О дереве судят по плодам
Шрифт:
— Вон там, за средним баиром [12] — родник. Туда они и приходят. Там у них свои тропы, — тихо пояснил Дурды-ага, по охотничьей традиции не называя зверя, о котором идет речь. — А, может, и не придут, — добавил старик: — Трава вон какая сочная. Пьют теперь редко. Словом, все будет зависеть от нашей удачи.
Дурды-ага велел завести лошадей в промоину, а сам, пригнувшись, пошел вверх по косогору, чтобы оттуда, с вершины холма, наблюдать за местностью.
Медленно тянулось время. Прошел час, другой… Уже солнце низко повисло над горизонтом, а Дурды-ага все еще не возвращался. «Если пройдет еще столько же и отец не вернется, — раздумывал Лолло, — об охоте и помышлять нечего. Какая ночью охота!.. Так
12
Баир — холм.
Но не успел Лолло додумать до конца, наверху послышались шаги. Едва удерживая равновесие, Дурды-ага быстро спускался вниз. Он был возбужден. Дышал часто. Глаза сверкали…
— Пришли! — прошептал он на ухо Лолло, и они вскочили на коней.
Объехав холм, всадники в тот же миг, как на ладони, увидели большой табун куланов, склонившихся над извилистой нитью ручья. Напуганные внезапным появлением людей, животные вскинули головы и какое-то мгновение стояли неподвижно. Но едва оцепенение прошло, они бросились бежать. Только один куланенок оставался на месте и испуганно таращил глаза на приближающихся всадников. Но вот и он резко повернулся и поскакал следом за табуном.
Вытянув шесты вперед, всадники мчались во весь опор. И когда до куланенка оставалось метров десять-пятнадцать, Дурды-ага заметил что-то неладное в его беге: куланенок скакал на трех ногах. Передней правой он почти не касался земли. Это открытие больно отозвалось в сердце старика — опять в заповеднике орудовал браконьер! Куланенок все еще продолжал скакать, но было ясно, что далеко он не уйдет. Дурды-ага и Лолло уже настигли его, видели его вытянутую мордочку, его серые, прижатые к голове уши и на белой спине ровный, шоколадного цвета ремешок…
Арканить куланенка не пришлось. Пробежав еще немного, он как бы внезапно споткнулся и, перелетев через голову, упал на бок. Дурды-ага, спрыгнув с лошади, подбежал к нему. Куланенок попытался встать, но тут же свалился, издав жалобный, почти человеческий стон. Старик бережно, как ребенка, поднял его и отнес на седло к сыну.
Со своей добычей охотники вернулись к «Джейраньему роднику» и устроили привал. Куланенка, хотя он и вел себя спокойно, привязали к железному костылю, а лошадей стреножили и пустили пастись. Покончив с этим, старик проворно сходил к роднику и принес две тунчи холодной воды. Тем же временем расторопный Лолло где-то раздобыл несколько охапок сухого хвороста.
Еще засветло осмотрели куланенка. Пуля пробила ему ногу чуть повыше копытца. Дурды-ага промыл рану марганцовкой и плотно ее забинтовал.
— Не миновать тебе, дружок, нашей Анны Петровны, — гладя куланенка, сказал Дурды-ага. — Вот она и поставит тебя на ноги. Не ты у нее первый, не ты последний…
Костер разожгли, когда совсем стемнело. Дурды-ага бросил возле него свой старый чекмень из верблюжьей шерсти, а Лолло мягкий стеганый ватник. Пляшущее пламя озарило тихо лежавшего куланенка и вихрастую зелень лужайки, на которой паслись лошади. Вскоре в узкогорлых чайниках закипела вода. Она проливалась на костер, который отвечал на это сердитым шипеньем. Отставив чайники в сторону, старик бросил в них заварку. После этого из переметных сумок-хурджунов охотники выложили сахар, жареное мясо-каурму, чурек и приступили к ужину.
Закусив и напившись вдоволь чаю, Дурды-ага прилег, а Лолло продолжал сидеть у костра, прислушиваясь к прохладной тишине апрельской ночи.
Ночи Бадхыза! Таинственны они и необычны. Ночью Бадхыз живет особенной, потаенной жизнью. Сквозь синий полумрак едва различимы контуры высоких холмов. Густая темень затопила лощины и овраги. В вышине в полную силу сверкают звезды. Желтые, словно рысьи глаза, они напряженно и зорко смотрят на землю.
