О черни, Путевые заметки
Шрифт:
Но есть еще вершина горы - Сант-Херони; вас поднимает туда вагончик совершенно отвесной канатной железной дороги; представьте себе коробку из-под сардин, которую по веревочке стали бы поднимать на соборную башню, а вы сидите в этой коробочке с нарочито веселым и бодрым видом, словно у вас сердце не замирает от страха, что все это сейчас оборвется - и конец. Потом, когда вы уже вышли и разминаетесь, то буквально не знаете на что раньше смотреть; я вам это подскажу:
1. На растительность, которая снизу выглядит, как пучки волос под огромными закинутыми за голову каменными руками, но которая вблизи оказывается прекрасной порослью вечнозеленых барбарисов и остролиста, буксов, эвонимуса, цистусов, мирт, лавров и средиземноморского вереска; с ума сойти, - такого естественного парка, как там, на вершинах и в расселинах этих твердых, будто подклеенных друг
2. На башни и колоннады скал Монсеррата, на страшные и голые обрывы Юдоли Скорби, которая будто бы отверзлась в день распятия Христа. Существуют разные ученые теории о том, что напоминают собой эти скалы: по одним - сторожевые башни, по другим - процессию монахов в клобуках, флейты, корни выдернутых зубов... а я скажу: пусть я ослепну, если они не напоминают воздетые пальцы, сложенные, как для молитвы; ведь гораМонсерратвоздевает в молитве тысячу дланей, приносит клятвы, подняв указательные пальцы, и благословляет путников крестным знамением. Я верю, что за этим именно она была сотворена и поднята над всеми остальными горами; неважно в данном случае, верю ли я во что-нибудь еще, но так я думал, сидя на вершине Сант-Херони, самом высоком куполе и центре этого гигантского и фантастического созданного природой храма.
3. А кругом, насколько хватает глаз,-земля в волпах зеленых и розовых гор: Каталония, Наварра, Арагон, Пиренеи с искрящимися глетчерами; беленькие города у подножий; удивительные округлые холмы, до того слоистые, словно это кудрявая прядь волос, расчесанная гигантским гребнем, или даже скорее словно они до сих пор хранят отпечатки бороздок, которые были на пальцах, творивших эту землю. С вершины Монсеррата вам виден отпечаток божьих пальцев, с особенной творческой радостью лепивших этот теплый пурпуровый край.
Поглядев на все это и подивившись, отправляется путник домой.
VUELTA
[Возвращенье (иср.). ]
Возвращенье домой. Мне еще ехать через четыре страны. Но уже все, что я вижу, я, не задумываясь, пропускаю между пальцев, как бусины четок, потому что это уж возвращенье. Человек, который возвращается, сидит, забившись в угол вагона, устало прикрыв глаза; довольно, довольно всего, что проходит мимо и остается позади, довольно всего, что, едва поравнявшись с тобой, убегает назад. Скорей бы уже быть дома, на месте, как кол, вбитый в землю; утром и вечером видеть вокруг одни и те же привычные вещи.
– Да, но ведь мир так велик!
Видали умника! Что же теперь, сиди, повесив нос, и мучайся оттого, что не все еще посмотрел? Что не побывал в Саламанке или Сант-Яго, что не знаешь, как выглядят ослики в Эстремадуре и старухи в Ансо, что не поглядел на цыганского короля и не послушал свист баскской txistularis[свирели (баскск.).]. Человеку все надо видеть, ко всему прикоснуться, вот так, как в Толедо ты похлопывал ослика или трогал ствол пальмы в саду Алькасара. До всего хотя бы дотронуться пальцем. Весь мир погладить ладонью. Сколько радости - видеть и трогать то, что тебе еще не знакомо!
Потому что каждая особенность в вещах и людях обогащает жизнь.
С благодарной радостью принял ты все, что было тебе непривычно; да и каждый путник, который тебе встречался, готов был скорее изранить в кровь ноги, но не пропустить чего-нибудь своеобразного и живописного, такого, что не увидишь в другом месте; потому что во всех нас живет любовь к бесконечности и разнообразию жизни. Но послушайте, ведь это богатство жизни творят народы - ну конечно, еще и природа, история... Но ведь и то и другое слито в народе. И если бы нам пришло в голову определять все решения мировых проблем любовью к жизни, мы бы выразили это примерно так (на всех языках мира): Caballeros, нельзя отрицать, что все люди есть люди, но нас, путешественников, изумляет так радостно не тот факт, что, скажем, севильцы тоже люди, а то, что они - севильцы. Нас приводило в восторг, что испанцы это самые настоящие испанцы, и чем они были испанистей, тем были нам приятней и тем больше мы их уважали за это. Представьте себе, что мы точно так же стали бы уважать китайцев на том неоспоримом основании, что это китайцы, португальцев за то, что они португальцы и что когда они говорят, мы не понимаем ни слова, и так далее. Есть люди, которые могут любить весь мир, если он согласится иметь асфальтированные шоссе, или верить в единого бога, или закрыть бодеги и таверны. Есть люди, которые готовы любить весь мир, если у всего мира будет одно лицо - и лицо именно их цивилизации.
