Нулевые. Затишье перед катастрофой
Шрифт:
Власову сильно запомнился момент, когда они вошли в другой комплекс подземного института. Михаил думал, что он попал в советский санаторий из детства. Особенно из-за большего количества растительности и висевшего на стене барельефа с ликом Ленина. Михаил видел, как лицо Ильича переливалось всеми цветами радуги, Власову хотелось взлететь, чтобы влезть в это свечение. Но тут помещение стало заполняться специальной дивизией имени Ежова, а по стенам поползли гоблиноподобные бритые советские зэки. Владислав перевёл БФГ в режим пулемёта, а Михаил начал резво отстреливать всё, что шевелиться. По ходу отстрела
– Товарищи! – теперь голос из репродуктора напоминал истерику, – Перекрыть все проходы к лабораториям. Защитить наши ценности! И как один умрем в борьбе за это!
Они проходили по длинному пахнущему хлоркой туннелю с белыми стенами и люминесцентными лампами на потолке. У Власова начались серьезные визуальные галлюцинации. Стены обрастали красными корнями, Михаил слышал шепот и крики, он даже сказал об этом Владиславу.
– Это твои девочки пытаются достучаться до тебя, – ответил он.
И правда. Михаил слышал кокетливые женские голоса, он представлял образы этих девушек, но в его сознании был только образ Анны. И тут она возникла уже наяву. В черном кружевном белье она извивалась вокруг Михаила. Власов не обращал внимания, а она одаривала его лукавой ухмылкой и всё равно продолжала танцевать, как бы провоцируя его. Когда Анне надоела откровенная пассивность Власова, она решила переключить своё внимание на недоумевающего Владислава. Она соблазняла его, позволяя себе более близкое взаимодействие. А когда она уже вцепилась в него ножками и начала ласкать сначала его руки, а потом дело дошло до попыток снятия его шлема, Михаил разозлился и силой оттащил её от Владислава. Анна смеялась от всей души. Владислав молча стоял.
– Вот сучка, – подумал Михаил.
– Пошло добро? – спросил Владислав.
– Ага. Как ты узнал?
Пройдя туннель, они попали во что-то вроде обучающего полигона для ведения боев в городских условиях. На втором этаже была остекленная смотровая, где бегали люди в форме. Внезапно стало понятно, что стекла были ещё своего рода экранами, на которых возникло поросячье лицо депутата Пиздяева. Михаил удивился. Пиздяев был известным депутатом Партии, который все эти годы так настойчиво боролся за повышение прожиточного минимума в России, что с каждым годом этой борьбы его физиономия увеличивалась в разы.
– Твари! Предатели! – Пиздяев был в истерике. – Выпустить усиленный батальон имени Павлика Морозова! Раздавить гадину! И как один умрем в борьбе за это!
Власов ощущал непонятную дрожь под полом. Металлические люки на полу открывались. Из них выезжали цинковые гробы, в которых находились зомби-чекисты в позднесоветской амуниции солдат внутренних войск. Вооруженные сапёрными лопатками со страшным мычанием они шли в атаку на Михаила и Владислава. Правда, Владислав успевал уничтожать их ещё в гробах, а Михаил отстреливал тех, кто всё же успел вылезти.
– Кто из вас первым уничтожит врагов народа, получит помилование и двойную баланду в шапку! Вперед! И как один умрем в борьбе за это! – визжал Пиздяев.
Михаил заметил как железные ворота, которые служили входом в очередной тоннель, медленно открывались, после чего на них хлынула толпа бритых зеков в ватниках и с заточками. Михаил стрелял в них, но зеки всё прибывали и прибывали. Даже огромные черные энергетические пучки из БФГ Владислава не могли остановить эту стаю тюремной саранчи. У Власова резко заболела голова, в его глазах потемнело, он уронил винтовку. Зеки набросились на него и повалили на землю. Какой-то зек бил его заточкой в глаз, но стекло шлема выдерживало. Михаил видел, как стены обрастали кровавыми корнями, его тошнило. Он слышал визг Пиздаева.
– И как один умрем в борьбе … за… это! – кряхтел Пиздаев.
Михаил полностью потерял ориентацию. Зеки держали его. До одного из уголовников дошло, что если снять Власову шлем, то ему можно перерезать глотку заточенной ложкой. Михаил не сопротивлялся. Ему было настолько мучительно больно, что было уже всё равно. Перед тем как окончательно отдаться тьме он ощущал, как под полом набирала силу ударная волна. Тут Власов услышал внезапный пронзительный женский крик, который вскоре заполнил всё пространство его сознания. Голова депутата Пиздаева лопнула в прямом эфире. Разом тела всех зеков разорвались на части. Галлюцинации прекратились. Власов был полностью обляпан оранжевой кровью.
– К такому меня жизнь не готовила, – тихо сказал Владислав.
– Это она сделала? – растерянно спросил Власов.
– Да. Идём, мы уже почти у цели.
Пространство наполнилось странной тишиной, которая закончилась одновременно с грохотом закрывающихся железных ворот входов и выходов. Стены становились коричнево-ржавыми. Стекла на втором этаже превращались в сетку с колючей проволокой. Люминесцентные лампы на потолке теперь были лампочками Ильича, свисающими с потолка на красных ржавых цепях. Люки. Это были черные пространства, огороженные красной цепью. Из них медленно вытекала зелёная жижа. Михаил спрятался за появившуюся в центре полигона ту самую желтую Ладу Калину, правда, слегка помятую. Зеленая масса собиралась, образуя гигантскую гидру с головой известного провластного "политолога” Курги.
– Прячься! – крикнул Владислав. – Иначе он заплюет тебя кислотной слюной.
– Что это за дерьмо? – крикнул Власов.
– Это босс!
Михаил чуть высунулся, чтобы рассмотреть очки Курги, тот сразу же плюнул в него, но Михаил успел увернуться, так что слюна разъедала капот машины и лобовое стекло. Владислав отрезал голову гидре лучом смерти. У гидры тут же отросла новая голова. Теперь это был петербургский депутат Пиздонов, который положил всю свою жизнь за идею элитарности гомосексуализма. Его голова тоже была срезана. Вместо неё возникла голова борцухи за нравственность и традиционную семью Пиздулиной.
– Надо быстрее с ней покончить пока она не принудила нас к оральному сексу!
Тем временем ощущение легкости и счастья постепенно возвращалось в сознание Михаила. Владислав разорвал голову гидры пучком энергии из БФГ. Её голову сменяла голова одного из столпов российского постмодернизма Проханкина.
– Я знаю, как покончить с этой дрянью! – заорал Власов. – Сорок два! Сорок два!
Ничего не произошло. Гидра-Проханкин травила речь о величии Пятой Империи. Власов оторвал дверцу от Лады, написал что-то на ней и представил надпись гидре.