О богах, шакалах и детях
Шрифт:
В такой диспозиции и застаёт нас Азамат.
— О, Кир, читаешь? Молодец, парень! Ну как, получается?
Ребёнок аж подскакивает от неожиданности — видимо, не заметил, как Азамат вошёл.
— Э, да, — отвечает он, вытягиваясь по струнке.
— Отлично! Ну-ка давай, почитай мне вслух.
И Кир читает.
Мои надежды не бросать Алэка в ближайшие несколько месяцев рушатся с треском на следующий же день. Прибегает взмыленный Урик и требует моего присутствия на Совете Старейшин, где приезжий целитель докладывает об эпидемии загадочной болезни в одной из деревень между Ахмадхотом и Имн-Билчем. Там же, на Совете, уже сидят Янка с Оривой и ещё двое земных врачей и безуспешно пытаются добиться от целителя подробного описания симптомов. Надо сказать, мне это тоже не очень-то удаётся, потому что как только
Азамата я решаю не нервировать, а то он очень переживает, когда я работаю с заразными больными. Естественно, я принимаю все мыслимые и немыслимые меры предосторожности, но ему всё мало. Да и вообще, официально я по-прежнему в декрете, так что хорошо бы мне вернуться к ночи. Втроём да с ассистентами из местных ребята должны справиться с небольшой деревней, если эта деревня будет делать как велено.
В общем, вылетаем мы на двух унгуцах: я на Азаматовом, остальные — на казённом с пилотами. Деревенька стоит на берегу небольшой речки, впадающей в Билчмирн, самую широкую муданжскую реку. Мы все заранее запаковались практически в скафандры, хотя лететь тут полдня. На мне лично круглый прозрачный со всех сторон шлем, чтобы было видно опознавательные признаки Хотон-хон. У ребят шлемы мягкие; они более функциональны, но непрозрачные. Имн-Билчевского целителя тоже упаковали и привезли, чтобы хоть посмотрел, как работают земные специалисты. Он не в восторге, но против Совета Старейшин не попрёшь. На мозговыносящие объяснения с местными Старейшинами уходит непозволительно много времени, даже несмотря на то, что меня сразу узнали, а Асундул лично звонил местным и предупреждал о делегации. Ещё дольше мы отбиваемся от предложений немедленно отобедать. Я в очередной раз поражаюсь, как эти люди вообще прожили тут столько веков и не вымерли.
Впрочем, как выясняется всего через час собственно работы с больными, дело не в инфекции, а в отравлении. Взяв стандартные пробы, мы обнаруживаем, что в речной воде, которую, естественно, пьёт вся деревня, концентрация меди и цинка превышает допустимую норму. После допросов с пристрастием становится ясно, что выше по течению реки находятся рудники. Раньше там джингоши ковырялись понемногу, а теперь, когда джингошей не стало, свои обрадовались и во всю муданжскую богатырскую силушку принялись рыть. И дорылись до реки, так что часть вод теперь промывает эти самые рудники. К счастью, грунтовые воды сюда поступают с другой стороны, так что вода в колодцах чистая. Мы с радостью вылезаем из скафандров, тем более, что тут довольно жарко, юг всё-таки. Я толкаю с локальной возвышенности по возможности доходчивую речь о том, что в ближайшее время воду можно брать только из колодцев, пока господа инженеры не решат проблему с рудником, а теми, кто уже захворал, займутся мои коллеги, вот, знакомьтесь, не обижайте, и нет, есть вашу еду они не будут.
Всех пострадавших свозят к местному Дому Старейшин. Внутри все не помещаются, приходится ставить палатки. Я принимаю посильное участие в обработке пациентов — в основном, правда, рассказываю им, что с ними сейчас будут делать и зачем. Мне кажется, если бы я эти три часа оперировала, устала бы меньше. Но вот, кажется, все смирились со своей участью, никто никого не обзывает знающими, никто не пытается сбежать, никого не оскорбляют резиновые перчатки. Можно садиться в унгуц и лететь домой, есть шанс успеть к ужину. Судя по тому, что Азамат ещё не позвонил мне сорок восемь раз напомнить, что я в отпуске и что болезни бывают заразные, он меня пока не хватился. Когда вернусь, я расскажу, где была, конечно, но задним числом он не будет волноваться.
Короче говоря, я сажусь в унгуц и направляю его рога к дому, прикидывая, чего бы такого заказать придворным поварам, чтобы побаловать голодную меня, оставшуюся без обеда. Но не тут-то было.
