Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)
Шрифт:
И вот церемония окончилась, подручные гробовщика вскарабкались на крышу пустого катафалка, в который они уложили покров, подставку и плюмажи; лошади по-, шли рысью, и пустые кареты, символизирующие скорбь друзей покойной, разъехались по домам. От внимания присутствующих не укрылось, что граф Кью почти не разговаривал со своим кузеном, сэром Барнсом Ньюкомом. Его сиятельство вскакивает в кеб и спешит на железнодорожную станцию. Маркиз Фаринтош, очутившись за воротами кладбища, тут же приказывает слуге снять со шляпы "эту штуковину" и возвращается в город, дымя сигарой. Сэр Барнс Ньюком доезжает в экипаже лорда Фаринтоша до Оксфорд-стрит, где берет кеб и отправляется в Сити. Ибо дела есть дела, и они не ждут, как бы велико ни было паше горе.
Незадолго до смерти ее сиятельства мистер Руд (тот самый низенький джентльмен в черном, что ехал в третьей погребальной карете вместе с медиком ее сиятельства) составил духовную, по которой почти все состояние леди Кью
Сэр Барнс Ньюком, один из попечителей сестриного наследства, конечно, высказал немалое недовольство, ибо за все опекунские труды и заботы бабушка оставила ему лишь пятьсот фунтов; однако он обращался с Этель чрезвычайно учтиво и почтительно: она была теперь богатой наследницей, а через месяц-другой должна была стать маркизой, и сэр Барнс держался с ней совсем по-иному, чем с другими своими родственниками. Если достойный баронет перечил своей маменьке на каждом слове, ничуть не скрывая низкого мнения об ее умственных способностях, то любое замечание сестры он выслушивал с неизменным вниманием, всячески старался развлечь Этель в ее сильном горе, каковое предпочитал не ставить под сомнение, беспрестанно навещал ее и проявлял трогательную заботливость об ее удобстве и благополучии. В те дни моя супруга частенько получала записочки от Этель Ньюком, и дружба между ними заметно окрепла. Лора, по признанию Этель, так отличалась от женщин ее круга, что общество ее доставляло девушке истинное удовольствие. Мисс Этель была теперь сама себе хозяйка, имела свой выезд и что ни день наведывалась в наш маленький домик в Ричмонде. Свидания с чопорными сестрицами лорда Фаринтоша и беседы с его маменькой нисколько не развлекали Этель, и она охотно ускользала от них из-за обычной своей нелюбви к опеке. Она высиживала дома положенные часы, чтобы принять жениха, и хотя куда более сдержанно говорила с Лорой о нем, нежели о будущих золовках и свекрови, я легко угадывал по сочувственному выражению, какое появлялось на лице моей жены после визитов ее молодой подруги, что миссис Пенденнис не ждет для нее счастья от этого брака. Однажды, по настоянию мисс Ньюком, я привез жену в гости на Парк-Лейн, и там нас застал маркиз Фаринтош. Я, правда, и раньше встречался с его светлостью, но тем не менее знакомство наше нисколько не продвинулось после того, как мисс Ньюком официально представила нас ему. Он хмуро глянул на меня, и на лице его отразилось все, что угодно, кроме дружелюбия, каковое, разумеется, не увеличилось, когда Этель стала упрашивать приятельницу положить шляпку на место и не спешить с отъездом. Назавтра она явилась к нам с визитом, пробыла дольше обычного и отбыла лишь поздно вечером вопреки неучтивым уговорам моей супруги воротиться домой вовремя.
– Ручаюсь, что она пришла к нам назло жениху, - заявляет проницательная миссис Лора.
– Без сомнения, они вчера после нашего ухода повздорили из-за нас с лордом Фаринтошем.
– Препротивный юнец!
– вырывается из уст мистера Пенденниса вместе с клубом дыма.
– Отчего он так нагло держится с нами?
– Он, наверное, считает нас сторонниками того - другого, - говори? миссис Пенденнис; она улыбается и потом со вздохом добавляет: - Бедняжка Клайв!
– Вы когда-нибудь беседуете с ней о Клайве?
– осведомляется муж.
– Никогда. Так, разок-другой, вспомним мимоходом, где, мол, он сейчас, только и всего. Это у нас запретная тема. Этель часто разглядывает его рисунки в моем альбоме (Клайв рисовал там нашего малютку и его маменьку в разных видах), всматривается в сделанный им карандашный портрет отца, но о нем самом не говорит ни слова.
– Что ж, это к лучшему, - замечает мистер Пенденнис.
– Наверно, - со вздохом отзывается Лора.
– Или ты думаешь, Лора, - продолжает ее муж, - что она...
Что хотел сказать мистер Пенденнис? Но Лора, конечно, поняла мужа, хотя, поверьте, он так и не докончил начатой фразы, и тотчас же ответила:
– Да. По-моему, да... Бедный мальчик! Только теперь все, конечно, позади. Этель светская женщина, с этим ничего не поделаешь, но все же у нее достаточно твердый характер, и если она решила побороть свою сердечную склонность, ручаюсь, она с этим справится и будет лорду Фаринтошу хорошей женой.
– С тех пор как полковник поссорился с сэром Барнсом, наш друг-банкир перестал звать нас в гости, - говорит мистер Пенденнис, естественно переходя от мисс Ньюком к ее любезному братцу.
– Леди Клара больше не шлет нам визитных карточек. Я начинаю все чаще подумывать - не забрать ли мне свои деньги из их банка.
