Нюрнбергские призраки. Книга 2
Шрифт:
— Есть, конечно. Но и это для них немаловажно.
— Гм-м… Послушаешь вас, можно подумать, что вы живете в той Германии, которая оккупирована большевиками.
— Вы имеете в виду ГДР? Я там бывала. И, честно скажу, не заметила никаких признаков того, что вы называете оккупацией.
— А вы, может быть, коммунистка? — Рихард подозрительно сощурил глаза.
— Я просто хочу писать правду, — спокойно сказала Герда.
— Какую правду? — не без сарказма спросил Рихард. — Уж не о том ли, как в третьем рейхе сжигали
— Меня удивляет ваш вопрос, — сухо ответила Герда.
— Не понимаю, чем он вас удивляет. Я как историк знаю, что на побежденную страну победители вешают всех собак. Так было в прошлом, и, надо полагать, так будет всегда.
— Вы, наверное, неонацист? — пристально взглянув на него, спросила Герда.
Рихард понял, что зашел слишком далеко.
— И как только эта мысль могла прийти вам в голову? — спросил он с наигранным возмущением.
— А почему же нет? — спросила Герда, пожимая плечами. — Ведь вы спросили, не коммунистка ли я.
"Боже, какой я дурак! — подумал Рихард. — Судьба свела меня с очаровательной девушкой, а я затеял никому не нужный политический спор!"
Герда демонстративно отвернулась. Это разозлило Рихарда. "Ну и черт с тобой! — подумал он. — Не хочешь разговаривать, не надо!"
Тут показалась стюардесса с катящимся столиком, на котором теперь лежали газеты и журналы. Когда она подошла ближе, Рихард громко спросил:
— Что у вас есть интересного?
— На каком языке? — осведомилась стюардесса. — На испанском, английском, немецком?
— На немецком, конечно! — буркнул Рихард, оглядывая стопки газет и журналов. Потом сказал: — Дайте мне, пожалуйста, «Штерн», «Цайт» и "Шпигель".
В еженедельнике «Цайт» внимание Рихарда привлекла статья о предстоящих выборах в бундестаг. Один из абзацев он перечитал дважды.
"Единственный вопрос, — говорилось в статье, — сводится к следующему: может ли наше государство примириться с существованием национал-демократов — партии, которая ничего не в состоянии предложить, кроме своих мелкобуржуазных эмоций. То, что она хочет перевернуть государство вверх дном, не доказано. То, что она могла бы перевернуть государство вверх дном, — мысль, порожденная бессилием демократической системы".
Слова «хочет» и «могла» были набраны курсивом. "Лихо написано!" — подумал Рихард. В «Шпигеле» его заинтересовало интервью парламентского статс-секретаря министерства внутренних дел Кеплера, высказывавшегося по вопросу о «социологии» национал-демократической партии: "Нельзя отмахиваться от мысли, — заявил Кеплер, — что с политической точки зрения едва ли было бы целесообразно разогнать партию, ядро которой, возможно, и состоит из нацистов, старых или новых, но которая в значительной своей части представлена недовольными, неудовлетворенными и, быть может, даже консервативными элементами".
На
"Если ведущие западногерманские газеты и журналы так много пишут о национал-демократах, — подувал Рихард, — то это значит, что НДП — весьма влиятельная и активно действующая партия. Все, что говорил Клаус, — чистейшая правда".
А когда на второй странице партийного издания «НДП-Курир» он прочитал призыв "Помогайте НДП в ее тяжелой борьбе!", то решил сделать денежный перевод сразу же по прибытии в Мюнхен — адрес банка и номер текущего счета национал-демократической партии указывались на той же странице.
Сложив газету, Рихард посмотрел на свою соседку.
— Герда, дорогая, не будем ссориться! — мягко сказал он. — Я наговорил лишнего, вы наговорили лишнего… Словом, забудем это! — Он поднял стакан с недопитым джином и весело воскликнул: — За мир и дружбу, как любят говорить наши друзья-коммунисты.
Герда усмехнулась, но все же подняла овой стакан. Они чокнулись и выпили.
— Вы замужем? — как бы подводя черту под недавней размолвкой, спросил Рихард.
— А вы женаты? — спросила она вместо ответа.
— Был бы женат, если бы встретил вас раньше.
— Так уж и сразу5 — рассмеялась Герда.
— Не надо иронизировать. Я счастлив, что познакомился с вами. Вы только подумайте: я лечу в Германию, на свою родину, но у меня там нет ни друзей, ни родственников. И вдруг милосердный господь посылает мне вас! Вы учитесь? Или служите? — спросил он.
— Окончила университет два года назад, — ответила Герда.
— А какой факультет?
— Журналистики…
— Неплохо! — воскликнул Рихард. — Вы работаете в журнале или в газете?
— Я не состою в штате какой-либо редакции. Я принадлежу к категории "вольных художников", к числу тех журналистов, которых американцы называют «фри-лэнс». — Сотрудничаю в разных изданиях.
— У вас есть родители?
— Отец уже умер. А мать живет во Франкфурте-на-Майне. Преподает в школе математику. Я училась в Мюнхене, а потом осталась там жить. А вы в каком городе живете?
— А я… — нерешительно проговорил Рихард, — я всю свою жизнь прожил в Буэнос-Айресе.
— В Буэнос-Айресе? — слегка повысив голос, переспросила Герда.
— Да, — сказал Рихард.
— Значит, ваш отец… — начала было Герда, но тут же осеклась.
Рихард мысленно договорил ее невысказанный вопрос: "Значит, ваш отец был нацистом и бежал, когда Гитлер проиграл войну?" Чтобы предупредить возможность такого вопроса, он сказал:
— Мой отец был крупным специалистом по финансовым делам, и вскоре после окончания войны ему предложили работать в одном из аргентинских банков. Мне было тогда года два или три. Естественно, что отец забрал с собой меня и мою мать.