О характере нашей революции и о возможности победоносного
Шрифт:
Это первое место из работ Троцкого, относящихся к 1922 г. (!) А вот второе место: "Без прямой государственной поддержки (курсив наш.
– Н. Б.) европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру. В этом нельзя сомневаться ни минуты" ""31"". Если дать себе труд сравнить то, что говорит здесь т. Троцкий, с тем, что говорил социал-демократ О. Бауэр, - то невольно отмечается необычайная близость, если не сказать полное совпадение этих точек зрения. Если т. Троцкий в 1922 г. не отрицал в России наличия пролетарской диктатуры, то и для хитрого Бауэра эта диктатура - тоже факт. Но с другой стороны, если хитрый прелат социал-демократического папского престола осторожненько вводит маленькое ограничение: диктатура-то пролетарская, но весьма и весьма недолговечная, и прочность ее стоит в прямой зависимости от государственной помощи западного пролетариата, - то и трибун
Как ни хитри, как ни верти, а сходство, скромно выражаясь, бьет в нос. Позиция Троцкого в вопросе о возможности построения социализма в нашей стране (или - что то же самое - в вопросе о характере нашей революции) есть ни больше ни меньше, как русский перевод бауэровского социал-демократического варианта. Вот почему и оказался возможным тот факт, что в борьбе с ленинским ЦК русских большевиков т. Троцкий очутился в одной компании с приобретшим ныне печальную известность ренегатом Коршем и его друзьями. Ведь сей почтенный муж, проповедью крестового похода на русскую революцию искупляющий свои грехи коммунистического падения, тоже узрел, осененный благодатью Каутского, буржуазно-крестьянский характер нашей революции и теперь вещает, что русские большевики взращивают ростки нового, американского типа, капитализма. Что же тут удивительного? Раз нет пролетарской государственной помощи с Запада, немудрено, что пролетарская диктатура начинает превращаться в "далеко не пролетарскую", немудрено, что она "сползает" с классовых рельс. Это ведь элементарно-простой вывод из бауэровско-троцкистских посылок...
Покончив на этом с Троцким, мы должны разобрать весьма своеобразный вариант "дружественной" критики ленинской точки зрения на характер нашей революции: мы имеем в виду критику Ленина со стороны тт. Зиновьева, Каменева и др. в период Октябрьской революции; своеобразие этой критики сказалось в том, что указанные товарищи противопоставляли Ленину не только свою теоретическую "линию", но выставили "по-дружески" и политическую контрплатформу. Но предварительно необходимо остановиться на критике ленинской точки зрения, которую (критику)
давал Каменев на Апрельской конференции 1917 г. Это сделать совершенно необходимо, ибо апрельская позиция Каменева, выявленная особенно четко в его содокладе на Всероссийской конференции, является идейным истоком и теоретическим обоснованием всей дезертирской октябрьской линии названных товарищей.
На Апрельской конференции в докладе Ленина и содокладе Каменева ставился вопрос о характере начавшейся революции, о тех классах, которые могут быть и являются ее движущими силами. Конференция, намечавшая линию поведения партии на ближайший период,- а период этот был периодом развертывания революции,- не могла не ответить на вопрос, какая же революция развертывается, только буржуазная или же перерастающая в социалистическую. И докладчик (Ленин) и содокладчик (Каменев)
этот вопрос ставят и на него отвечают. При этом Ленин задачу будущего, и будущего ближайшего, будущего ближайших месяцев, видит в том, чтобы "сделать первые конкретные шаги к этому переходу" (т. е. переходу на рельсы социалистической революции). Для Каменева же думать, подобно Ленину, что "эта революция не буржуазно-демократическая, что она приближается к социалистической", - думать так - значит впадать в "величайшее заблуждение".
"Если бы буржуазно-демократическая революция закончилась, то этот блок (между рабочим классом и мелкой буржуазией.
– Н. Б.) не мог бы существовать, и перед ним никаких определенных задач не было бы, а пролетариат вел бы революционную борьбу против мелкобуржуазного блока. Совместная работа в этот момент была бы совершенно невозможна. И, однако, мы признаем... Советы как центры организации сил, следовательно, признаем, что есть задачи, которые могут быть выполнены союзом рабочих и крестьян. Значит, буржуазная революция еще не закончилась, еще не изжила себя, и я думаю, что все вы должны признать, что при полном окончании этой революции власть действительно перешла бы в руки пролетариата. Вот тогда бы наступил момент разрыва блока пролетариата с мелкой буржуазией и самостоятельное осуществление самим пролетариатом своих пролетарских целей. Я думаю, что должна быть одна из двух тактик: или перед пролетариатом стоят задачи, которые могут быть осуществлены только пролетариатом, и ни одна из общественных групп ему помочь не может, - и тогда мы разрываем блок и идем на осуществление тех идей, которые должны быть выполнены пролетариатом; или мы считаем, по условиям текущего момента, блок жизненным, имеющим будущее, - и тогда мы в этом блоке участвуем и строим нашу тактику так, чтобы этот блок не разорвать. Поэтому я говорю, что пролетарская партия должна выделиться в этом блоке и наметить ясно и точно свои собственные, чисто социалистически интернациональные цели. Мы идем с блоком и еще можем сделать совместно с ним несколько шагов. Я хочу, чтобы пролетарская партия действительно поступила так" ""32"".
