Нульт

Аникин Константин Игоревич

Начальство спохватилось. Научный совет призвал доктора Шнобеля пред свои очи и потребовал результатов. Незамедлительно.

Проект и близко не подступил к экспериментальной фазе, но, чтобы спасти дело своей жизни, доктор Шнобель решился поставить эксперимент на себе.

Как-то поздним вечером он задержался в лаборатории, и когда остался один, вколол себе нейромедиаторы и понюхал тестовую дозу заряженного инфофера.

Никаких новых знаний не появилось в его памяти. Но он почувствовал неземное блаженство. Сильнейшую эйфорию. Неописуемый кайф. А на следующий день он почувствовал непреодолимое желание повторить. И повторил.

Прием чистого, незаряженного инфофера не вызывал ничего, кроме желания чихнуть. Заряженный

же информацией, он превращался в самый мощный наркотик в истории человечества. Успешное усвоение информации, успешное решение какой-либо задачи, которая, по сути, сводится к обработке внутренних данных, сопровождается эйфорией – так мозг поощряет сам себя. Именно эту эйфорию, усиленную в тысячи раз, и почувствовал доктор Шнобель. Потом в его записях нашли сравнение, что эффект от приема инфофера – это как сразу решить сотню математических теорем, доселе не имевших решения. Как разом прочитать все свои любимые книги, просмотреть все любимые фильмы и прослушать всю любимую музыку и перемножить все это на миллион условных единиц счастья. И то, что это очень похоже на любовь.

От информации осталась только эйфория от ее усвоения. Привыкание возникло после первой же дозы. Дэдлайн подсел на инфофер. Он пробовал бороться с этим, но не смог выдержать жестоких ломок – его мозг словно выжигало изнутри. Он превратился в наркомана, единственного в мире информационного наркомана. Дэдлайн никому ничего не сказал – он боялся, что его лишат кайфа. Его тему закрыли, самого Шнобеля перебросили на другое, более практически выгодное направление – при помощи феромонов бороться с насекомыми – вредителями сельского хозяйства. Говорили, что доктор Шнобель воспринял это на удивление спокойно. Тогда его уже волновал только кайф.

Очень скоро доктор Шнобель понял, что сила кайфа зависит от содержания информации. Он не мог этого объяснить, но была большая разница в ощущениях, когда он заряжал инфофер квантовой физикой или передовицами советских газет. Кроме того, какой бы информацией он ни ширялся, повторный прием тех же самых данных вызывал крайне болезненный бэд-трип. Толерантность к конкретной информации возникала после первого приема. Чтобы словить кайф, информация должна была быть хорошей и непременно разной. Доктор Шнобель попал в ловушку. Все, что им теперь двигало, – это поиск торкающих данных. Скоро у него, как у всякого наркомана, развилось чутье на хорошую информацию. Достаточно ему хоть краем глаза на нее глянуть, он уже мог предсказать, какой приход его ждет. Больше всего ему вставляли точные науки. Чистое знание. Он тележками возил книги из Научной Библиотеки, заряжать книгами инфофер было проще всего. Когда он передолбился всей наукой, которую смог раздобыть из открытых источников, он стал воровать данные у своих коллег, проявляя при этом чудовищную изворотливость, на которую способен только наркоман в поисках дозы. В Воркуйске-8 вся сильнодействующая информация, как правило, была засекречена. Но на Дэдлайна уже не действовали никакие запреты. Для него имел значение только кайф.

Воркуйское КГБ фиксировало многочисленные утечки информации. Они думали, что в В8 завелся «крот». Они искали, искали тщательно, но они искали не там. Если это был иностранный резидент, почему информация не уходила из города? Тем временем, доктор Шнобель стукнулся головой о потолок. Темпы прогресса не поспевали за его аппетитом. Он перенюхал всю науку от Аристотеля до наших дней, но организм требовал еще и еще. Дозы постоянно росли. Тогда он перешел на исторические, философские и религиозные тексты. Это было уже не то, не такой чистый кайф, мутные, непредсказуемые приходы. Пропустив через нос все мировые религии и основные философские школы, Шнобель переключился на искусство во всех его формах. Художественная литература вставляла вяло – слишком много шума, слишком мало конкретики. В живописи кайф для него кончился на импрессионистах. С кино и музыкой было еще хуже.

