Нью-Йорк

Резерфорд Эдвард

И Мэгги, конечно, была на высоте. Горэм смотрел на нее через стол. Жена сегодня выглядела поразительно красивой, она сделала стрижку и маникюр. Она улыбалась ему, и только слабый огонек в глазах намекал на вчерашнюю ссору.

Горэм полагал, что сам виноват. Будь он с ней откровеннее, разговор мог получиться другой. А может быть, и нет.

Он ничего не сказал ей о поиске вакансий, которым занялся в начале года. Возможно, потому, что признал бы этим, что смирился с судьбой и даже с фиаско. А также, безусловно, потому, что не сомневался в ее реакции: она велела

бы держаться за банк и оставить хедхантера в покое. Горэм решил, что скажет, когда получит мало-мальски серьезное предложение.

Так или иначе, Мэгги оставалась в неведении, а потому не знала и того, что прошло почти восемь месяцев, а Горэму так и не нашли ничего подходящего.

Он знал, что хедхантер старается, и периодически звонил ему – сугубо для очистки совести, но тот твердил одно и то же:

– Наберитесь терпения, Горэм. Вы же не менеджер среднего звена. Мы ищем по-настоящему высокую должность вашего уровня. Это большая редкость.

Умом Горэм все понимал, но не мог отделаться от чувства, что ничего не происходит и никому он не нужен. Ему было плохо, как никогда. И его скверное настроение проявлялось в бесчисленных мелочах, но главным образом в замкнутости и приступах раздражения, выливавшихся на детей и Мэгги.

Поэтому в пятницу вечером, когда она тихонько села рядом и внесла предложение, это было некстати и закончилось плохо.

– Солнышко, – сказала она, – я отлично понимаю, что ты расстроен. Может быть, все дело в браке, но мне сдается, что в работе.

– Все хорошо, – огрызнулся он.

– Нет, Горэм, не хорошо. Не надо. Ты не в лучшей форме.

– Огромное спасибо.

– Солнышко, я просто хочу помочь.

– Чем?

– Ты уже столько накопил – все эти акции, – что нам совершенно не о чем беспокоиться. Плюс то, что зарабатываю я. Ты можешь все бросить и заняться тем, чего по-настоящему хочется. Ты замечательный муж и отличный отец. Мы заживем лучше всех, если ты найдешь себе занятие по душе.

– Ты предлагаешь мне выйти в отставку?

– Нет, я просто спрашиваю, почему не заняться чем-нибудь приятным? Деньги не проблема.

Вот, значит, как. Она уже и в деньгах его не нуждается. Он с восхищением следил, как Мэгги делала карьеру, вела хозяйство, возилась с детьми – преуспевала во всем. Теперь она, похоже, решила взяться и за него. Последнее унижение. Сперва он проиграл. Теперь его собрались оскопить.

– Пошла к черту! – сказал он.

– Это некрасивый ответ.

– А ты другого и не заслуживаешь. У тебя своя жизнь, у меня – своя.

– У нас общая жизнь, Горэм.

– В чем-то общая, а в чем-то и нет. Привыкай.

После этого они больше не разговаривали.

По опыту Горэма, на каждом обеде бывает так, что кто-нибудь скажет слово и оно застревает в памяти. Нынешним вечером эта роль выпала Мэв О’Салливан.

Горэм был восхищен Мэв. День за днем она делала деньги, и делала блестяще, но это не насыщало ее интеллекта. Она говорила на четырех языках. По-настоящему хорошо играла на пианино. И читала книги. В огромных количествах.

Они обсуждали длинный рабочий день у молодых сотрудников Финансового квартала.

– Знаете, – сказала Мэв, – на днях я читала Вирджинию Вулф, и она пишет,

что у нее был период жизни, когда ей удавалось переделать массу дел исключительно потому, что она могла по три часа работать без перерыва. И я подумала: господи, о чем она говорит? Всего три часа в день? А затем я оглядела свой офис, где все сидят по четырнадцать часов в сутки, и мысленно задала вопрос: многие ли из нас занимаются по три часа настоящей, творческой, умственной деятельностью? По-моему, никто, – улыбнулась она. – А Вирджиния Вулф добивалась за свои три часа большего, чем они за целую жизнь.

– Да она же покончила с собой, – напомнил Джон Ворпал, и все рассмеялись.

Но все равно Мэв была права. Пища для размышлений.

Вечер завершился на приятной ноте, и гости были довольны собой. Простившись с последними и вернувшись в гостиную к Джону Ворпалу, Горэм испытал к нему чуть ли не дружеские чувства. Ворпал был один, его жена вернулась домой.

– Итак, Горэм, 7В, – произнес Ворпал, извлекая бумаги.

Отъезд жильцов из квартиры 7В огорчил Горэма, но им предложили хорошую работу в Калифорнии, и 7В выставили на продажу. Поступило выгодное предложение. Его захотели принять, но совету, конечно, предстояло рассмотреть кандидатуру покупателей. С тех пор как Ворпал стал председателем, квартиру продавали впервые. В среду комитет соберется и проведет с соискателями собеседование. И если Ворпал настоял на разговоре сейчас, то это означало только одно: проблему.

Вошла Мэгги:

– Можно я с вами?

Горэм нахмурился. В совете состоял он, а не она. У нее не было права вмешиваться, но Ворпал поднял глаза и улыбнулся:

– Я только за. – Мэгги нравилась Ворпалу. Он полагал, что она, как партнер «Брэнча и Кейбелла», согласится с ним, тогда как Горэма считал чуточку ненадежным. Он передал ей копию заявления. – Мне кажется, у нас могут возникнуть проблемы. Джим Бандерснатч думает так же.

– Доктор Карузо? – спросила Мэгги.

– Вам следует знать, что мы знакомы с этим человеком, – сказал Горэм. – Он принимал роды, и все наши дети родились с его помощью. Мы любим его.

Ворпал приуныл.

– Это не значит, – негромко добавила Мэгги, – что Горэм допустит, чтобы данный факт повлиял на решение об уместности доктора Карузо в этом доме.

Горэм уставился на нее. Она умышленно подрывала его позиции. Однако он сдержался. Он должен сохранить хладнокровие.

– Так в чем же проблема? – осведомился он.

– Он живет на Вест-Энд-авеню.

– Да, уже довольно долго. Там живет много хороших людей.

– Я предпочел бы Сентрал-Парк-Уэст.

– На Вест-Энде есть весьма престижные дома.

– Он не оттуда, – сухо возразил Ворпал.

– Его рекомендации в полном порядке. Вот, например, из администрации Больницы горы Синай. Там очень серьезные люди. Этот Андерсон – важная шишка.

– Да. В профессиональном смысле они замечательны, а в социальном – не очень.

– Почему?

– Андерсон живет в таунхаусе. А другой ходатай – за чертой города. – Ворпал покачал головой. – Мы были бы рады рекомендации от лица, которое проживает и, желательно, состоит в совете очень хорошего дома. Такого, как наш. Человека с таким же статусом.