Здесь попутно разрешается и другой вопрос (вернее, другая сторона той же проблемы), вопрос о роли крестьянства в пролетарской революции, вопрос о том, может ли еще крестьянство быть использовано в качестве силы, способной помогать революции. Точка зрения Каменева здесь тоже ясна: ни о какой пролетарской диктатуре, которая бы шла вместе с крестьянством, не может быть и речи; ни о какой диктатуре рабочего класса, где пролетариат занялся бы строительством социализма вместе с крестьянством, руководя этим последним, не может быть и речи. Каменеву, наоборот, момент взятия власти пролетариатом, момент, с которого пролетариат может приступить к фактическому строительству социализма, представляется именно моментом разрыва блока с крестьянством. Не союз с крестьянством, а только борьба, и борьба непримиримая - вот что мерещилось Каменеву в начале революции.
Само собой понятно, что этот теоретический анализ нашей революции, эта оценка ее движущих сил и соотношений между рабочим классом и крестьянством, это утверждение невозможности рабоче-крестьянского блока при пролетарской диктатуре и т. д.
– целиком и полностью определили позицию т. Каменева и его соратников в октябрьские дни. Каменев, оказавшись в оппозиции Ленину и большинству ЦК в октябрьские дни, в качестве последовательного человека, делал практические выводы из своей теории, развивавшейся им, в противовес теории Ленина, на Апрельской конференции. Другие, шедшие с ним, с последовательностью или без оной, тоже ничего иного не делали, как выводили следствия из первой "дружеской"
попытки теоретической ревизии ленинизма. Ведь в самом же деле, если взятие власти пролетариатом означает обязательное столкновение с крестьянством, то нельзя принимать участие в правительстве диктатуры пролетариата, нельзя звать пролетариат на восстание, ибо разгром его предусмотреть можно с астрономической точностью. Отсюда и письма против восстания, отсюда и выходы из ЦК и СНК.
Действительно, посмотрите, что составляет лейтмотив всех и всяческих документов, "обосновывавших" и "объяснявших" эти безобразные выходы и уходы, этот срыв партийной дисциплины, это бегство с поля битвы. Вот документ, подписанный, между прочим, и тов. Шляпниковым. "Мы стоим, говорится в нем, - на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий" (тогда под советскими партиями разумелись не те, которые стоят на "советской платформе", а те, которые тогда входили в состав Советов, т. е.
большевики, меньшевики и с.-р.
– Н. Б.). "Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому слагаем с себя перед ЦИКом звание народных комиссаров" ""33"".
Вот коротенькая, но красноречивая цитата из длинного письма Зиновьева, Каменева и других: "Мы уходим из Центрального Комитета, - пишут они, - в момент победы, в момент господства нашей партии, уходим, потому что мы не можем спокойно смотреть, как политика руководящей группы ЦК ведет к потере рабочей партией плодов этой победы, к разгрому пролетариата" ""34"".
Само собой разумеется, что эти политические выводы взяты не с потолка; нет, они совершенно "правильно" сделаны, как следствия определенной точки зрения, характеризующей нашу революцию. В самом деле, раз у нас буржуазная революция еще далеко не закончена и еще не перерастает в социалистическую (а это потому, что пролетариат у нас слаб, а большинство населения страны - крестьянство - не может быть использовано в качестве силы, хотя бы только содействующей пролетарской революции), то, стало быть, и диктатура пролетариата-в данных условиях - задача неосуществимая, затея несбыточная и опасная. Конечно, можно заставить партию, очертя голову, броситься в эту авантюру, но путного из этого, как и из всякой авантюры, ничего не выйдет: партию ждет или немедленный разгром, или неминуемая гибель по истечении короткого срока ее господства. Иначе и быть не может: ведь даже и закрепившись у власти, она это положение сможет обеспечить не иначе, как голым насилием, штыком диктатуры, а позиция на штыке и непрочная, и малоудобная. Партия в таком положении не сможет предотвратить свой собственный отрыв от пролетариата, благодаря этому отрыву сузит круг революционных сил до своих собственных пределов, и, выявив, вопреки своим собственным желаниям, неразумность, бессмыслицу, недействительность своего шага, отдаст революцию на поток и разграбление.