О клиросе и не только. Несерьезные рассказы

Костюкова Нина

И квартира нашлась, с инструментом, вернее, комната у его духовной дочери… Я назову ее Людой. Это была красивая женщина, крепкая, как казачка Аксинья в «Тихом Доне» Шолохова. Хочу сразу сказать, что она была и доброй, и трудолюбивой, позже мы с ней подружились. Но оттого, что мы очень разные, не сразу нашли общий язык. Хозяйкой Люда была образцовой, все у нее было на своем месте и в полном порядке. А у меня-то наоборот! Во-первых, я плохая хозяйка, дома только с книжкой сидела в своей комнате, келейный человек. (Когда мою сестру девчонки со двора спрашивали: «Где Нина?», она привычно отвечала: «Нина читает!») Во-вторых, и это главное, я очень переживала, тосковала по маме, с которой рассталась впервые в

жизни, и все время пребывала в унынии, в каком-то оцепенении. Как только Люда увидела, что я не туда поставила туфли и подушки на кровати расставлены не так, тут и началось. Я беспрерывно просила у нее прощения – и совершала новые промахи. Один раз, когда ее не было дома, я взяла щетку и долго тщательно терла ванну. Мне хотелось сделать Люде приятное. Но когда она пришла, выяснилось, что это щетка не для ванны, а для тела.

Часто Люда – человек очень простой, непосредственный – приходила в мою комнату, садилась на стул и начинала разговор. Этого я боялась больше всего!

– Вот что мне делать? Я не могу тебя любить, не могу! – говорила она. – Я стараюсь – не получается, что мне делать?

Я не знала, что ей ответить, молчала, а внутри все сжималось. Или она вдруг приходила ко мне с вопросом:

– «И, так сказать, сам Левий, принимающий десятины, в лице Авраама дал десятину: ибо он был еще в чреслах отца, когда Мелхиседек встретил его. Итак, если бы совершенство достигалось посредством…» (Евр. 7: 9). О чем здесь говорится?

Я понятия не имела, о чем здесь говорится, и молча смотрела на нее. Она, выждав паузу и закрыв книгу, говорила:

– Я так и знала, что ты не ответишь! А вот чада отца Владимира Воробьева на все имеют ответ!

И я была совершенно уничтожена: я даже не знала, кто такой отец Владимир Воробьев.

Когда я приходила в Никольский храм, все меня утешали, обещали найти другое место жительства. И в тот день, когда Люда унесла из моей комнаты цветы в горшках, сказав, что они, наверное, меня не полюбили, девочки с Преображенского клироса нашли мне квартиру. А тут и отцу Дмитрию дали Митрофаньевский храм. И начался новый период моей жизни.

В Гребневе

В тот год моя сестра родила дочку, муж ее уехал на заработки, наша помощница-мама еще не вышла на пенсию, и мне нужно было помогать сестре. Сама я работала в музыкальной школе. Приехав к отцу Дмитрию, я объяснила, что ездить в Алтуфьево смогу очень редко.

– Вот что, Нин, – подумав, сказал батюшка, – в ваши края перевели одного священника, он теперь служит в Гребневе. Знаешь это место?

Я не знала, но обещала отыскать и Гребнево, и священника.

Так я попала в гребневский хор и узнала и полюбила гребневского священника отца Аркадия Шатова, будущего владыку Пантелеимона, а также познакомилась с очень известной в церковной среде семьей Соколовых. Регентом гребневского хора была Люба – внучка церковного писателя Н.Е. Пестова и дочь отца Владимира Соколова, настоятеля московского храма Адриана и Наталии. Ее мама, Наталья Николаевна, автор книги «Под кровом Всевышнего», в которой описана жизнь этой семьи и часто упоминается Гребнево, где у них дача. Три сына Соколовых стали священниками (Серафим – будущий владыка Сергий), а две дочери – регентами (Катя регентовала в Киеве, во Владимирском соборе).

Наталья Николаевна (сама Наталья Николаевна!) приезжала из Москвы, чтобы готовить обед всей нашей гвардии. Ах, какими вкусными были эти обеды, какие задушевные и сердечные велись тогда разговоры, какие смешные и милые истории можно было услышать за столом, который не помещался в маленькой комнате и краешек его выходил в коридор.