Кончилось тем, что доктор Шнобель стал заряжать инфофер текущим медиатрафиком – газетами, теле– и радиопередачами. Он стал использовать генераторы случайных чисел, он стал разбавлять качественную инфу шумом. О кайфе речь уже не шла – он пытался избежать ломок. Говорили – это его и погубило. Он передознулся шумом. Спустя двое суток его нашли дома, он лежал на полу, в коме. Жилище Шнобеля было буквально завалено пленкой.

– Дэдлайн доктора Шнобеля, – сказал кто-то из группы.

И сразу получил по морде.

В компьютере доктора Шнобеля обнаружили огромный файл, базу данных со списком всей той информации, что он пропустил через свой нос, – доктор Шнобель все записывал, чтобы не допустить повторов. Рядом с каждой позицией списка пометка – сила кайфа, по десятибалльной шкале. Из его записей они узнали, что иногда поглощенная им информация возвращалась: во снах или в виде неожиданных флешбэков. Всегда фрагментарно и совершенно непредсказуемо. И то, что его мучило постоянное чувство дежавю.

Было расследование. В итоговом отчете было сказано, что лимбическая система отвечает за гормональную стимуляцию организма, именно она дарит человеку все радости жизни. Что тот комплекс веществ, которые принимал внутрь доктор Шнобель, каким-то образом провоцировал массированный впрыск в кровь всех известных гормонов удовольствия. Тот факт, что кайф у доктора Шнобеля вызывал только заряженный инфофер, в отчете был опущен.

Полетели кое-какие головы. Данные исследований доктора Шнобеля были признаны опасными для общества и уничтожены. С участников проекта была взята подписка о неразглашении.

Говорили – доктор Шнобель провалялся в коме много лет. Там-то он и стал Дэдлайном, так его прозвали врачи в госпитале, где он лежал бревном, подключенный к системам жизнеобеспечения. Его не раз хотели отключить от системы, но энцефалограмма всегда подтверждала активность мозга Дэдлайна, причем странную для коматозника активность – в ней четко просматривались альфа-ритмы, характерные для состояния бодрствования, когда мозг активно интерпретирует информацию из внешней среды. Тем не менее, никто уже и не думал, что он очнется, – все просто ждали окончательной смерти Дэдлайна. Врачи шутили – на том свете ему уже давно начислялся паек.

Но он вдруг проснулся. За время его отсутствия многое изменилось. Развалился Союз, Воркуйск-8 обрел независимость, появились мощные компьютеры, глобальная сеть. Говорили – Дэдлайн очнулся из-за того, что почуял много новой информации. Говорили, за время комы он переродился. Что он переварил всю принятую им информацию и теперь все знает и умеет. Говорили, что теперь он служит в очистке. Говорили, он чует запах информации, может выходить в Сеть без помощи компьютеров, что нет такой защиты, которую он не может сломать. Что это козырная карта, адская ищейка Инфокома, которую выпускают только на крупную дичь. Что большую часть времени он лежит под кайфом, пропуская через нос весь воркуйский трафик. Что перед заданием его отключают от Сети, и он готов на все, лишь бы утолить свой вечный голод. Что он не знает ни страха, ни жалости. Что это уже не человек. Говорили даже, что всех сотрудников очистки теперь насильно сажают на инфофер. И еще много чего говорили.

Разумеется, во все это трудно было поверить. Зиро и не верил, только ухмылялся, когда слышал эти россказни. Сейчас ему было не до смеха.

Аи не отреагировала, думал Зиро. Каким-то образом Дэдлайн обдурил его систему безопасности. Не сработал ни один из десяти уровней защиты. Зиро считал свою защиту от взлома почти идеальной. Почти.

Зиро посмотрел на Аи.

Аи висела. Дэдлайн устроил ей жесткое шибари, она висела на цепях, связанная веревками, руки вывернуты за спину. Выглядела она ужасно, на теле синяки и ссадины, как будто ее хорошенько отстегали плеткой. Рот крест-накрест заклеен черным скотчем.