О Китае

Киссинджер Генри

Мао умело использовал старинные традиции китайского искусства управления государством для достижения долгосрочных целей с позиций относительной слабости. Столетиями китайские государственные деятели заманивали «варваров» в сети отношений, когда их загоняли в угол и старательно сохраняли видимость политического превосходства над ними посредством дипломатических манипуляций. С самого начала существования Китайской Народной Республики Китай играл в мире роль, фактически превосходившую его реальные силы. Яростно защищая собственные определения национального достоинства, Китайская Народная Республика стала влиятельной силой в Движении неприсоединения – группировке новых освободившихся стран, ищущих свое место между двумя сверхдержавами. Китай позиционировал себя как великую державу, с которой не следует шутить, одновременно он пересматривал свою самоидентификацию внутри страны и бросал вызов ядерным державам на дипломатическом фронте, делая все это иногда параллельно, иногда последовательно.

Следуя повестке дня такой внешней политики, Мао Цзэдун больше опирался на Сунь-цзы, чем на Ленина. Его вдохновляли произведения китайской классики, а китайскими традициями он откровенно пренебрегал. Разбирая инициативы внешней политики,

он в меньшей степени опирался на марксистское учение, больше прибегая к традиционным китайским произведениям: конфуцианским текстам, каноническим книгам «Двадцать четыре истории», описывающим взлеты и падения императорских династий Китая; к Сунь-цзы, роману «Троецарствие» и другим книгам о войнах и стратегии; приключенческим историям и произведениям о восстаниях типа романа «Речные заводи»; к роману о любви и изысканных интригах под названием «Сон в красном тереме», который Мао, по его словам, перечитывал пять раз [151] . Вторя традиционным конфуцианским ученым-чиновникам и обличая их как угнетателей и паразитов, Мао сочинял и стихи, и философские эссе, чрезвычайно гордясь своей нетрадиционной каллиграфией. Литературные и художественные опыты Мао не служили неким убежищем от его политических трудов, а входили в них неотъемлемой частью. Когда Мао после 33 лет отсутствия вернулся в свою деревню в 1959 году, он написал стихотворение, вдохновившись не марксизмом или материализмом, а испытав романтический порыв:

151

Charles Hill, Grand Strategies: Literature, Statecraft, and World Order (New Haven: Yale University Press, 2010), 2.

Их жертвы лишь укрепили решимость нашу и волю,И мы зажигаем звезды на небосклоне новом [152] .

Эта литературная традиция была настолько присуща Мао Цзэдуну, что в 1969 году, в поворотный год в его внешней политике, четверо высокопоставленных чиновников, получивших от Мао задание разработать варианты стратегического развития страны, сопроводили свои рекомендации начать сотрудничество с тогдашним заклятым врагом Америкой цитатами из запрещенного в Китае романа «Троецарствие», будучи уверенными, что Мао его читал. В разгар широкомасштабных нападок на древнее наследие Китая Мао Цзэдун составлял внешнеполитические доктрины, используя термины, аналогичные используемым в типично традиционных китайских интеллектуальных играх. Он описывал начало действий в китайско-индийском конфликте как «пересечение границы в виде пропасти между царствами Хань и Чу» – сравнение, взятое из терминов китайских шахмат [153] . Он использовал традиционную азартную игру «мацзян» как пособие для изучения стратегических идей. «Если вы знаете, как играть в эту игру, – сказал он своему врачу, – вы также поймете отношения между принципом возможности и принципом достоверности» [154] . В конфликте Китая как с Соединенными Штатами, так и с Советским Союзом Мао и его высокопоставленные коллеги расценивали угрозу в терминах игры в облавные шашки «вэйци», то есть следовало не допускать стратегического окружения.

152

Мао Цзэдун. Облака в снегу: Стихотворения/Мао Цзэдун. Пер. с китайского А. В. Панцова. – Москва. 2010. «Memorandum of Conversation: Beijing, July 10, 1971, 12:10 – 6 p.m.», in Steven E. Phillips, ed., Foreign Relations of the United States (FR US), 1969–1976, vol. 17, China 1969–1972 (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 2006), 404. Чжоу Эньлай цитировал эти строчки во время одной из наших первых встреч в Пекине в июле 1971 года.

153

John W Garver, «China's Decision for War with India in 1962», in Alastair Iain Johnston and Robert S. Ross, eds., New Directions in the Study of China's Foreign Policy (Stanford: Stanford University Press, 2006), 107.

154

Li, The Private Life of Chairman Mao, 83.

Именно сугубо традиционные аспекты мешали сверхдержавам понимать стратегические мотивы Мао. Многие военные действия Пекина в первые три десятилетия «холодной войны» выглядели через призму западных стратегических анализов практически маловероятными и, по крайней мере на бумаге, невозможными. Нацеливая Китай против, как правило, гораздо более мощного противника и оказываясь на территориях, которые прежде казались не имеющими первостепенного стратегического значения – Северная Корея, прибрежные островки в Тайваньском проливе, слабонаселенные урочища в Гималаях, замерзшие пятачки суши на реке Уссури, – эти китайские вторжения или наступления застигали практически всех наблюдателей – и каждого из противников – врасплох. Мао был полон решимости не допустить окружения любой державой или альянсом держав, независимо от идеологии, и это он рассматривал как накапливание, как в игре «вэйци», как можно большего количества фишек вокруг Китая и тем самым срыва их расчетов.

