О чем молчат мертвые

Липпман Лора

А затем, когда она снова обрела контроль над машиной, когда покрышки снова сцепились с дорогой, она почувствовала мягкий глухой удар с правой стороны. Ее машина врезалась в бок белого внедорожника, и хотя ее автомобиль был куда меньше, внедорожник заметно пошатнулся, будто слон, поваленный из игрушечного ружья. Перед ней мелькнуло лицо девочки – по крайней мере, так ей показалось, – лицо не столько напуганное, сколько удивленное от осознания того, что даже самая чистая и невинная душа может подвергнуться опасности в любой момент. На девочке были пуховик и огромные очки, которые ей явно не шли. Дополнялся этот образ ужасными меховыми наушниками. Ее рот округлился от изумления. Ей было

одиннадцать или двенадцать лет, то есть как раз тот возраст, когда… И вдруг белый внедорожник медленно перевернулся и полетел в кювет.

«Мне так жаль, мне так жаль, мне так жаль» – крутилось у нее в голове. Она знала, что следовало остановиться, проверить, как себя чувствуют пассажиры внедорожника, но хор клаксонов и визг тормозов за спиной невольно подтолкнули ее ехать дальше. Это не моя вина! Всем ведь известно, что внедорожники часто заносит. Слабенький толчок никак не мог спровоцировать такую драматичную аварию. К тому же у нее выдался очень тяжелый день и она была уже так близка к цели. До нужного поворота оставалось меньше мили. Она все еще могла съехать на семидесятую магистраль, по которой и продолжила бы ехать на запад, к пункту своего назначения.

Но когда она оказалась на прямой, ведущей к семидесятому шоссе, то вместо того, чтобы повернуть налево, сама не понимая зачем, свернула вправо рядом со знаком «Только для местного транспорта», на ту странную, недостроенную дорогу, которую в ее семье всегда называли «шоссе в никуда». С какой гордостью родители объясняли знакомым, как добраться до их дома: «Поезжайте на восток по междугороднему шоссе, пока оно не кончится». «В смысле? – переспрашивали приглашенные. – Как дорога может кончиться?» И отец торжественно рассказывал о том, как жители со всего Балтимора устроили акцию протеста, чтобы остановить строительство дороги и защитить тем самым лесной парк и его обитателей, а также уберечь от сноса тогда еще скромные многосемейные дома, стоявшие вокруг бухты. Это был один из немногих успехов в жизни ее отца, хотя он и не сделал ничего грандиозного: просто стал одним из тех, кто подписал петицию и поучаствовал в демонстрации. А выступить на митинге ему так и не довелось, как бы он ни хотел оказаться в этой роли.

«Вэлиант» ужасно шумел: судя по всему, это правое заднее колесо задевало о помятое крыло. В ее взволнованном состоянии лучшим решением было бы припарковать машину на обочине и идти дальше пешком, что она и сделала, несмотря на начавшийся дождь со снегом. С каждым своим шагом она понимала, что что-то не так. Ребра болели так сильно, что каждый вдох был похож на удар в легкие крошечным ножом. Она едва могла нести свою сумочку так, как ее всегда учили – не раскачивая на руке, а плотно прижав к телу, чтобы не искушать лишний раз грабителей и воров. Она ехала не пристегнувшись, и ее изрядно покидало по салону «Вэлианта» во время аварии: она несколько раз приложилась о руль и о водительскую дверь. На лице у нее была кровь, но было непонятно, откуда она шла. Изо рта? Со лба? Ей было одновременно холодно и жарко, а перед глазами у нее плясали черные звезды. Нет, не звезды. Скорее развевающиеся треугольные флажки, подвешенные на телефонных проводах.

Не прошла она и десяти минут, как рядом с ней остановилась патрульная машина.

– Это ваш «Вэлиант» там, на обочине? – крикнул полицейский, опустив окно с пассажирской стороны, но не высовываясь при этом из машины.