Лора, ничего не смыслившая в финансовых делах, не поняла всей иронии моих слов, однако лицо ее сразу же приняло то суровое выражение, какое неизменно появлялось на нем, когда речь заходила о семье сэра Барнса, и она сказала:
–
– Почему?
– О, малыш плачет!
– восклицает Лора (Лора, Лора, как можешь ты столь беззастенчиво обманывать мужа!), и она покидает комнату, так и не изволив ответить на мой вопрос.
А теперь отправимся ненадолго в расположенный на севере Англии город Ньюком, и, возможно, мы найдем тут ответ на вопрос, с которым только что тщетно обращался к жене мистер Пенденнис. В мои планы не входит описывать сей великий и процветающий город, а также фабрики, коим он обязан своим благосостоянием; я хочу лишь познакомить вас с теми из его обитателей, кто имеет касательство к истории семьи, достославное имя которой снабдило заглавием нашу книгу.
Так вот, на предшествующих страницах ничего пока что не сообщалось о мэре города Ньюкома, о его муниципалитете, его финансистах и промышленниках, чьи предприятия расположены в самом городе, а роскошные виллы за его дымными пределами; о тех, кто может отвалить тысячу гиней за какую-нибудь статую или картину и в любой день выпишет вам чек на сумму вдесятеро большую; о людях, которые, когда речь заходит о сооружении монумента королеве или герцогу, едут в мэрию и подписываются каждый на сто, двести или триста фунтов (особливо же, если соседствующий с ними Фьюком уже ставит монумент тому же герцогу или королеве). Не о них, не о здешних магнатах был мой рассказ, а о скромной тамошней жительнице Саре Мейсон с Джубили-роу, о преподобном докторе Балдерсе, местном викарии, об аптекаре мистере Вайдлере, булочнике мистере Даффе, о Томе Поттсе, бойком репортере из "Ньюком индепендента", и, наконец, о мистере Бэттерсе, эсквайре, владельце упомянутой газеты, словом, о тех, кто уже имел или будет иметь отношение к нашим друзьям. Это от них нам предстоит узнать некоторые подробности относительно семейства Ньюком, свидетельствующие о том, что у этих господ, как и у прочих смертных, были в чуланах свои скелеты.
Так как же мне лучше преподнести вам эту историю? Если вы, почтенные матроны, не хотите, чтобы ваши дочери знали, что у плохих мужей бывают плохие жены; что брак без любви не сулит счастья; что мужчины, коим невесты по чужой воле клянутся в любви и повиновении, порой оказываются эгоистичны, лживы и жестокосердны; что женщины забывают обеты, приносимые не от сердца, - так вот если вы не хотите слышать про все это, мои любезные читательницы, захлопните книгу и пошлите за другой. Изгоните из дома газеты и закройте глаза на правду, вопиющую правду жизни со всеми ее пороками. Разве по земле ходят только Дженни и Джессами и любовь - это игра мальчиков и девочек, которые дарят друг другу сласти и пишут нежные записочки? Разве жизнь кончается, когда Дженни и Джессами вступают в брак, и после этого уже не бывает испытаний, печалей, борений, сердечных мук, жестоких соблазнов, погибших надежд и укоров совести, страданий, которые нужно вынести, и опасностей, которые нужно превозмочь? Когда мы с вами, друг мой, вместе с чадами нашими преклоняем колени перед всевышним и молим его о прощении для несчастных грешников, должно ли нашим детям считать, будто все это лишь проформа и слова эти относятся не к нам, а к париям, возможно, сидящим на задних скамьях, или к шалунам, играющим в церковном дворе? Или они не должны знать, что и мы совершаем ошибки и всем сердцем просим господа избавить нас от искушения? Если им не тоже это знать, посылайте их в церковь отдельно, без вас. Молитесь в одиночестве; но если вы не одержимы гордыней, смиренно преклоните при них колени, покайтесь в своих прегрешениях и попросите бога быть милосердным к вам, грешному.
Как только Барнс Ньюком принял бразды правления в доме своих предков и улеглась его скорбь об усопшем отце, он приложил все усилия к тому, чтобы снискать доверие влиятельных соседей и добиться популярности в избирательном округе. Он устраивал роскошные приемы для горожан и окрестного дворянства и даже пытался примирить эти два враждующих сословия. Он всячески заигрывал и с органом оппозиции "Ньюком индепендент", и с газетой "Ньюком сентинел", которая с давних пор была верной сторонницей "синих". Он приглашал к обеду сектантских проповедников и низкоцерковников, а равно и главу местных ортодоксов, доктора Балдерса, и его клир. Прочитал публичную лекцию в городском Атенеуме, каковая, по общему признанию, была весьма занимательной и удостоилась похвал как в "Сентинеле", так и в "Индепенденте". Разумеется, он внес деньги на монумент, воздвигаемый ньюкомцами, и на всякие богоугодные дела, ради которых усердствовали почтенные низкоцерковники, и на устройство скачек (ибо молодые фабриканты города Ньюкома были столь же привержены спорту, как и все северяне), на больницу, народную читальню, на реставрацию стены алтаря и большого витража в старой ньюкомской церкви (настоятель преподобный Дж. Балдерс), - словом, выложил уйму денег за право представлять в парламенте родной город, или, как величал его сэр Барнс в предвыборных речах, "колыбель предков и гнездилище рода", хотя сам он, между прочим, родился в Клепеме.