В этом заключался какой-то катализатор, который привел Китай к Корейской войне, несмотря на его относительную слабость, и который после смерти Мао приведет Пекин к войне с Вьетнамом, недавним союзником, несмотря на договор о взаимопомощи между Ханоем и Москвой и миллионную армию Советского Союза на северных границах Китая. Долгосрочные расчеты соотношения сил вокруг границ Китая считались более значимыми, чем прямой подсчет непосредственного баланса сил. Сочетание долгосрочного прогноза с психологическим анализом проявилось в подходе Мао к отражению предполагаемых военных угроз.

Как бы много Мао Цзэдун ни брал из китайской истории, ни один из предшествующих правителей Китая не сочетал традиционные элементы с той же долей властности и жестокости, а также глобальным масштабом чисток, как Мао: жестокость перед лицом вызовов и опытная дипломатия, когда обстоятельства не давали ему возможности применять решительные, всеподавляющие инициативы. Его далекоидущие и смелые внешнеполитические инициативы – при всем традиционном характере его тактики – проводились путем дикой встряски китайского общества. Весь мир, как он обещал, будет перестроен, все получит свою противоположность:

«В мире больше всех других стремится изменить свое положение пролетариат, а затем полупролетариат, так как первый вообще ничего не имеет, а второй имеет, но немного. Существующее ныне положение, когда США командуют большинством голосов в ООН и контролируют многие районы мира, является лишь временным. Рано или поздно настанет день, когда это положение изменится. Положение Китая как бедной страны и его бесправие на международной арене также изменятся: бедная страна превратится в богатую, бесправие превратится в полноправие, то есть произойдет переход в свою противоположность» [155] .

155

Мао Цзэдун. Избранные произведения. Пекин. 1977. Т. V. С. 503.

Мао, однако, был даже больше чем реалистом, чтобы ставить в качестве практической цели мировую революцию. В результате самым существенным воздействием Китая в плане мировой революции являлось преимущественно идеологическое влияние, заключавшееся в интеллектуальной поддержке местных коммунистических партий. Мао объяснял такой подход в 1965 году в интервью Эдгару Сноу, первому американскому журналисту, описавшему базу КПК в Яньани во время гражданской войны: «Китай поддерживал революционные движения, но не вторжением в другие страны. Конечно, где бы ни существовала освободительная борьба, Китай будет публиковать заявления и созывать демонстрации в ее поддержку» [156] .

156

Edgar Snow, The Long Revolution (New York: Random House, 1972), 217.

В том же ключе высказывался в 1965 году Линь Бяо, предполагаемый преемник Мао. В своей брошюре «Да здравствует победа народной войны» он писал о том, что мировая деревня (то есть развивающиеся страны) победит города (то есть передовые страны) почти так, как Народно-освободительная армия Китая (НОАК) разбила Чан Кайши. Администрация Линдона Джонсона расценила эти строчки как китайский план поддержки – а возможно, и прямого участия – в коммунистической подрывной деятельности по всему миру и особенно в Индокитае. Брошюра Линь Бяо была фактором, способствовавшим принятию решения направить американские войска во Вьетнам. Современные ученые, однако, рассматривают его текст как заявление о пределах китайской военной поддержки Вьетнама и других революционных движений. Объясняют на деле так: Линь Бяо заявлял, что «освобождение масс – дело рук самих масс. Это основной принцип марксизма-ленинизма. Революция или народная война в любой стране – это дело масс данной страны, и они должны осуществляться прежде всего их собственными силами; иного пути нет» [157] .

157

Lin Piao [Lin Biao], Long Live the Victory of People's War! (Peking: Foreign Languages Press, 1967), 38 (статья была первоначально опубликована 3 сентября 1965 года в газете «Жэньминь жибао»).

Эта сдержанность отражала реалистическую оценку реального баланса сил. Мы не можем знать, на какие действия решился бы Мао Цзэдун, если бы баланс сместился в сторону коммунистической державы. Но то ли из-за проявления реалистического подхода, то ли из-за философских мотиваций революционная идеология использовалась как средство переделки мира посредством различных деяний, но не войны. Так, как правило, традиционные императоры видели собственную роль.

Группа китайских ученых, имевших доступ в Центральный архив в Пекине, подготовила захватывающий отчет относительно двойственности Мао: приверженец мировой революции, готовый поддержать ее где бы то ни было, и он же защитник всего того, что способствует сохранению Китая [158] . Присущая ему двойственность проявилась и во время разговора Мао Цзэдуна с руководителем коммунистической партии Австралии Е. Ф. Хиллом в 1969 году. Именно тогда Мао рассматривал возможность начала новых отношений с США, с которыми Китай находился во враждебных отношениях на протяжении двух десятилетий. Он спросил своего собеседника: «Идем ли мы к революции, которая предотвратит войну? Или нам предстоит война, которая вызовет революцию?» [159] Если верно первое, то недальновидно строить отношения с США, если второе – тогда обязательно нужно пойти на это, избежав тем самым нападения на Китай. В итоге после некоторых колебаний Мао выбрал вариант с установлением отношений с Америкой. Предотвращение войны (а она на тот момент, вероятнее всего, вызвала бы советский удар по Китаю) было важнее, чем поощрение революции.

158

Kuisong Yang and Yafeng Xia, «Vacillating Between Revolution and Detente: Mao's Changing Psyche and Policy Toward the United States, 1969–1976», Diplomatic History 34, no. 2 (April 2010).

159

Chen Jian and David L. Wilson, eds., «All Under the Heaven Is Great Chaos: Beijing, the Sino-Soviet Border Clashes, and the Turn Toward Sino-American Rapprochement, 1968–1969», Cold War International History Project Bulletin 11 (Washington, D.C.: Woodrow Wilson International Center for Scholars, Winter 1998), 161.