Отца Сергия Соколова, будущего владыку, я если и видела за эти годы, то один или два раза. Но вспоминали его часто. Один раз зашел разговор о том, как люди приходят к вере, как становятся священниками. Люба рассказала, как отец Сергий однажды в Троице-Сергиевой лавре шел вечером в свою келью и, проходя мимо храма, где лежат мощи преподобного, услышал плач. Подошел и увидел совсем еще молодого парнишку, который горько плакал, вытирая шапкой слезы. Отец Сергий расспросил его и узнал, что паренек приехал поступать в семинарию из глухой провинции, где его должны рукоположить в священника, и вот его не взяли. Не взяли, потому что он ничего не знает и церковных книг никогда в руках не держал. «Как же я буду теперь служить, ведь я ничего не знаю!»

Отец Сергий привел молодого человека в свою келью, дал ему Евангелие, Псалтирь, молитвослов и велел не расстраиваться – постоянно читая эти книги, он станет грамотным священнослужителем. Надо сказать, что эти книги купить было нельзя, в храмах они не продавались (кое-что, отстояв большую очередь, можно было раздобыть в лавре).

Прошло какое-то время. Отец Сергий принимает экзамен у священников на заочном отделении; молодой батюшка очень толково отвечает на вопросы, и, не глядя на него, отец Сергий ставит в зачетку «пять». И вдруг слышит:

– Вы меня не узнаёте? – Это был тот самый паренек, который плакал у мощей преподобного.

Муж нашей певчей Саша был алтарником. Сейчас он – отец Александр, настоятель большого храма в Щелкове. Саша со смехом рассказывал, как он начинал свое служение. В Гребневе тогда служил отец Дмитрий Дудко – недолго, его арестовали, – а Саша был духовным чадом отца Дмитрия. Приходя в алтарь, Саша, вместо того чтобы помогать священнику, «устремлял очи на небо» и углублялся в молитву. Сначала отец Дмитрий не делал Саше замечаний, но наконец, не выдержав, попросил: «Саша! Ты так усердно молишься, помолись, пожалуйста, и для меня, попроси, чтобы кадило перелетело ко мне по воздуху!»

Когда я стою на нашем Митрофаньевском клиросе и священник выходит с Чашей, читает положенные молитвы, я часто вспоминаю тогдашнего настоятеля гребневского храма отца Михаила. Когда он выходил причащать, то всегда говорил так:

– Подходя к Чаше, не креститеся, дабы не толкануть Святую Чашу.

Я вспоминаю это «не толкануть», и сразу вспоминается другое, разное, гребневское…

За пение в хоре мы получали деньги, и немалые по тем временам. Но, зная, что я работаю в школе и не обременена семьей, регент платила мне по-разному: то десять рублей, то двадцать. В то время в деньгах я не нуждалась, но каждую литургию неотступно мучилась вопросом: сколько мне сегодня заплатят, десять рублей или двадцать?

Отец Аркадий очень быстро решил мою проблему:

– Знаешь, Ниночка, – отец Аркадий всегда говорил очень ласково, но мог быть очень строгим, – когда тебе заплатят двадцать рублей, ты лишние десять отдай в храм, как пожертвование, тебе полегчает, вот увидишь! – И правда, все как рукой сняло.

Лето. Певчие разбрелись по усадьбе, в которой стоит храм. Мы ждем венчание, но брачующиеся все не едут. Навстречу мне идет отец Аркадий и очень радостно сообщает:

– Все в порядке, Нин! Они не приедут, но мы их повенчаем заочно!

– Заочно? – Я ошарашенно смотрю на батюшку.

– Ну как же ты не понимаешь? Мы ведь отпеваем заочно, а сейчас повенчаем заочно! – Тогда так непривычно было, что священник тоже может шутить.

Говорить об отце Аркадии и не вспомнить, не вздохнуть о матушке Соне…

Когда она умерла, многие, кто молился о ней, видели ее во сне. А моей подружке матушка Соня не приснилась ни разу. И Аля обиделась на матушку, даже, обращаясь к ней, укорила: «Вот, матушка Соня, я заботилась о тебе, а ты про меня забыла!» И через какое-то время Аля видит во сне очень радостную матушку, которая, обращаясь к ней, говорит: «Да люблю я тебя! Люблю!»