Няня по принуждению

Шварц Анна

Я пытаюсь встать, но Амир хватает меня за бедро, удерживая на месте. А потом внезапно сминает его пальцами, пока я холодею, вспоминая, что блондинистый псих украл мое нижнее белье. А я ведь не сказала Амиру. Я вообще умолчала, что этот кретин набросился на меня с поцелуями и попытался раздеть. Ткань платья очень тонкая, и через нее Амир прекрасно чувствует, что на мне ничего нет.

— Что за хрень? — тихо и убийственно мрачно интересуется он.

— Я же сказала, что была в примерочной! Не трогайте меня так, — я чувствую,

как сердце начинает выпрыгивать из груди. Нет, я точно не могу признаться ему, что этот псих пытался со мной сделать.

— Без белья?

— Да! Оно портило весь вид платья. Вы сами видите, какое оно тонкое.

Темные глаза напротив темнеют еще больше. Я нервно сглатываю.

— Вот сейчас ты врешь, — усмехается нехорошо Амир, — нагло и мне в лицо.

Эпизод 30

Страх цепко сжимает внутренности ледяными лапами. Так же цепко, как держит меня Амир, только руки у него горячие, просто обжигающие.

— Зачем врешь? — продолжает он, изучая мое лицо. Будто заглядывает в самую душу и прекрасно видит, как я подбираю оправдания. Такой взгляд хочется избегать, но я даже дернуться не могу — Амир меня сжимает настолько сильно, что, наверное, синяки останутся.

Конечно, я вру. Скажи я правду — и этот человек отшвырнет меня, как грязную вещь, и никакого спасения не будет. Передумает. Он же убить готов за измену. Для него это позор. И ему будет плевать, что это не я полезла к этому блондинистому психу, а он ко мне. Скажет, что я виновата, потому что потребовала Лысого остаться у входа в примерочную.

Но как бы я сейчас не выдумывала причины своего странного внешнего вида, Амир быстро раскусит мою ложь.

Кому я врать-то собралась? Тепличная девчонка, которая жизни еще не знает. Даже рассмотреть подонка в своем муже не смогла, розовые очки напялила и жила, радовалась, что семья у нее. А Амир каждый день среди хищников проводит — как еще назвать таких людей? Володя таракан по сравнению с ними.

Господи, и что мне делать? В голове появляется дурацкая идея.

— Мне плохо, — я поднимаю руку и прикладываю ладонь к груди, начиная быстро-быстро дышать. Случайно умудряюсь мазнуть тыльной стороной по телу Амира, по стальным мышцам живота, и меня пробирает дрожь. — Кажется, меня тошнит. Положите меня на сиденье и дайте спокойно умереть… без ваших вопросов.

— Так, хорош играть со мной, — резко обрывает меня Амир, разрушив последнюю надежду избежать эту тему, — что с тобой делали? Говори. Чего боишься?

— Тебя, — шепчу я, — ты меня убьешь. Ничего не скажу.

Он чуть прищуривается.

— Трогали тебя? — спрашивает холодно он, а я вздрагиваю, как от пощечины и мотаю головой, — насиловали?

— Нет! — вскрикиваю, — этого не было! Прекрати о таком говорить!

— Значит, просто облапали, — усмехается Амир, — придется им еще и руки перед смертью переломать. Что еще делали?

— Зачем вы допытываетесь? Я все равно не ваша жена. Их надо посадить и всё. Не надо им ничего ломать, — тихо произношу я, зная,

что это может услышать только Амир. Он изгибает в усмешке губы.

— Чего? Может еще простить их? Это только ваши мужики так могут. Или продают другому свою женщину и смотрят тупо, как ее забирают.

“Ой, все. А от тебя жена вообще сбежала. Сам-то не идеал.” — мысленно констатирую я.

— Сама, кстати, такое дерьмо выбрала или выдали? — внезапно переводит тему Амир, не замечая, как я морщусь.

— Вам мало для меня унижений? Мои мама с папой умерли. Сама выбрала.

— Думать готовой вы, бабы, нихрена не умеете. Поэтому родители должны вас замуж выдавать.

Ох. Я закусываю губу, чувствуя, как злость закипает во мне, словно вода в кастрюльке. Зато Амир довольно смеется, увидев, как поменялось выражение моего лица. Будто бы пошутил удачно. Скотина.

— А вас тоже родители женили? — интересуюсь я обиженно, и наклоняюсь ближе к его уху, чтобы еще тише произнести, — и как? Нравится вам сейчас везде свою жену искать и чужую женщину за нее выдавать?

Этот дьявол поворачивает в мою сторону лицо, и мы встречаемся взглядами. Кажется, он зол. Похоже, он был бы сейчас не против залепить мне затрещину, но он сдерживается.

— Договоришься сейчас.

Господи, ну зачем я его бешу? Дурацкая и опасная затея, но меня задевает до глубины души его рассуждения. Будто бы я не человек со свободой выбора, а какая-то вещь. Глупая и недалекая, способная только принимать решения “какое платье сегодня надеть”. Может быть, Мирослава такой и была, но я-то другая. Тысячи женщин другие.

— Не стоит за меня кому-то ломать руки, — произношу я, — сдайте их полиции и все. И отпустите меня, пожалуйста. Мне не сильно удобно разговаривать, сидя на ваших коленках.

Он ссаживает меня на сиденье рядом — почти что сбрасывает. Только тогда я выдыхаю. Словно в лапах хищника побывала и вырвалась.

— Мне от тебя советов как раз не хватает, — издевательски произносит он, а я хмыкаю.

— Ну да. Я же глупая женщина.

— Болтливая. Это хуже.

Я хочу было что-то ответить, но закрываю рот. Почему-то начинает болеть в груди. Сдавливать, будто на нее положили огромный камень.

— Можно окно открыть? — бормочу я, немного сгибаясь, чтобы глотнуть чуть больше воздуха.

— Нельзя.

— Амир… пожалуйста. Мне нехорошо.

Он внимательно смотрит на то, как я глубоко и тяжело дышу. Паника превращает вокруг воздух в густое и горячее желе, которое я пытаюсь протолкнуть в легкие.

— Все равно нельзя. Что болит?

— Дышать тяжело.

— Доехали почти. Потерпи. Сильно плохо?

— Очень, — пищу я, чувствуя, как сознание начинает темнеть, а кожа холодеет. Даже губы немеют, когда я выдыхаю. Будто бы покрываются корочкой льда. Я закрываю глаза, и только чувствую, что Амир рядом — по запаху его одеколона, тяжелого и агрессивного. Наверное, я просто упала на него. Я слышу, как он ругается на незнакомом языке сквозь зубы — резко, грубо и отрывисто. И все. Потом все пропадает.