Нуманция
Шрифт:
Особенно тяжёлым оказался переход через Перевал. Многие, кто уже не раз проходил его, говорили, что не помнили подобного. Всё время погода стояла холодная и ветреная, шёл снег, а тот, что уже выпал, сильные порывы ветра, крича на все голоса и завывая с тоски, срывали с земли и скал, кружили вокруг людей в яростном танце страсти, бросая в лицо, за ворот одежды, в рукава туник. Впереди себя не видно и десятка шагов, лишь тёмные силуэты людей и животных проглядывали в плотной белой пелене. Шедшие вперёд старались держаться друг за друга и за повозки, многое тяжёлое было брошено именно здесь, многие, оступившись или заболев,
За эти дни перехода Ацилия устала ещё больше, чем за всё время. Военные ушли вперёд. За весь путь в горах Ацилия ни разу не видела Марция, он, наверное, был уже далеко, где-нибудь в долине, уже, наверное, не мёрз, пригрелся, отъелся, выспался… Ацилия вздохнула, запахивая на себе плащ плотнее, пряча голову в капюшон, поправила за ухо выбившуюся прядь волос, и спрятала ладони под мышки — так было теплее. Где-то впереди шёл Гай, помогал знакомому погонщику, толкал повозку с вещами, прокручивал вязнущее в снегу колесо.
Кто бы мог подумать, что Рим будет так далеко! А она-то, наивная, думала, что, сбежав, сможет добраться до него в одиночку. Дурочка!
Дорога шла под уклон, они спускались с Перевала, говорили, что остаётся совсем немного, может быть, даже уже сегодня. Хорошо бы…
Ацилия снова вздохнула. Впереди закричали, посыпались камни, и она изо всех сил бросилась вперёд — какая-то тревога вдруг охватила её. Что-то случилось, и она не ошиблась. Повозка одним колесом сорвалась в пропасть, пытался вытолкать её только один человек. Уставшие быки поднимали облачка белого пара, шерсть на их боках, белесая от инея, топорщилась. Ацилия упёрлась в повозку левым плечом и руками, навалилась, помогая. Вслед за ней приложились ещё несколько человек, здесь уже почти все знали её, знали о её слабости, жалели, что ж уж, если она взялась…
Погонщик закричал на быков, повозка буквально выпрыгнула из-под рук теряющей последние силы Ацилии, и она, потеряв равновесие, упала на колени в снег, закашлялась, прижимая ледяные руки к губам, подняла глаза на погонщика и захлебнулась воздухом — это был товарищ Гая, но самого его рядом не было. Выдохнула:
— Где… Где Гай?
Погонщик в это время поправлял развалившийся скарб на повозке, замер, медленно поворачиваясь, вжал голову в плечи:
— Он был как раз с той стороны… — дёрнул небритым подбородком, и страшная догадка выбила последний воздух из лёгких Ацилии, лишила последних оставшихся ещё где-то сил.
"Нет! Нет! — кричало её сознание, а вслух она не могла вымолвить и слова, — Не может этого быть… Гай, миленький…Боги… Только не ты, ты не мог… Не мог…"
Она обхватила себя руками, опускаясь грудью на ноги, лицом в снег, её затрясло от неверия в то, что случилось, того несчастья, что произошло с ней.
Гая… Гая больше нет с ней… Нет…
Снег таял на лице, перемешиваясь со слезами, и они ещё больше иссушали душу.
Люди обходили её, кто-то ещё пытался растормошить, говорил что-то, но Ацилия никого и ничего не слышала, так и сидела в снегу, не поднимая головы, лишь иногда кашляла болезненно. Многие здесь и не верили в то, что она преодолеет Перевал…
* * * * *
К вечеру спустились в долину, поэтому и торопились, чтобы до ночи лагерь успеть обустроить, пережить всю эту суматоху. Ждали обоза, но он опять где-то застрял, наверное, только спускался с перевала и дойдёт лишь к ночи.
Сейчас в помощи разведки уже не нуждались, и Марций с отрядом был в общей группе, участвовал, как все, в обустройстве временного лагеря, располагался в общей офицерской палатке, ждал обоза с вещами. Уже в сумерках показались первые телеги и уставшие люди. Эти были первыми, последние придут вообще невменяемыми от усталости. Но Марций уже искал своих, спрашивал. Никто не видел их уже давно, сказали, ждать остальных, но Марций не стал ждать — нашёл коня и поехал навстречу, встречая по пути отставших от первых повозки, погонщиков, бредущих людей. Спрашивал их, останавливая коня.
Кто-то ответил ему, что повозка сорвалась в обрыв и утянула с собой рабов Марция, от чего деканус обомлел до немоты, но какая-то женщина начала спорить, доказывая, что в пропасть упал только Гай. Марций уже не слышал никого, погнал коня вверх, вперёд и вперёд, выше, выше.
К ночи ветер на Перевале улёгся, тихо-тихо шёл снег, и это после тёплой зелёной долины!
Усталый конь шёл шагом, низко опустив голову, глаза ничего не видели в темноте, благо появилась луна, и белый снег засверкал в холодном лунном свете. Марций останавливал коня и кричал:
— Аци-или-ия!
Звал по имени, оглядывался по сторонам, бросаясь глазами к каждому бугорку в снегу, к любому движению, молился в уме, обещал богам всё, что угодно, готов был простить всё, и никак не хотел верить в то, что больше никогда не увидит её. Не мог поверить, сердце отказывалось верить в это.
Слух уловил слабый кашель, и Марций в миг слетел с коня, бросился, ведя его в поводу на еле различимый звук.
Боги святые!
Он разгребал хрупкий снег ладонями, доставая из него свою рабыню, замёрзшую, ничего не понимающую. Растирал руки, ноги, кутал в свой плащ, прижимал к себе в надежде передать хоть часть своего тепла, и благодарил Провидение, что она жива. Пусть она безвольна, слаба, ничего не видит, волосы и ресницы её запорошены изморозью, но она — жива! Жива!
Он вёз её, прижав к себе, согревал её бледное лицо своим дыханием, и гнал коня вниз, вниз с перевала, в долину.
Все уже давно спали, когда он внёс девчонку на руках в палатку, когда снимал мокрую одежду, кутая в тёплые шерстяные одеяла.
Появился Фарсий:
— Где ты был? — смотрел хмуро, сонно. Марций не ответил ему, — А где Гай?
— Нету… Нету Гая больше… — прошептал Марций, согревая пальцы Ацилии в своих ладонях.
— Где ты её нашёл? Я представляю себе…
— Мне вообще сказали, что она упала в обрыв…
— Ого… — Фарсий покачал головой, нахмуривая брови, — Заболеет. Я позову Цеста. — Поднялся, но Марций заставил его обернуться вопросом:
— Гай? — их взгляды скрестились, — Спасибо…
Они почти не разговаривали с тех пор, как поругались из-за неё, из-за Ацилии. Марций смотрел в её лицо, тревожно слушал кашель. Хотел крикнуть Гая, чтоб принёс тёплого вина и оливкового масла, и ещё одно одеяло, но опешил, вспомнив. Нет Гая…
Вздохнул.
Четыре года назад он выходил Марка после ранения в разведке, он предлагал ему свободу, но старик отказался: "Куда я пойду? У меня нет никого…" А что теперь? Без него, как без рук…