О материалистическом подходе к явлениям языка
Шрифт:
Казалось бы, придраться к этим замечаниям довольно трудно. В языке признаются внутренние законы. Однако положение: «Толчком к изменениям всегда являются те или иные общественные причины» роднит эти высказывания с соответствующими высказываниями Н.Я. Марра. Ф.П. Филин далеко не одинок в своих взглядах.
«Язык, – заявляет Т.А. Дегтярева, – общественное явление. Его социальная сущность проявляется прежде всего в том, что он служит целям общения внутри общества. Язык, являясь порождением общества, отражает в своем развитии жизнь общества, правда не непосредственно, а в особом преломлении в своей системе внутренних закономерностей» [37] .
37
Дегтярева
Внутренние законы и здесь признаются, но в них в особо преломленном виде отражается жизнь общества, история общества. Основной вывод таков: если язык создан обществом, он должен отражать жизнь общества.
Имеются явные попытки вообще устранить принципиальное значение внутренних законов языка, поскольку определяющими развитие языка являются внешние причины, а не внутренние законы. Особенно отчетливо это мнение выражено Т.А. Дегтяревой:
«Нельзя понимать внутренние законы языкового развития как законы вне исторической социальной зависимости. Термин внутренний закон может функционировать только условно, то есть в понимании закона конкретной науки, в данном случае языкознания, но не в смысле закона внепричинно-следственных связей многопланового характера, в том числе и экстралингвистических. Массовое изменение какого-либо языкового качества, называемого в советском языкознании последнего времени обычно внутренним законом конкретного языка, всегда обусловлено причиной, лежащей или вне языка, или внутри него. Однако и внутренняя причина при более пристальном рассмотрении предстает как следствие какого-либо внешнелингвистического фактора» [38] .
38
Дегтярева Т.А. Пути развития современной лингвистики. Книга третья. Структурализм и принципы марксистского языкознания. М., 1964, с. 161.
Проблема взаимоотношения внутренних и внешних факторов развития языка также живо интересует Р.А. Будагова. В своей статье «Что такое общественная природа языка?» Будагов отмечает, что
«тезис об общественной природе языка можно найти в любом учебнике по языкознанию, во многих статьях и брошюрах. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что этот тезис выдвигается либо как стандартная преамбула, с которой в дальнейшем изложении мало считаются, либо он сводится к отдельным социально окрашенным словам и выражениям» [39] .
39
Будагов Р.А. Человек и его язык. Второе расширенное издание. М., 1976, с. 31.
Однако такое понимание социальной природы языка явно не устраивает Будагова. Общественная социальная природа языка, по его мнению, сводится лишь к «внешним условиям его бытования» и тем самым объявляется проблемой по существу своему нелингвистической.
«Не всегда стремятся показать, в каком отношении социальная обусловленность отдельных пластов языка находится к общей социальной детерминации языка и в какой степени эта последняя затрагивает не только внешние формы бытования языка, но и сущность самого языка, условия его функционирования в обществе» (там же, с. 31, 32).
Весь вопрос в том, как истолковывается общественная природа языка и какие выводы делает исследователь из этого признания (см. с. 34).
«Не образуют ли, – спрашивает Будагов, – общественные функции языка специфику самого языка? …Нет ли в общественных функциях языка специфики самих общественных категорий, не приобретают ли эти последние определенное своеобразие на лингвистическом уровне?»
«Быть может, „общественное
«На мой взгляд тезис „внутренние закономерности развития языка, как и все другие закономерности, остаются в конечном счете социальными“ является основным тезисом, без правильного и глубокого понимания которого невозможна сама постановка вопроса об общественной природе языка» (с. 39).
В другой своей книге «Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени» Р.А. Будагов снова возвращается к затронутой теме. Ей посвящена отдельная глава. По мнению Будагова, неправомерно внешние законы отождествлять с законами социальными, а внутренние – с законами имманентными. Социальные факторы в самом языке, а следовательно и в теории языка, как общее правило, «действуют» сквозь призму самого языка, его системы [40] .
40
Будагов Р.А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени. М., 1979, с. 125.
«Социолингвистические исследования только тогда могут быть плодотворными, когда у самих исследователей существует ясное понимание социальной природы языка, ясное понимание языка как глубоко общественного феномена» (там же, с. 120).
Главным недостатком социолингвистических исследований, по мнению Будагова, является то обстоятельство, что многие ученые социально обусловленным считают не сам язык, не его внутренние возможности и ресурсы, а лишь социальные «институты», с которыми так или иначе соприкасается язык (см. с. 135).
Сама проблема социальности языка часто сводится к разрозненным иллюстрациям и отдельным примерам. Как ни интересны подобные иллюстрации, они еще не доказывают, что природа языка социально обусловлена.
По мнению Р.А. Будагова, вопрос должен быть поставлен иначе.
«Весь уровень развития лексики каждого конкретного языка социально обусловлен. Если рассматривать литературный язык, то степень разграничения значений между синонимами, тонкие лексические оттенки между словами разных стилистических „пластов“, возможность выразить новые понятия с помощью новых слов, словообразовательные ресурсы языка и степень их развития, ограниченность во взаимодействии между терминами и „житейскими“ словами, как и многие другие, демонстрируют уровень развития лексики данного языка, – уровень, который сам по себе оказывается социально детерминированным» (с. 134, 135).
Ну, а каков же социальный и исторический фонд грамматики? Будагов стремится на примерах доказать, что этот фонд действительно существует.
Хорошо известно, что в простом предложении латинского языка глагол находится на последнем месте: pater filium amat ?отец любит сына’. В романских языках сказуемое (глагол) переместилось на второе место в предложении. Существует объяснение этого явления. В связи с распадом глагольной флексии личные местоимения в романских языках становятся постоянными спутниками глагольных форм. По этой причине глагол передвигался с последнего места на второе в предложении. Будагов пытается подвести под это явление социальный фон.
«Старофранцузские тексты, как и средневековые тексты на других европейских языках, обычно произносились, читались, иногда распевались и лишь позднее записывались. При „рассказывании“ текста, когда текст произносился в расчете на слушателей, было вовсе не обязательно каждый раз повторять имена действующих лиц. Рассказчик, однажды назвав по имени своих героев, затем на протяжении сравнительно длительного повествования мог сообщать своим слушателям о том, что сделал он и как поступила она. Личные местоимения и начали перетягивать глаголы… Так общественный фактор в широком смысле (традиция произносить или записывать тексты по-разному в разные исторические эпохи) оказал воздействие на важный процесс в исторической грамматике французского языка – на порядок слов в предложении, в частности на место глагола в структуре простого предложения» (с. 147).