Нувориш
Шрифт:
Сеньков спросил:
– Как дела в прибалтийских портах? Жаль, давно не был в Риге. Прекрасный город: набережная Даугавы, Домский собор…
Лутак засуетился, вытянул из кармана билет в Ригу, демонстративно помахал им чуть ли не под самым носом Рутгайзера.
– Поздно, – хмуро откликнулся тот.
– Как поздно? Вчера звонили из Клайпеды: началась перегрузка товаров с кораблей на железную дорогу.
– Брешет и глазом не моргнув, – заметил Сеньков. – А что делают с брехунами?
– Господа, неужели вы и в самом деле собираетесь меня бить? – заканючил
– Собираемся, – подтвердил Сеньков.
«У-у, нахал! – метнул на него лютый взгляд Лутак. – Ну и пес паршивый! Какая сволочь! Но ведь я сам… Дождался, мог же еще вчера вылететь – долго бы разыскивали меня. Товаров им захотелось… Видиков, дубленок и сапожек итальянских… Мне самому они нужны, однако не мелочусь же. Но, кажется, могут-таки побить…»
От этой мысли заныло в груди, едва не заплакал.
– Заходите, хлопцы. – Указал на Лутака пальцем. – Видите этого типа? Гляньте, какой респектабельный. Очки золотые нацепил, а прохвост-прохвостом. Гнусный мошенник, но ведь и мы не лыком шиты. Правильно говорю, господин Рутгайзер?
– Солидарен на все сто процентов. У нас сегодня поистине коллективная солидарность.
– Точно, – присоединился Хоменко, – собрались самые состоятельные клиенты фирмы «Канзас», и наше общее собрание объявляю открытым.
«Ах ты ж пес шелудивый, – скривился Лутак. – Чихать я хотел на твои миллионы. И знал бы ты, кто на самом деле стоит за мной! Жаль, не выпросил у Ярового амбалов – неизвестно, кто кого б…»
Но придется смириться: сила солому ломит. Подумав так, Кузьма Анатольевич принял решение не сопротивляться: Христос терпел и нам велел…
Не кощунствуй, в тот же миг одернул себя, но мысли мельтешили, не задерживаясь, обгоняя одна другую, как это и бывает во время опасности.
«Прорваться… – вдруг решился на отчаянную попытку, но, лишь взглянув на парней Сенькова, понял: не выйдет, сразу задержат, только еще больше рассвирепеют. В конце концов, будь, что будет. Тяжел твой хлеб насущный о, Боже!»
– И что же мы решаем на нашем общем собрании? – спросил Рутгайзер.
– Об упреждающих мерах по отношению к руководству фирмы «Канзас», – предложил Сеньков, недобро усмехаясь.
– Я – за! – поддержал Хоменко.
– Кто бы возражал? – отозвался Рутгайзер.
– Господа, – обратился ко всем Сеньков чуть ли не торжественно, – уважаемые господа, как вы, наверно, помните, на нашей предыдущей встрече господину Лутаку был предъявлен ультиматум: на протяжении десяти дней поставить товары, заказанные нашими коммерческими структурами. Товары, за которые мы уже давно рассчитались с фирмой «Канзас». Я правильно говорю?
– Лучше нельзя сформулировать, – заявил Рутгайзер. А Хоменко в подтверждение только махнул рукой.
– Итак, обозначенный срок миновал, – продолжал Сеньков, – но нет ни видеотехники, ни компьютеров, ни дубленок. Вообще, нет ничего, и этот факт наводит на грустные размышления. Я бы сказал, на ужасные предположения, что фирма «Канзас» – логово мошенников и нас просто обобрали. Да не на какой-то там паршивый миллион или два, а на огромнейшие суммы. В связи с этим предлагаю: прибегнув как к превентивной мере – наказать господина Лутака розгами.
Кузьма Анатольевич поднялся с места.
– Не имеете права – вы ответите за это!
– А вы имеете право лишать нас миллионов? – ехидно спросил Сеньков. Он широким жестом смахнул со стола кожаные папки, спросил у Лутака: – Сами обнажитесь или помочь?
Кузьма Анатольевич пугливо оглянулся: слава Богу, нет Сушинского – он перетерпит все, кроме сочувственного взгляда этого пройдохи, слишком много думающего о себе.
А Сеньков смотрит на него пронзительно и жестко, хотя едва уловимая ирония и скривила его губы. Вдруг Лутаку захотелось рвануть на себе рубаху, таким образом проявив свое возмущение и протест, не даться молодым и крепким парням: плакаться, лягаться, кусаться – все, что угодно, только не уподобиться жирной свинье, покорно ложащейся под нож резника. Но энергия и эмоции вспыхнули в нем и сразу угасли: Кузьма Анатольевич стал дрожащими пальцами расстегивать брюки, все еще не веря, что его сейчас станут пороть.
Но что говорит этот изувер Сеньков? Кузьма Анатольевич прислушался и последние сомнения его развеялись: да, спасенья нет, помощи ждать неоткуда.
– Я приказал своим мальчикам, – сообщил Сеньков, – наломать березовых прутьев в парке. Ну-ка, Васек, дай попробовать, – взял у парня розгу, взмахнул ею так, словно рубил кому-то голову саблей. Услышав мелодичный свист, довольно прищурился. – Помогите ему, дорогие мои… – кивнул на Лутака.
Кузьма Анатольевич, презирая себя, спустил брюки и даже трусы. Охранники Сенькова повалили его на стол, свистнула розга и Кузьма Анатольевич завизжал, будто недорезанный поросенок.
– Давайте, мальчики! – подбадривал своих амбалов Сеньков. – Во имя процветания фирмы «Канзас»!
– Не надо, – запросился Лутак, – больно!
– Конечно, больно, – согласился Рутгайзер, – но ведь нам еще больнее. Сейчас ты встанешь и пойдешь, ну, неделю задница посаднит, а нам что делать? Обанкротимся!
«Ты обанкротишься, жидовская морда! – подумал Лутак. – Тебе восемьсот миллионов все равно, что чихнуть!»
Сеньков поднял руку.
– Хватит! – велел. Перевернул Лутака на спину, наклонившись над его лицом, заглянул в глаза. – Для первого раза хватит, – уточнил, – так будет с каждым, кто посмеет мошенничать. Мы даем тебе еще неделю. После этого сам понимаешь!..
«Недели мне достаточно, – не без злорадства подумал Лутак, – через неделю „Канзас“ лопнет и можете искать меня в следственном изоляторе. Под надежной охраной».
Пообещал:
– Через неделю обязательно рассчитаемся.
КИРИЛЮК ПЛЮС ГАПОЧКА
– Разговаривал с Задонько, – сообщил полковник Кирилюк, – интуиция все же меня не подвела: банда киевская. Возвращаемся домой.
Майор Гапочка пожал плечами.
– Приказ?
– Начальство распорядилось.