О байронитах, лисах и земле
Шрифт:
– В романе есть одна полумистическая организация – МИО. Лишь в конце повествования мы узнаем ее истинное название – «Мать-и-Отец». Вы придумали этому явлению название – скрытнобольшевизм. Вы полагаете, что есть аналог этому в нашей действительности?
– В этом я просто не сомневаюсь. В организованном или неорганизованном виде, но эта структура, даже не структура, а целый пласт скрытнобольшевизма существует в нашей стране. Скрытнобольшевизм невольно приходит в голову всякий раз, когда я слышу выступления прокуроров или иных чиновников. Надо сказать, что существуют более или менее открытые площадки вот таких людей, где они могут высказываться. Это
– А я-то полагала, что это чистейшей воды авторская выдумка…
– Это доклад генерала внутренних дел, произнесенный на одной из сессий данной академии. Такие сведения дает журнал «Терра нова».
– Вы считаете, что скрытнобольшевизм непобедим?
– Может быть, у нас и непобедим, в этом что-то этническое, не знаю.
– То, о чем вы размышляли в «Вольтерьянцах», в «Москве Кве-Кве» и в «Редких землях», соединилось в некий авторский манифест философского звучания. Особенно это проявилось в сцене освобождения из тюрьмы Гена, когда вместе с ним выходят все герои ваших книг.
– Вам понравилось? Теперь критика будет рычать – Аксенов пиар своим героям устроил.
– Вполне возможно. Как пришла идея освобождения героя?
– С кем он сидел, я не знал совершенно. Потом предположил, что в камере возможно расписать «пулю», а преферанс – значит, еще трое-четверо. Что это за сокамерники? Может быть, мои герои: Фил Фофанов из «Желтка яйца», Саша Корбах из «Нового Сладостного стиля» и Игорь Велосипедов из «Бумажного пейзажа»? Их было только трое. И так все шло до тех пор, пока Ашка не задумала штурм фортеции, освобождение всех. Каким образом? Взяткой.
– Самое сильное оружие у нас.
– И вот этим оружием открываются все камеры, падают все замки. И кто уходит? И тут меня осенило: выходят-то мои герои, значит, эта тюрьма была узилищем всех моих героев.
– Действие романа происходит в России и Франции. Жизнь американского русского сочинителя в Биаррице напомнила жизнь американцев на Лазурном Берегу у Фицджеральда.
– Да? Из какой вещи?
– «Ночь нежна». Но жизнь русских в Биаррице – это уже совершенно другое. Шикарный прием в приватном шато описан с достаточной иронией.
– Ну, конечно, как все подобные мероприятия, они просто часто бывают смешноватые такие. Вот это написано не с натуры. Я воображал… Например, на прием я пригласил потомков генерала Шкуро, которые в действительности во Франции стали фармацевтами, юристами. Если живешь во Франции постоянно, все время наталкиваешься на таких людей. Если их собрать вместе, получится что-то интересное: комсомольские коллективы, и песни комсомольские, и потомки белой армии, добровольческой армии.
– Вы не даете этому потерянному поколению никакого будущего. Ничего, совсем ничего. Самое тяжелое для меня – гибель Ника. Вам не было страшно?
– Очень страшно. Ник растворяется в море, из воды он выскакивает к отцу уже не таким огромным, каким ушел, а обычным, чудным, милым, трогательным мальчиком. И они уходят куда-то вовне жизни. Уходят из бытия – отец, сын, Дельфина, ее ребенок, который должен был родиться с ненавидящим взглядом, а родился, как сверкающий взгляд. И надежда тут есть, но она метафизическая – на возникновение нового, непостижимого нам человечества. Пока мы не знаем, что еще там будет. Они уходят из нашего грешного мира в идеальную сферу.
– А остальные как?
– А остальные будут жить. Жить со своими ошибками, со своими воспарениями, мечтами и мерзостями, так как мы еще не преодолели весь этот путь.
– «Пришлите мне книгу со счастливым концом!» – восклицал поэт. Когда писались «Редкие земли», думали ли вы, что роман выльется в развернутую метафору современности с печальным концом?
– С моей точки зрения, все-таки есть светлая нота. Так или иначе, все мы уходим из этого вечного мира, но как уходить – совсем уже без всего? Совсем просто в черную дыру – бух, и все?
– Где сохранятся редкие земли человеческие?
– Да хотя бы вот на последних страницах они появляются как стишки. Они внутри языка поместились…
– То есть вы считаете, что это все сохранится в языке, языке как родине, которая нас не предаст?
– Замечательная идея. Язык – это вообще наша музыка, да?
– И редкие земли.
2007
О байронитах, лисах и земле [2]
Роман Василия Аксенова «Редкие земли» попал в раздел бестселлеров. Название простое, но надежное. Читатель не соскучится, судьба молодых российских олигархов, сделавших состояние на полезных ископаемых, – это с первых полос газет. Книга притягивает фирменным аксеновским бредом очевидца: как ни фантасмагоричны описываемые события, найдется дюжина человек, которые поклянутся, что это истинная правда. Как и то, что русский писатель (это и есть В. Аксенов), поселившийся на юго-западе Франции в Биаррице, в записках и воспоминаниях выстраивает свою метафору существования отдельных людей на этой Земле.
2
Впервые опубликовано в журнале DE I/Desillusionist, 2007, № 9, с. 18–22. Беседовал Максим Масальцев.
– Как вы поселились в Биаррице?
– В 1999 году меня пригласили почетным гостем в Тулузу на забавный арт-фестиваль. В то время был популярен соц-арт. Организаторы опустили в реку Гарон гигантские фотокопии «Рабочего и колхозницы», фотографии Сталина с Мамлакат (пионерка-ударница, собиравшая хлопок на летних каникулах. – Ред.) и все в этом духе. Изображения простирались под мостами, по руслу руки, на очень большой глубине, и колебания воды создавали интересное впечатление. Когда фестиваль закончился, у меня появилось свободное время, и я захотел съездил к морю. В Ницце и прочих местах я бывал и повернул в сторону Биаррица. В начале прошлого века Биарриц был очень модным местом у русской аристократии. По весне они заезжали сюда целыми поездами вместе со слугами.