О Михаиле КедровеВоспоминания, очерки, статьи
Шрифт:
Активное участие в нелегальных кружках, другие занятия не мешали Артуру серьезно овладевать будущей профессией. Звездой первой величины в Политехническом институте заслуженно считался профессор Владимир Ефимович Грум-Гржимайло, крупнейший инженер-металлург России, к тому же видный ученый, создатель первой теории печей. «Громоподобный» — так не без основания называли за глаза профессора — приметил способного студента Фраучи, и когда тот получил диплом инженера, пригласил его в свое «Металлургическое бюро», находившееся на Большом Сампсониевском проспекте.
«Металлургическое бюро» В. Грум-Гржимайло являлось единственным в своем роде проектным учреждением. Оно не было ни казенным, ни частным… На второй
Проекты печей и стал добровольно разрабатывать, можно сказать, на дому профессор Грум-Гржимайло. Когда стало очевидным, что в одиночку с делом, приобретавшим все больший размах, не справиться, он снял в доходном доме на Большом Сампсониевском квартиру в несколько комнат, где и разместились со своими кульманами приглашенные им на свой страх и риск конструкторы. Их число никогда не превышало пятнадцати. «Бюро» фактически было бездоходным — получаемые от заводов деньги за исполнение срочных заказов полностью уходили на жалованье сотрудникам, аренду помещения, бумагу ватман и прочие производственные нужды.
Лучшей школы для молодого инженера Фраучи и придумать было нельзя. Здесь генерировались самые прогрессивные технические идеи. Достаточно сказать, что «Бюро» разработало для отечественной промышленности за два с небольшим года около 150 типов различных печей и иного оборудования!
Сослуживцы сулили Артуру Фраучи блестящую карьеру на инженерном поприще, о том же недвусмысленно и не раз говорил и сам «Громоподобный». Но в Петрограде началась Февральская революция, народ сбросил трехсотлетнюю корону с обветшалого дома Романовых — царизм пал. Вернулись из ссылок, тюрем, эмиграции многие большевики. В эти дни Михаил Сергеевич предложил племяннику принять участие в революционной работе в Питере. Артур Фраучи хотя и с сожалением, но без колебаний оставил работу по профессии.
Уже после Октябрьской революции Михаил Сергеевич Кедров скажет однажды об Артуре:
— Судьба подарила мне друга славного, преданного, мягкого в словах и великого в помощи, не терпящего отдаления, широкого по милости, верного догадкой. Словом, у меня есть настоящий политический сын.
В свою очередь Артузов оставит такое искреннее признание: «Как и многие юноши из интеллигентных семей, я долго метался, пока не нашел себя и ту единственную правду земли, без которой не может жить честный человек. Она, эта правда, заключается в том, чтобы люди, которые трудятся, были сыты и свободны… Не знаю, что было бы со мной, если бы не дядя Миша. Большевиком я стал исключительно под влиянием незаурядной личности Михаила Сергеевича Кедрова».
В том же 1917 г. Артур Фраучи организационно оформил свою принадлежность к партии большевиков, идеи и позиции которой он разделял с юношеских лет…
К работе в Демобе Кедров привлек и Артура Фраучи. В распоряжении ведомства оказались огромные технические ресурсы, дорогостоящее военное имущество, автомастерские и т. п. Разобраться во всем этом хозяйстве, оказавшемся безнадзорным, мог только человек с инженерным образованием. Артур Фраучи подходил для этого, как никто другой, тем более что владел немецким, английским и французским языками. Это тоже имело важное значение, так как значительная часть техники была иностранного производства. Фраучи стал работать в отделе Демоба, который занимался материально-техническим снабжением армии, а также вопросами мобилизации и использования солдат, обладавших техническими знаниями. Так продолжалось несколько недель. А затем Артуру пришлось на время покинуть Москву… Весной 1918 года…
Секретарем «Ревизии» стал Артур Фраучи.
Поехал в Архангельск и сослуживец Артура по Демобу — Иоганн Тубала, а попросту Ваня Тубала. Его мать и сестра — добрые знакомые Кедровых — оставались в Эстонии, и юноша фактически воспитывался в семье Михаила Сергеевича, дружил с его детьми и племянниками. По рекомендации Кедрова он, как и Артузов, станет чекистом. Позже Иван Тубала породнится с Артуром, женившись на его сестре Вере Фраучи.
Трубы английского крейсера «Аттентив», стоявшего на архангельском рейде, вдруг густо задымили. Темная завеса заволокла небо, придавила свинцовое море. Меньшевики и эсеры, захватившие власть в городе, не на шутку всполошились: «Неужели уходит?» Срочно был послан гонец к представителю генерала Пуля. Тот хладнокровно заверил: «Генерал проводит очередную проверку боевой готовности».
Пуль, осознавая недолговечность непопулярной в народе меньшевистско-эсеровской власти, зря времени не терял: держал экипаж на «товсь», с тем чтобы в нужный момент овладеть положением. На планшеты офицеров были нанесены координаты стратегических пунктов города. Орудия крейсера в любую минуту могли обрушить на них залповый огонь. Разведывательные группы проводили промеры глубины у берегов на случай, если придется высаживать десант.
После генеральского заверения жизнь в Архангельске пошла своим чередом: городская дума заседала, купцы и судовладельцы, хозяева фабрик и лесопилок, как и в прежние времена, раскатывали в дорогих пролетках, швыряли в ресторанах «моржовки», обеспеченные английскими фунтами. У складов между тем стояли часовые в иностранной форме. Официально английские, французские и американские солдаты находились здесь с весны якобы для защиты от немцев боеприпасов и военного снаряжения. На деле они были форпостом будущей интервенции.
Тем временем реакционно настроенные офицеры, поняв, что в главных пролетарских центрах им на успех рассчитывать не приходится, тайно переправлялись из Петрограда, Москвы, других крупных городов России на Дон, в Сибирь, а также в Архангельск и Мурманск, где бывшие союзники — Англия, Франция, а затем и Америка — располагали реальной военной силой. Офицерам тайно помогали некоторые военспецы, засевшие в московских и других штабах, в частности в Военконтроле — так теперь называлась бывшая военная разведка. И потекли бывшие подпоручики, штабс-капитаны, полковники на окраины России, чтобы начать оттуда поход против Советской власти. Потекли уже не на свой страх и риск, а с подлинными документами, к которым не придерешься.
Именно такое положение застал нарком Кедров в Архангельске. Сотрудники его «Ревизии» делали все, чтобы укрепить органы Советской власти, ликвидировать контрреволюционные гнезда, создать надежные подразделения и части Красной Армии.
Очень скоро Кедров понял, что враги республики используют Военконтроль в своих антинародных целях. Он незамедлительно отдал приказ, чтобы красноармейские патрули повсеместно задерживали всех офицеров, которые направлялись в Архангельск из Москвы, Петрограда и Вологды. Очень скоро таких набралось несколько десятков. У всех были, как и ожидал нарком, документы, выданные Военконтролем Вологды. Офицеров обыскали. Почти у каждого были найдены в кармане две пуговицы — черная и белая. Даже для непосвященных в таинства конспирации стало ясно, что пуговицы служили опознавательными знаками. Установили, что все офицеры с пуговицами шли к белогвардейскому генералу Овчинникову. Так было выявлено и доказано, что вологодский Военконтроль засорен врагами. Об этом Кедров доложил Ленину.