Нувориш
Шрифт:
Иван Павлович налил себе еще коньяку, хитро взглянул на Петра Петровича, плеснул и ему.
– Вряд ли Господь Бог благословил бы наш сговор, – сказал невесело, – ведь одна из первых заповедей – не укради.
– Бог-Богом, а люди-людьми. На то и даны заповеди, чтоб их нарушать. Кто из простых смертных не грешен? Нет таких. В конце концов, беру ваши грехи на себя.
– Чем значительно облегчите мою долю, – захохотал Иван Павлович. – Кстати, вы были в партии?
– Как все.
– А партия проповедовала атеизм. Сам Ленин утверждал: религия – опиум народа.
– Сейчас с Лениным не считаются, – покрутил головой Петр Петрович. –
– Нам свое делать! – не огорчился по этому поводу Иван Павлович. – Скажу честно: мне ни того, ни другого не жаль, да и вам, кажется, все это до фени. Социализма не вернуть, так позаботимся о себе: своя рубаха всегда ближе к телу.
– О чем – о чем, а о своей рубахе и правда следует позаботиться, – поддержал Петр Петрович. – Потому и прошу вас: подберите в компанию по-настоящему надежных парней. Разумеется, здоровых и сильных, желательно бывших спортсменов, но из таких, что умеют язык за зубами держать. В нашем деле самое главное, чтоб не заложили. Попадется паршивая овца – и капут! Каждый из членов, ну, назовем так, организации будет получать долларов по двести-триста, еще по пять процентов от добычи. Вам – десять-пятнадцать процентов, остальное – конторе. Будем именовать наш штаб конторой, слово непрезентабельное, но точное. Все мы вышли из той или иной конторы.
Иван Павлович недовольно поджал губы и спросил:
– Хотелось бы все же уточнить: десять или пятнадцать?
– Процентов?
– Хочу заранее обсудить все нюансы соглашения.
– Ваше право. Договоримся так: ваш месячный предел – тысяча долларов. Если переберете – десять процентов.
– Согласен.
– И вот что… – черты лица у Петра Петровича словно окаменели. – У нас джентльменский договор. Вы и ваши парни должны знать: заработал – получил. За мошенничество и воровство – спрошу строго.
– Справедливо. За парнями сам присмотрю.
– Вы, не сомневаюсь, будете заинтересованы в этом.
– Когда начнем?
– Не спешите. Установите контакты с Лижинской товарной станцией: информация должна быть достоверной.
– Машины на ходу?
– В вашем распоряжении два грузовика: «ЗИЛ» и «газон». С горючим проблем не будет. Номера замените.
– А оружие?
– Не гоните картину. Подберите сначала мальчиков. Когда с этим управитесь?
– За неделю, дней десять.
– Еще раз прошу: люди должны быть абсолютно надежны.
– По-моему, я в этом заинтересован больше, чем вы.
– И то правда.
Петр Петрович похлопал Луганского по плечу, достал из ящика письменного стола пачку денег.
– Тут на четыреста долларов. Аванс. Кстати, вашей жене не обязательно говорить о нашем соглашении. Чем меньше людей будут знать о нем, тем лучше.
– Лишь я и десяток парней.
– Никто из них не должен и догадываться о моем существовании. Вы для них единственное начальство – царь, Бог и отец родной.
– Как с вами связываться?
– Ровно через десять дней я вам позвоню. Как и сегодня, в семь утра.
Луганский немного подумал и спросил:
– Еще не до конца доверяете?
– Вот пуд соли съедим вместе…
– Что ж, вы правы. По краю обрыва ходить будем и оступиться не дай Бог.
– Выпейте еще рюмочку, – по глазам вижу – охота.
– Давно марочным коньяком не баловался.
– Теперь и на генеральскую зарплату таким не очень-то потешишься. Подождите, заварю свежий кофе. – Петр Петрович наполнил рюмки и отправился на кухню.
Луганский не выдержал: не дожидаясь горячего кофе, пригубил из рюмки – коньяк был великолепный, крепкий и ароматный, как все истинно прекрасное на этом свете, вышедшее из рук настоящего мастера, да и дело не только в руках, такие мастера оставляют в своем твореньи частицу души.
Пока Петр Петрович готовил кофе, Луганский, согревая в ладонях рюмку с золотистым напитком, вдыхал его аромат и размышлял над содеянным, все больше склоняясь к мысли, что поступил правильно. Теперь не надо считать купоны, они с Марией немного пошикуют и вообще ни в чем не станут ограничивать себя: каждый устраивается, как может, и зарабатывает, сколько может. Петр Петрович оформит его клерком в какое-то малое предприятие или куда-то обычным работягой, он станет исправно платить государству налоги и рассчитывать, что оно защитит его интересы. Вот только как объяснить Марии, откуда у него эти тысячи? Обо всех можно и не говорить: не удержится, побежит по комиссионкам и коммерческим лавкам, а вот, пожалуй, десять бумажек надо бросить – мол, устроился еще на одну работу, денежную, и скоро вообще, прощай, безопасность.
Мария вряд ли одобрит это, она мечтает стать полковничихой, видеть мужа в папахе, однако тьфу на все папахи в мире: к тому же попробуй еще удержаться в нынешней должности, это при Брежневе или Андропове мог дослужиться и до генерала, а нынче генеральские погоны по плечу лишь демократам. Вот даже послом назначили кого? Стыдно сказать – бывшего заключенного! Вражину, которого собирались расстрелять! И правильно поступили бы…
Вдруг Луганский представил себя с автоматом – как нажимает на гашетку, а перед ним этот самый посол: короткая, такая благозвучная очередь, видно, как пули рвут грудь ненавистного посла…
Воспоминание об автомате навеяло грустные раздумья. Деньги, конечно, большие, ежемесячные четыреста долларов на дороге не валяются, однако следует поберечься. Теперь все будет зависеть от его умения оценить обстоятельства, от его выдержки, храбрости и даже – от нахальства. Разумеется, нельзя прятаться за чужими спинами. Их будет десять плюс один, одиннадцать в общем-то равноправных людей, повязанных опасностью. И собственный авторитет придется завоевывать, как говорится, личным примером. Но вряд ли следует высовываться. Разве что в границах разумного. Как пел когда-то Роллан Быков? «Нормальные герои всегда идут в обход».
Эта мысль немного успокоила. Пусть не совсем, но все же придала душевного равновесия, он – наш простой, советский, нормальный герой, правда, уже не советский, ну, скажем, национальный, хотя и это определение не совсем клеится, ведь национальные герои брали Царьград, шли приступом на Судакскую крепость, умирали от турецких ятаганов…
А ему не хочется умирать. Ни от ятагана, ни от штыка, ни от пули. Даже за ежегодный миллион.
Как-то обойдется – все еще успокаивал себя. Тем более, что хорошо знал: ни гебистам, ни милиционерам также не хочется лезть под пули. Это только в Говорухинском фильме Жеглов и Шарапов не жалеют жизни ради светлого будущего, а спросить хотя бы у своего нынешнего коллеги майора Потапова, есть ли у него желание лезть под бандитские пули? Скорее всего, полезет в бутылку, начнет выпендриваться, разные высокие слова произносить, а у самого глаза забегают…