Так пускай же объединит нас все то, что нас разделяет!
Тут человек, который возвращается, обнимает взглядом холмы с виноградниками Франции, любовно ерошит немецкие хмельники и начинает, сгорая от нетерпения, ждать, когда, наконец, покажутся пашни и яблоневые сады за той, за последней границей.
Перевод в. ЧЕШИхиной
Рисунки К. Чапека
О ЗНАКОМСТВЕ С ЧУЖИМИ СТРАНАМИ
В большинстве случаев нынешний путешественник проделывает в чужих странах, так сказать, обратный путь по истории. Начало его новым познаниям обычно кладет центральный вокзал в столице; только после этого, постепенно, шаг за шагом он переходит к все более и более старинным предметам, как то, скажем: кафедральные соборы, старинное искусство и амстердамское гетто, и только напоследок, в конце своих странствий, он открывает и голос самой страны, вроде мычания черно-белых коров или скрипа крыльев ветряных мельниц. Словом, как правило, ему сперва кажется, что все страны на свете совершенно одинаковы (кроме-будь она неладна!
– денежной системы) ; а в конце концов он убеждается, что всякая страна по-своему бесконечно прекрасна и не похожа ни на какую другую; но это впечатление обычно складывается у него с запозданием, когда он снова садится в поезд на центральном вокзале столицы и постепенно забывает то, что видел.
О НИДЕРЛАНДСКИХ ГОРОДАХ
Итак, если начать по порядку - первое чисто голландское впечатление (не считая зеленых паровозов с медной каской .на спине) -это кирпичи. И окна.
И главное - велосипеды. Но самое главное - кирпичи и окна. Кирпичный цвет характерен для Голландии так же, как и зелень и среди нее домики из мелких красных кирпичей, с белыми швами между ними, домики с большими светлыми окнами; зелень - и мощенные кирпичом дороги, по которым бесшумно несутся велосипедисты от одного красного домика к другому. Эти домики, не считая кирпичей, сделаны преимущественно из окон, больших прозрачных окон с белыми наличниками; окна самым причудливым образом делятся на части разной величины; потому что, да будет вам известно, в нидерландской архитектуре окнам отведено очень большое место: стена - это стена, а окно-отверстие, пластичный элемент, оно может быть больше или меньше, выше или ниже, что, как кажется, почти удовлетворяет индивидуалистические наклонности этой страны.
А затем - велосипеды. Я повидал их немало, но столько велосипедов, как, например, в Амстердаме, еще не встречал; это уже не просто велосипедисты, а некая масса, рои, стада, колонии, нечто вроде бурно размножающихся бактерий, кишащих инфузорий или облаков толкущейся мошкары; самое красивое зрелище-это когда полицейский на минуту останавливает поток велосипедов, чтобы прохожие могли перейти улицу, а затем снова великодушно открывает путь: целый рой велосипедистов бросается вперед, ведомый несколькими лидерами, и все это катит дальше с фантастическим единодушием комариной пляски. Знатоки местных обычаев уверяют, что в Нидерландах в настоящее время насчитывается до двух с половиной миллионов велосипедов, а это значит, что на каждых трех жителей, включая грудных младенцев, матросов, королевскую семью и призреваемых в богадельнях, приходится один велосипед. Я не считал, но мне кажется, что их будет, пожалуй, чуточку побольше. Говорят, что здесь достаточно сесть на велосипед, а он уж поедет сам, настолько ровна и гладка эта страна.
Видел я монахинь на велосипеде и крестьян, которые, сидя на велосипеде, вели корову; на велосипеде люди завтракают, на велосипеде возят своих детей и своих собак, а влюбленные, держась за руки, нажимают на педали и мчатся навстречу восхитительному будущему; говорю вам, это нация, посаженная на велосипед. Но если велосипед становится до такой степени национальным обычаем, следует подумать, какое влияние он может оказывать на национальный характер. Ну что ж, я сказал бы следующее:
1) человек на велосипеде привыкает заботиться о самом себе и не путаться под колесами других велосипедистов;