Лолло вздрогнул — над костром промелькнула какая-то птица, вслед за этим раздалось ее гулкое гуканье. Где-то невдалеке тявкнула перевязка — пестрый, похожий на хорька, зверек. И снова — тишина. Только вдали среди сонной травы
Темень… Разве узнаешь! В эту пору из нор и укрытий выходят разные звери: и леопард, и стройная куница-белодушка, и дикие кошки, и волк, и лиса.
Но вот на северо-востоке край неба начал светлеть, волнистой линией проступил горизонт. Красная и круглая, как щит, медленно всплывала мрачная луна. Поднявшись выше, она стала светлей и ярче и мягким своим сиянием залила бадхызское холмогорье. В это время в соседней лощине стронулся с места куланий табун. Растянувшись цепочкой, куланы ступали почти неслышно. Лишь изредка пофыркивал вожак. Он бодро шел вперед, и весь табун следовал за ним, подчиняясь его воле. Вот вожак остановился, поднял голову и навострил уши: невдалеке он увидел золотистый цветок костра и двух лошадей. Заметил он и людей. Раздувая ноздри, кулан принюхался: в слабом дуновений ветерка он почуял едва уловимый, полузабытый запах человека.
Первым кулана увидел Дурды-ага, хотя и не сразу в это поверил — так неожиданно тот появился. Старик поднялся и стал вглядываться в кулана. Да, это был Батыр! Дурды-ага сразу его узнал по четкой отметине на левом ухе. Давно, когда он был еще маленьким куланенком, часть уха ему оторвал игравший с ним дворовой пес.
— Вот он!.. Гляди, Лолло! — чуть слышно прошептал Дурды-ага и глазами указал на кулана, хотя Лолло и сам успел его заметить. — Это Батыр! Понимаешь? Батыр!..
Лошади перестали щипать траву и, помахивая хвостами, тоже уставились на ночного гостя, который, однако, почему-то не решался близко подойти к костру. Словно изваянный из белого мрамора, он несколько секунд стоял неподвижно, высоко вскинув голову. И во всей его могучей настороженной фигуре легко угадывались и гордая стать, и сила дикой лошади.
Дурды-ага поднялся и ласково позвал:
— Батыр! Батыр!..
В ответ кулан только мотнул головой, словно поприветствовал старика и, круто повернувшись, вернулся к табуну. А через несколько минут и табун, и вожак скрылись из виду.
— Ушел Батыр. Одичал. А ведь когда-то был таким ручным, — с грустью сказал Дурды-ага. И велел Лолло собираться в дорогу. Раненого куланенка надо было доставить в Акар-Чешме, где расположен куланий питомник.
Стало светло. Тропа, по которой ехали всадники, хорошо просматривалась под луной. Куланенок, не шевелясь, лежал на седле, впереди старика.
— Скажи, отец, а взрослых куланов приходилось ловить? — спросил Лолло. — Трудное, наверное, это дело?..
— Да. Нелегкое, — неохотно отозвался старик. — Но ловил я взрослых. Для зоопарков. Был однажды такой случай… Как вспомню, не по себе становится.
Старик замолчал. Видно, не хотелось ему бередить старую рану. Все же мало-помалу разговорился.
— Приехала как-то в наши края бригада ловцов диких животных, — начал свой рассказ Дурды-ага. — Не помню только откуда, то ли из Ташкента, то ли из Душанбе. Ну, да это неважно. Людей в бригаде не хватало. Попросили помочь. Я согласился. Но до сих пор жалею об этом. Лучше бы мне отказаться. Уж очень бригадир мне был не по душе. Был он какой-то злой и непонятный. Одевался словно мальчишка: на голове — зеленый шлем, рубашка с короткими рукавами, трусы до колен, а сам в сапогах. Ноги сухие, длинные. Носил он бороду и рыжие усы, которые никак не шли к его легкомысленному наряду. Этого бригадира я бы и сейчас среди тысячи людей узнал. Ну вот, — после паузы продолжал Дурды-ага, — приехали мы всей бригадой на берег Кушки. Речушка в то время была мелкой — воды воробью по колено. Ловцы разделились на две группы: одни остались на левом берегу. А меня с одним пареньком послали на правый. Засели мы на вершине холма и стали ожидать прихода, куланов. Мы должны были прогнать их через Кушку на левый берег. Там, на куланьей тропе, были расставлены крепкие капроновые сети. Ночью такую сеть даже зверь не заметит. Сидим час, сидим два. Берега видны далеко-далеко… Круглая и белая, как лепешка, плавала в воде луна. Сон не шел. Я чутко прислушивался к тишине. То и дело озирался вокруг. И вдруг… Надо же такому случиться!..