О чем молчат фигуры
Шрифт:
«На самом деле я ошибся. Мне казалось, что Вайнштейн уже ушел в отставку».
Стоит добавить, что перед этим заседанием Ботвинник на всякий случай посетил ЦК партии.
После матча по радио СССР — США, закончившегося разгромом американской команды, группа советских мастеров написала письмо Сталину о необходимости организации матча Ботвинника с Алехиным. Ответ был положительным. И снова предоставим слово Ботвиннику:
«Ситуация была деликатной: во-первых, Алехина ни в коем случае нельзя было приглашать в Москву, ибо это связано было с предварительным расследованием обвинений, и, во-вторых, нежелательно было вступать с ним в прямые переговоры. Я и предложил, чтобы весь матч был проведен в Англии, а переговоры сначала шли через посредство г-на Дюмонта, редактора журнала „Бритиш
Англичане оказались готовы провести матч, тем более, что призовой фонд обеспечивал Советский Союз.
Алехин в это время перебрался из Испании в Португалию, в небольшой курортный городок Эшторил, расположенный на берегу моря недалеко от Лиссабона.
В начале марта 1946 года Алехин получил телеграмму от тогдашнего президента Британской шахматной федерации Дербишира. Он уведомлял чемпиона мира о том, что Ботвинник вызывает его на матч. Вскоре Алехина пригласили в Британское посольство в Лиссабоне и передали письмо Ботвинника. В письме говорилось:
«Я сожалею, что война помешала нашему матчу в 1939 году. Я вновь вызываю Вас на матч за мировое первенство. Если Вы согласны, я жду Вашего ответа, в котором прошу Вас указать Ваше мнение о времени и месте матча.
Для загнанного на край Европы Алехина матч с советским чемпионом давал хорошую возможность реабилитироваться. Он приободрился, стал полон планов, надежд. Жизнь снова приобрела смысл. Ответная телеграмма с согласием на поединок была отправлена в тот же день. И Алехин усердно начал готовиться к предстоящему матчу.
23 марта в Лондоне состоялось заседание Исполкома Британской шахматной федерации, на котором окончательно был решен вопрос о матче. После заседания Алехину была направлена телеграмма с официальным предложением сыграть матч на первенство мира с чемпионом Советского Союза. Не знаю, получил ли чемпион мира эту телеграмму, но ответить на нее он не успел: 24 марта мир облетела весть о его неожиданной кончине…
Реабилитация Пауля Кереса
Эстонский гроссмейстер впервые приехал в нашу страну почти сразу по окончании АВРО-турнира, в котором добился выдающегося успеха. Его пригласили принять участие в тренировочном турнире 1939 года, в нем, за исключением Ботвинника, приняли участие все лучшие советские мастера, а также четыре гроссмейстера — Флор, Решевский, Лилиенталь и Левенфиш. Турнир закончился победой Флора, реабилитировавшего себя после провала в АВРО-турнире. А результат Кереса стал сенсацией — он сумел разделить только 12-13-е места при 18 участниках. Проиграл 4 партии, выиграл лишь 3, явно недооценив силу советских участников. В 1940 году, когда Эстония «добровольно» вошла в Советский Союз, Керес играл в XII первенстве страны, но смог занять лишь 4-е место, хотя и опередил Ботвинника. И лишь в матч-турнире на звание абсолютного чемпиона СССР он стал вторым, что и определило его позиции как второго шахматиста страны, главного конкурента Ботвинника. Когда началась война, Эстония была быстро оккупирована немецкими войсками. Будучи шахматным профессионалом, Керес принял участие в нескольких турнирах в фашистской Германии: в 1942 году в Зальцбурге и Мюнхене, каждый раз занимал второе место позади Алехина; в 1943 году в Зальцбурге разделил первое место с Алехиным, в Праге снова стал вторым позади Алехина, в Познани был первым. В 1944 году, находясь в Швеции, он выиграл матч у мастера Ф. Экстрема. К моменту взятия Таллина советскими войсками Керес вернулся из Швеции на родину. Чемпион СССР по прыжкам в воду мастер спорта И. Баркан, во время войны служивший в морской пехоте, еще в 50-е годы рассказал мне, что он входил в состав десанта, высадившегося в Таллинн с моря, и у него был ордер на арест Кереса, но того в городе не оказалось.