Ее ли это машина? Трудно сказать. Вопрос был куда сложнее, чем могло показаться молодому офицеру. И все-таки она кивнула.

– Можно взглянуть на ваши документы?

– Разумеется, – сказала она и полезла в сумочку, но кошелька там не оказалось.

Она рассмеялась, осознав, как выглядит со стороны. Ну конечно, у нее нет с собой документов, даже водительских прав нет. – Простите, я… – Она не могла удержаться от смеха. – Я их потеряла.

Он вышел из машины и попытался забрать ее сумочку для обыска, но женщина закричала. Причем крик напугал ее саму больше, чем полицейского. Все дело было в том, что, когда он попытался снять с ее руки сумочку, по ее предплечью прокатилась волна боли. Патрульный нажал кнопку на рации, которая висела у него на плече, и вызвал помощь. Он нашел в сумочке ключи от «Вэлианта», положил их к себе в карман, а затем отошел к машине, пошарил в бардачке, вернулся и встал рядом с ней под ледяным дождем, который уже разошелся в полную силу. Он пробормотал ей что-то, но она не поняла, что именно, и остаток времени они провели в молчании.

– У меня сломана рука? – спросила она.

– Это пусть врачи решают, как только мы доставим вас к ним.

– Ну уж нет! Никуда я не поеду.

Ее прервал отдаленный шум вертолета. «Мне так жаль, мне так жаль, так жаль» – снова и снова крутились слова в ее голове. Но она ни в чем не была виновата.

– Это не моя вина. Я не справилась с управлением… но я правда ничего такого не сделала…

– Я ведь зачитал вам ваши права, – ответил полицейский. – Все, что вы ни скажете, может быть использовано против вас. Хотя и так ясно, что вы сбежали с места аварии.

– Я поехала за помощью.

– Эта дорога заканчивается на пригородной стоянке. Если вы действительно хотели помочь тем людям, вы бы остановились или как минимум поехали бы по Секьюрити-бульвару.

– Рядом с Форест-парк есть старая аптека «Виндзор Хиллс», а еще небольшой отель «Виндзор Милл». Я думала, смогу позвонить оттуда.

Она видела, что застала своего конвоира врасплох: он не ожидал, что ей известны точные названия и так хорошо знакома эта местность.

– Не знаю насчет аптеки, хотя там вроде бы есть заправка, но… разве у вас нет мобильника?

– Личного – нет, я пользуюсь им только на работе. Просто я не покупаю вещи, пока их не доведут до совершенства и они не будут работать как следует. Сотовая связь часто обрывается, поэтому большую часть разговора людям приходится едва ли не орать в трубку, чтобы их услышали, а я не хочу, чтобы все знали, о чем я разговариваю по телефону. Когда мобильники станут работать так же хорошо, как стационарные телефоны, – вот тогда я, пожалуй, и приобрету себе такой.

В голове у нее эхом звучал голос отца. Столько лет спустя она все еще его помнила, и этот голос был так же отчетлив, как всегда. «Ни за что не покупай новоизобретенную электронику. Регулярно затачивай ножи. Ешь помидоры только в сезон. Заботься о своей сестре. Однажды мы с вашей матерью отойдем в мир иной, и вы останетесь друг у друга одни».

Патрульный с серьезным видом рассматривал ее, словно послушный малыш, который благоговейно смотрит на сверстника-плохиша. Его подозрительность к ней выглядела нелепой. При таком свете, в такой одежде и с мокрыми, облепленными снегом волосами она, вероятно, выглядела моложе своего настоящего возраста. Обычно люди давали ей на целых десять лет меньше, чем ей было на самом деле, даже в те редкие дни, когда она красилась и надевала платье. А в прошлом году она постриглась и стала выглядеть еще моложе. Забавно, но ее волосы упрямо не желали темнеть, хотя большинство женщин в этом возрасте обесцвечивают их, чтобы поддержать такой светлый оттенок. Казалось, что она долго красила волосы каким-нибудь «благородным каштаном», а теперь они мстили ей за это.