Через час после вылета небо внезапно затягивается чернущими тучами, в отдалении начинает погромыхивать гром, да ещё поднимается сильный ветер. После того, как у меня перед лобовым стеклом хвостом вперёд проносит какую-то хищную птицу размером
Унгуц с треском плюхается в редкий широколиственный лесок, сшибая несколько крупных веток. Ох, надеюсь, борта не поцарапала, а то если Азамат увидит, как я садилась, он же меня со страху из дома перестанет выпускать!
В лесу темно и холодно, инфракрасное почти не помогает. В свете фар видны стволы и высокая трава типа иван-чая, сквозь которую без мачете не пролезешь. Похоже, придётся сидеть в машине. Интересно, сколько продлится это удовольствие? Навигатор сходит с ума и предсказывает недельную бурю. Пытаюсь вылезти в Сеть посмотреть прогноз погоды на этот район, но связи нет. Видимо, из-за грозы где-то что-то отрубилось. Это вдвойне плохо, потому что теперь я никому не могу сказать, где я и почему. О-хо-хо. Вот называется не хотела мужа волновать. Хотя, с другой стороны, если бы он знал, что я куда-то попёрлась, а потом со мной бы пропала связь, ему было бы ничуть не лучше.
Фары я выключаю (чего энергию тратить?) и принимаюсь рыться в багажнике на предмет чего-нибудь пожевать. Пропущенный обед остаётся пропущенным обедом, да вот только все сухие пайки я оставила ребятам, поскольку местную еду в отравленной деревне есть нельзя. Я-то думала, долечу до дома и поем… В общем, в багажнике обнаруживается только какое-то задубевшее ячменное печенье. Пожалуй, я ещё не настолько оголодала.
Тяжело вздыхаю, вырубаю свет в багажнике и тыркаюсь в Сеть ещё пару раз, но грохот и вспышки молний вокруг красноречиво свидетельствуют: нет тебе связи и не будет. На купол унгуца рушится цистерна воды — именно так, оптом, а не отдельными каплями. Как будто из моря через край льют. Становится зябко, я включаю обогреватель и печально утыкаюсь в окно, хотя там вообще ничего не видно.
Через некоторое время мне начинает казаться, что унгуц покачивается. Я снова включаю фары и присматриваюсь к вертикалям ближайших стволов. Эге, да я, похоже, всплываю… Только не говорите, что тут болото! Похоже, надо куда-то пересаживаться.
Пытаюсь взлететь, но постоянный душ с неба не даёт нормально работать поднимающему механизму, так что я скачками, вперевалочку, забираюсь до макушек деревьев, а потом практически по ним отползаю до локального холмика, где снова проваливаюсь сквозь ветки. Далеко по такой погоде не улетишь, даже если не бояться молний. Ну ничего, кажется, на этот раз я села на твёрдую землю, хоть и криво. С облегчением откидываюсь на спинку и выключаю фары. И — вижу чуть справа впереди красный огонёк. Включаю инфракрасную камеру — эге, да там жильё какое-то. Ну, будем надеяться, там приютят заблудшую Императрицу… и покормят!
Зонтика у меня нет, зато есть противочумной костюм с тем самым шлемом. Он не промокает, правда, выглядит уж очень не по-императорски. Решаю не надевать его целиком, а то как бы меня за нечисть не приняли, только накинуть, ну и шлем надвинуть. Запасная одежда у меня вся в непромокаемой сумке.
Даже хорошо, что я посадила унгуц с перекосом на бок, можно открыть половину купола справа, и вода не зальётся внутрь. Выбираюсь и закрываю машину за собой, а потом по возможности быстро чапаю в кромешной тьме под проливным дождём по высокой траве. Да, переодеваться придётся.
В конце концов передо мной действительно возникает дом. Двухэтажный, аккуратный, с резными узорами. На крыльце горит лампочка, так что хорошо видно, куда идти. Рядом какие-то служебные постройки, пахнет зверьём. Звоню в дверь.
Она распахивается почти сразу, я едва успеваю снять шлем. Изнутри меня опаляет жаром от натопленной печки. В дверях стоит высокий (и когда я уже привыкну, что на Муданге все высокие?) жилистый мужик с длинными взлохмаченными волосами, с усами и без бороды. Такого сочетания я ещё не видела, не знаю, что это значит. На мужике бесформенная серая рубаха и домашние треники на завязках. При виде меня он не сказать чтобы сильно удивляется, скорее подбирается как-то, как будто хочет казаться выше.