Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)
Шрифт:
– Она добрая девушка, преданная и привязчивая, Артур, - сказал добрый старик, - а у меня ведь нет денег дать ей: ни единой рупии!..
^TГлава LXXIV,^U
в которой Клайв начинает новую жизнь
Наша повесть близится к концу, а для бедного Клайва жизнь только начинается. Отныне ему придется зарабатывать себе на хлеб; и вот я, наблюдая его труды, старания и неудачи, поневоле сравнивал его профессию со своей.
Писатели и люди им близкие, как известно, любят жаловаться на всевозможные тяготы и мытарства, сопряженные с их профессией. Наши разочарования, бедность и лишения весьма убедительно, а нередко и правдиво описываются теми, кто о нас пишет; однако, мне кажется, что в нашем деле есть свои преимущества, о которых забывают как сами сочинители, так и пишущие о них, а между тем если взвесить все за и; против, то, пожалуй, мы не ценим должным образом своего положения. У нас нет, так сказать, мецената-покровителя: мы не сидим больше у него в прихожей; дожидаясь, чтобы его светлость выслал нам несколько гиней в награду за наше льстивое посвящение. Мы сбываем свой товар книготорговцу, от которого зависим ровно столько же, сколько он от печатника или поставщика бумаги. Во
Художники плачутся куда реже многих наших собратьев-литераторов, хотя жизнь у большинства из них, по-моему, значительно тяжелее; у них меньше шансов на успех, и труд их протекает в более зависимых и менее приятных условиях. Я самолично наблюдал, как член Королевской Академии мистер Сми, эсквайр, унижался и льстил и при этом не переставал хвастаться, бедняга, и набивать себе цену с единственной целью получить заказ на портрет. Я был свидетелем того, как видный фабрикант из Манчестера рассуждал об изящных искусствах перед одной из картин Джей Джея и с видом знатока нес какую-то несусветную чушь. Я видел, как бедный Томкинс водил по выставке некоего мецената, готовый улыбаться любой шутке богача, и как в глазах его засветилась робкая надежда, когда тот остановился перед его собственным полотном. Помню, как однажды чернокожий слуга Чипстоуна проводил меня через анфиладу комнат, населенную гипсовыми богами и героями, в великолепную мастерскую своего хозяина, где тот сидел, тщетно поджидая заказчика и справедливо опасаясь прихода домовладельца со счетом за квартиру. Приглядевшись к тому, в какие непомерные траты вводит этих господ их ремесло, я возблагодарил свою счастливую судьбу: мне не надобно заискивать перед покровителем, входить в расходы из соображений престижа, к тому же моя профессия не требует особых капиталовложений - здесь нужно лишь трудолюбие, способности да стопка бумаги.
С рвением взявшись за новое дело, Клайв Ньюком никак не мог укротить свою гордость и плохо поддавался дрессировке. У него был природный талант, и в результате своих довольно отрывочных занятий он приобрел определенную сноровку. И все же его картины уступали карандашным рисункам (услышь это мой друг, он ни за что бы со мной не согласился), эскизы и наброски были лучше законченных произведений. Сознавая такое свойство его артистической натуры, друзья пытались подать ему добрый совет, однако, как и положено, он не был нам благодарен за это. Пришлось немало повоевать с ним, прежде чем он согласился нанять квартиру, где бы мог трудиться над выполнением заказов, которые мы для него подыскали.
– К чему мне дорогая квартира?!
– возмущается Клайв, ударяя кулаком по столу.
– Я нищий и могу снять разве что какой-нибудь чердак. И потом - с какой стати ты вздумал платить мне за свой портрет и за портрет Лоры с детьми! На черта Уорингтону изображение его мрачной старой рожи? Не нужны вам эти портреты - вы просто хотите всучить мне деньги. С моей стороны было бы куда честнее сразу взять у вас эти деньги и признать себя попрошайкой. Знаешь, Пен: по-моему, единственный мой честный заработок - это те деньги, которые мне платит торговец гравюрами с Лонг-Экра; он покупает мои рисунки по четырнадцать шиллингов за штуку, и я могу заработать у него около двухсот фунтов в год. Я рисую для него почтовые кареты и кавалерийские атаки, сэр; публика больше любит почтовые кареты на темной бумаге - лошадей и придорожные столбы надо рисовать белилами, пыль - светлой охрой, даль кобальтом, а куртки на почтальоне и кучере - разумеется же, киноварью. Вот так джентльмен может заработать на жизнь. А то выдумал - портреты! Это же замаскированная милостыня! Приходит Крэкторп и еще человек шесть из его полка - все отличные ребята - и говорят: нарисуй, мол, а потом присылают мне по пять фунтов за портрет. А мне стыдно брать от них деньги!
Таков был обычно смысл монолога, который произносил Клайв Ньюком, расхаживая после обеда по нашей столовой; при этом он непрестанно теребил ус и откидывал со лба длинные русые волосы, обрамлявшие его исхудалое лицо.
Когда Клайв согласился наконец переехать в новую квартиру, на дверях которой друзья посоветовали ему повесить небольшую вывеску, туда перебрался и полковник, с грустью покинувший наших детей, к которым успел искренне привязаться за время жизни у нас и которые всегда потом встречали его приход радостными криками, улыбками, ласками и иными проявлениями своего детского гостеприимства. В день его отъезда Лора подошла к нему и поцеловала его со слезами на глазах.
– Ты знаешь, как давно мне хотелось это сделать, - призналась она потом своему супругу.
Трудно описать, как мило держался старик, покуда гостил в нашем доме, сколько было в нем тихой благодарности, добродушия, трогательной простоты и заботливой предупредительности. Все до единого слуги рвались
Пока полковник с сыном гостили у нас, Клайву, разумеется, приходили письма от семьи из Булони, но, как подметила моя жена, письма эти, по-видимому, не доставляли большой радости нашему другу. Он пробегал их глазами, а затем перебрасывал отцу или с мрачным видом совал в карман.