Полковник НКВД Б. Вайнштейн, бывший в то время главой Всесоюзной шахматной секции, прибыл в Таллин по служебным делам на другой день после вступления туда сухопутных войск и имел беседу с начальником эстонского НКВД. В конце беседы тот спросил, не мог
«Сам я отношусь к нему с большой симпатией, — добавил Вайнштейн, — и как к шахматисту, и как к человеку, хотя пока с ним лично и не знаком. Но если по закону, то ему за сотрудничество с немцами надо 25 лет давать, и вы это знаете не хуже меня. Он же в их турнирах играл, с Алехиным якшался…»
Поэтому Керес не участвовал ни в XIV первенстве СССР, ни в матче по радио СССР — США.
Могу добавить, когда в конце 1945 года в Москве проходило первое послевоенное командное первенство профсоюзов, Керес почти каждый день появлялся на турнире, и в руках у него была папочка, в которой, видимо, лежали какие-то документы.
Позиция руководства страны по отношению к лицам, оказавшимся не по своей воле на оккупированных немцами территориях, да к тому же сотрудничавшим с немцами, была исключительно жесткой, ее и отразил Б. Вайнштейн. И неизвестно, что произошло бы с Кересом, если бы его не взяло под свою защиту партийное руководство Эстонии и лично первый секретарь ЦК партии Эстонии Н. Г. Каротамм. Видимо, они и подсказали Кересу идею обратиться с покаянным письмом к В. М. Молотову, бывшему тогда первым заместителем председателя Совета Министров СССР. Приведем этот документ:
«Тов. В. М. Молотову Москва, Кремль.
Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович!
Оказавшись во время фашистской оккупации во власти немцев на территории Эстонской ССР, я был оторван от советских шахматистов в течение трех с лишним лет. Не будучи в силах отказаться от шахматной игры, я за это время, при оккупантах, принял участие в пяти турнирах. По-видимому, по этой причине Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта не считает возможным допустить меня к участию в турнире на первенство СССР, хотя я в 1941 году был признан гроссмейстером СССР по шахматам.
Вполне сознавая свою ошибку, прошу все же принять во внимание сложившиеся для меня в годы оккупации исключительно тяжелые обстоятельства. Мне очень хочется быть восстановленным в правах высококвалифицированного советского шахматиста и доказать на деле, что я в состоянии с честью выполнять обязанности, связанные с почетным званием советского гроссмейстера. Со своей стороны хочу приложить все старания к тому, чтобы мое участие в шахматных турнирах СССР шло бы на пользу всему Советскому Союзу. Хочу также посвятить все силы на поднятие уровня шахматной культуры в Эстонской ССР.
Прошу Вас, Вячеслав Михайлович, помочь мне стать опять полноправным членом советской шахматной семьи.
Много позже Николай Николаевич Романов, уже будучи пенсионером, рассказывал мне лично, что в связи с делом Кереса он был вызван к Молотову. У того в кабинете уже находился В. Абакумов — министр госбезопасности. Романов стал защищать Кереса, особенно напирая на то, что Керес возвратился в Эстонию накануне прихода советских войск, хотя вполне мог остаться в Швеции. Позиция Абакумова была такой же, что и у Вайнштейна.
Выслушав обе стороны, Молотов неожиданно спросил:
— Как вы думаете, если бы Керес остался в Швеции, он бы жил лучше, чем у нас?
Наступила пауза. И тогда, не дожидаясь ответа, резюмировал:
— Все ясно. Вопрос решен. Пусть Керес играет!
В сентябре 1945 года он принял участие в чемпионате Эстонской ССР, в котором вне конкурса выступали гроссмейстеры Котов, Флор и Лилиенталь, а также мастер Толуш, и был первым. Затем в марте 1946 года его самого отправили играть вне конкурса в чемпионате Грузинской ССР, где он также вышел победителем. В июне того же года Керес в составе сборной СССР сыграл в радиоматче СССР — Англия на второй доске, набрал полтора очка из двух против мастера Е. Клейна. Тем не менее на крупный международный турнир в Гронингене в августе 1946 года, несмотря на то, что он имел персональное приглашение, его не послали.