Ныряльщица за жемчугом
Шрифт:
На защелку Надя запираться не стала. Ей и в голову не могло прийти, что Полуянову достанет наглости ворваться в ванную. Она вообще боялась, что Димка теперь в ее доме не скоро появится. Или вовсе никогда не придет.
А тот — смотри-ка ты! — ввалился. Всего-то в девять утра. И выглядел — уставшим, обиженным и голодным.
Хозяйской рукой огладил Надежду по влажному бедру, смахнул шапочку пены с ее груди, промурлыкал: «Афродита ты моя!»
— Полуянов! Ну-ка, вышел отсюда! — рявкнула Надя и неожиданно для себя разревелась.
Журналист в духоте ванной комнаты сощурился,
— Давай, Надюха, отбивайся! Ты же знаешь, меня это только заводит!
Как он может?! Вести себя, будто ничего не случилось?!
Стоял Полуянов неудобно, Митрофанова могла бы запросто вырваться и влепить ему со всей силы по печени. Но вместо этого — опустила голову и разревелась. Горько, сладко, на грани истерики.
— Эй, Надька, ты чего? — опешил Дима.
А у Митрофановой слова полились потоком:
— Давай! К Изольде своей иди! Прислуживай! Ножки ее целуй! Может, чего и обломится!
— Надюха! — ахнул Полуянов. — Ты что несешь, глупая?!
— Я думала, ты настоящий мужик, верила тебе! А ты бросил меня ночью в чужой квартире и умчался фотомодель обхаживать! Никогда тебе этого не прощу!
Димка отступил на шаг, внимательно оглядел ее и присвистнул:
— Да ты, кажись, ревнуешь!
— Не дождешься! Это я тебя раньше ревновала! — взвилась в ответ Надя. — Страдала, в подушку плакала. Но сейчас, Дима, все. Надоело. Хватит. Все кончено! Убирайся!
А тот, вместо того чтобы обидеться, с восхищением языком зацокал:
— Ох, ничего себе у нас семья! Настоящие итальянские страсти!
— Семья?! Дима, когда у людей семья, муж бережет жену. И никогда не умчится в пять утра по звонку какой-то профурсетки!
— Я, что ли, на свидание поехал? — в свою очередь возмутился Полуянов и ринулся в контратаку: — Ты прекрасно знаешь, что я по профессии не бухгалтер, а журналист, причем не гламурненький. А горячие темы до девяти утра, пока откроются офисы, не ждут.
— Когда ты уезжал по работе, я слова поперек не говорила. Ни разу, — тяжело вздохнула Надя. — Еще и провожала тебя, тормозок собирала.
— Ну, могу тебя заверить, что я и сегодня поехал на место преступления, а вовсе не в ресторан. — Полуянов сделал значительную паузу — видимо, ждал, что Надя начнет расспрашивать, однако девушка промолчала, и ему пришлось продолжить: — Изабель мне тему подкинула — исключительно интересную! А что она сама симпатичная, я виноват, что ли? Но ты меня знаешь. Я неземной красотой только на расстоянии любуюсь, сидя у твоих ног, как верный пес.
— Ладно, Мухтар, сказки мне не рассказывай, — буркнула Надя. — У моих ног он сидит! Просто Изергиль твоя хвостом повертела — и все. Вот ты и вернулся. С позором.
— На-адя, ну что ты глупостей себе напридумывала! Я миллион раз тебе говорил: фотомодели — не мое. Я — знаток и ценитель женщин умных, глубоких… Таких, как ты!
Что ж. Надя притворилась, что готова сменить гнев на милость. А когда Полуянов доверчиво склонился над ванной, резко дернула его за предплечье, и журналист, как был в рубашке и джинсах, полетел в мыльную воду, а она быстро выскочила из ванны, накинула
Ее по-прежнему захлестывали обида и ревность. И ощущение, что сама виновата, — разбаловала она Димку. Давно надо было вместо того, чтоб плясать вокруг, обихаживать, создавать уют, устроить Полуянову жизнь как на пороховой бочке. Чтоб знал: удерешь посреди ночи — сразу расстрел.
Ну, никогда не поздно начать. Совсем расстаться из-за выходки журналиста — это, наверно, слишком. Но сухую одежду она ему не принесет. И завтрак готовить не будет.
Полуянов вышел из ванной как ни в чем не бывало. В полотенце завернулся, будто в тунику, и сразу к кофеварке, наркоман несчастный. А пока тройной эспрессо готовился, светскую беседу завел:
— Ну что, Надюшка? Поругалась, пар выпустила? Давай теперь о делах насущных поговорим. Как тебе понравилось наше новое гнездышко?
— Ты еще спрашиваешь?! — разозлилась она.
— Да, я все понял, мое непристойное поведение испортило первое впечатление. Но давай пока оставим его — то бишь поведение — за скобками. Как тебе общая атмосфера в квартирке? Ничего не раздражало? Спалось хорошо?
— До пяти утра — прекрасно, — с сарказмом откликнулась Митрофанова.
Он никак не отреагировал на ернический тон подруги и с задумчивым видом продолжал:
— Мне, если рационально рассуждать, все в квартире понравилось. Тихо, не душно, раздражающих факторов никаких. А вот спалось, прямо скажем, не гуд. Такой кошмар навалился, хотя я вроде не по этой части, ты знаешь. А тут настолько все натурально — хоть валерьянку пей.
— И что тебе снилось? — не удержалась Надежда.
— Короче, открываю глаза — ну, то есть мне снится, что открываю, — и вижу: на краю кровати сидит мужик. Молодой, довольно смазливый. Но бледный, помятенький какой-то. Ты рядом спишь, не замечаешь ничего. Я ему шепотом: «Ты кто?» Он молчит, только улыбается. Потом вдруг за горло схватился, начал кашлять, громко, надсадно, глаза из орбит. Я все боюсь, что он тебя разбудит, шепчу ему: «Выйди отсюда!» А он еще громче кхекает, слюной захлебывается, хрипит. Я пытаюсь встать, помочь ему или оттолкнуть хотя бы, но не могу шевельнуться. Наконец дотянулся до него и вдруг вижу: рука моя насквозь прошла! Ну, тут я сам заорал. И проснулся. А буквально через пару минут Изабель позвонила…
— Это, Димочка, тебе твое подсознание подсказывает, — назидательно проговорила Митрофанова, — что надо от волоокой красавицы подальше держаться.
— Да забудь ты вообще про нее, — отмахнулся Полуянов. — Договор купли-продажи подпишем, ключи получим — и больше не увидимся никогда. Вопрос в другом — стоит ли покупать квартиру, где водятся призраки?
— Ну, не знаю, — пожала плечами Надя. — Мне никаких кошмаров не снилось. Зато кошмар наяву — это да. Это ты обеспечил.
— Фу, Надька, хватит меня изводить! Чего ты от меня ждешь? Признания? Да, признаюсь: мне приятно было помочь симпатичной девушке. Но ты должна за меня только радоваться!