– Понимаешь, эти письма совсем не от Рози, - признался он мне со вздохом однажды вечером, - ну да, они написаны ею, только за единой у нее все время: стоит ее маменька. Эта женщина - сущий бич нашей семьи, Пен! Ну как мне от нее избавиться? Как от нее откупиться, господи помилуй!
– С этими словами он спрятал лицо в ладони, и моему умственному взору представилась картина их семейной жизни - молчаливо сносимые обиды, унизительные попреки, глупое тиранство.
Повторяю, что значат так называемые бедствия по сравнению с этими мелочами жизни?
Полковник перебрался вместе с Клайвом на новую квартиру, которую мы подыскали для молодого живописца неподалеку от прежнего их обиталища на Фицрой-сквер, где он некогда юношей: провел несколько счастливых лет. Когда к ним повалили заказчики, - а их поначалу явилось множество, ведь почти все прежние друзья Клайва желали помочь ему, - старик прямо-таки воспрянул духом. Даже по лицу его было видно, что дела в мастерской пошли на лад. Он показывал нам комнаты, в которых должны были поселиться Рози с мальчуганом. Он без конца рассказывал про своего внука нашим детям и их матери, готовой слушать его часами. Он украшал будущую детскую всевозможными поделками собственного изготовления и хорошенькими вещицами, купленными им по дешевке во время прогулок близ Тоттенхем-Корт-Роуд. Он искусно склеил целый альбом из картинок и рисунков для забавы мальчугана. Просто удивительно, до чего этот малыш уже теперь любит картинки! Он, несомненно, пойдет талантом в отца. Жаль только, что у него такой непутевый старый дед, который пустил по ветру все их состояние.
Даже те из лондонцев, кого связывает искренняя симпатия, редко встречаются друг с другом. Этот город так велик, что вам до соседа и то не добраться; наши служебные дела, светские обязанности и развлечения до того многообразны, что истинным друзьям удается порой лишь мимоходом обменяться рукопожатием. Люди живут своими заботами и поневоле сосредотачиваются на себе, но при этом не становятся вам чужими. Вы ведь знаете, где вам в трудную минуту найти друга, да и он вполне уверен в вас. Одним словом, я не часто заглядывал на Хауленд-стрит, где теперь жил Клайв, и еще реже в Лемб-Корт, где в своем обветшалом жилище обитал старый мой друг Уорингтон; и все же наши встречи были по-прежнему радостными, и мы знали, что всегда можем рассчитывать друг на друга. Люди часто жалуются на бездушие света; тот, кто утверждает это - скорей всего (и в лучшем случае) повторяет банальность, а возможно, он сам бездушен или на редкость неудачлив в приобретении друзей. Конечно, разумный человек не станет сверх меры обрастать ими: такова уж, видно, наша природа, что мы не способны на подобное многолюбие. Нужно ли вам, чтобы вашу смерть оплакивала целая толпа; сами-то вы не хотите оплакивать слишком многих? Мы не можем превратить наше сердце в некое подобие гарема; кто же в состоянии вынести эти перепады чувств, эти бесконечные огорчения и утраты, ведь тогда наша жизнь оказалась бы отягченной непосильным для нее бременем. Словом, каждый несет по жизненному пути свою ношу, бьется и хлопочет о своих делах и страдает от гвоздя в своем башмаке; и, однако, благодарение богу, временами мы способны остановиться и забыть про себя, когда слышим зов друга, попавшего в беду, или можем поддержать в пути странника, обессилевшего и несчастного. Что же касается наших добрых подруг, то они, уважаемый мой читатель, совершенно от нас отличны и самой природой предназначены для того, чтобы любить, творить добро и без устали расточать милосердие; а потому, да будет вам известно, что хотя к мистеру Пенденнису применимо было выражение "parcus suoram cultor et infrequens" {Нерадивый и небрежный почитатель своих ближних (лат.).}, миссис Лора находила достаточно времени для прогулки из Вестминстера в Блумсбери. Она постоянно навещала полковника и его сына, которых теперь в несчастье снова полюбила всем сердцем, и оба наши друга отвечали ей нежной привязанностью, доставлявшей немалую радость как ей, так и им; а супруг ее исполнялся гордости и благодарил небо за то, что жена его вызывает столь возвышенные чувства. Разве же человеку не дороже любовь, стяжаемая его близкими, всех похвал, возносимых ему самому? Вот она передо мной - Лора Пенденнис, преданная, нежная и чистая душой; неутомимо делает она людям добро и раздает свою любовь, и все, кто узнал ее, провожают ее благословениями. Неужели, по-вашему, я бы променял счастье иметь такую жену на почетную возможность выпускать свои книги десятым изданием?
Мало того, что Клайв и его родитель обрели верного друга в лице упомянутой леди, но еще и хозяйка их милого нового жилища оказалась настоящим сокровищем. В ее доме, помимо комнат, первоначально нанятых мистером Ньюкомом, имелось достаточно помещения, чтобы с удобством разместить его жену, ребенка и няньку, пожелай они приехать, а также была уютная келейка для полковника наверху, возле детской, куда его особенно тянуло.
– Ну, а если здесь не найдется комнаты для полковой дамы, как вы ее называете, - что поделаешь!
– говорила миссис Лора, пожимая плечами. Придется Клайву как-нибудь обойтись без нее. Ведь все-таки, милый Пен, он женат на Рози, а не на ее маменьке. И право же, будет гораздо лучше, если они заживут, как прежде, своим хозяйством.