллула спрятала ее у всех на виду.
Пуговка на блузке расстегнулась, открыв верх лифчика, такого же кремово-белого, как ее душа.
— Значит, ты добилась своего, — сказал он.
Шугар Бет кивнула.
— Последний холст Эша такого размера был продан на аукционе за четыре с половиной миллиона долларов.
— Будешь богатой женщиной. Независимой.
— За это полотно я получу меньше.
— Почему?
— Хочу, чтобы оно висело в музее, а не пряталось от посторонних глаз в личной коллекции. Это, разумеется, ограничит число покупателей. Но главное для меня — обеспечить Дилайле спокойное существование.
— Тебе хватит не только на это.
— Полагаю.
— Наша благородная, исполненная самопожертвования героиня, — улыбнулся Колин, и хотя в голосе не звучало обычного сарказма, она мгновенно насторожилась, и он проклял ту часть своей души, которая так опасалась малейшего признака сентиментальности, что любое проявление чувств было окрашено цинизмом даже против его воли. Пришлось все-таки задать ненавистный вопрос: — Когда собираешься уезжать?
— Как только распоряжусь насчет картины.