О нём
Шрифт:
Наконец, в замочной скважине проворачивается ключ.
– Где ты шлялась?
– Покинь мой дом.
Такая, сука, надменная. Такая холодная и сильная. Почему-то это сейчас особенно бесит. Не потому ли, что сам я как никогда слаб? Не потому ли, что она – моя главная слабость?
– Я задал тебе вопрос.
– Какой вопрос? Где я была? А ты на правах кого спрашиваешь, а, Муса?
Я пока не знаю, что на это ответить, поэтому сам перехожу в наступление.
– Что с тобой не так? Какая
Амалия проходит мимо, огибая меня по дуге. Распахивает шторы. И только потом, обернувшись, ловит мой взгляд.
– Ты же все понял.
– Что я понял?
– Не обижай меня этим.
– Чем?
– Не делай из меня дуру.
В смысле? На что намек? Она узнала? Похоже, так. Но… кто посмел?!
– Послушай…
– А ты мне скажешь что-то новое? Может, все не так, как мне это преподнесли?
Преподнесли? Ну, конечно, ее конченый бывший! Больше ведь некому.
– Сидельник… – цежу я, сощурившись.
– Он соврал?
– Смотря в чем.
– Ты женишься на той девочке?
Ну, вот и настал момент истины. Надо бы с этим заканчивать. Рвать. Лучшего случая не будет. Но какого-то черта, вместо того, чтобы поступить по уму, я с бараньим упрямством продолжаю гнуть свою линию:
– Это ничего не поменяет между нами.
Подхожу к ней в какой-то непонятной горячке. Внутри кипит, будто вместо крови – раскаленная докрасна лава.
– Ничего не поменяет… – эхом повторяет Амалия. – Ты вообще серьезно?
– Это договорной брак. Я ее пальцем не трогал…
Вру! Позавчера тронул. И мне даже понравилось ее целовать. Но ведь это другое!
– Но тронешь.
– Это ничего не изменит! Ты все равно будешь главной женщиной в моей жизни.
Кого я в этом убеждаю? Зачем?! Какого хрена меня колотит, как солевого в ломке?
– Девочка моя. Хорошая… Я скучал.
Притягиваю Амалию к себе. Так важно сейчас утвердиться в мысли, что я могу, все еще могу, что бы там она не говорила, трогать ее, касаться… Присваивать. Чем-то склеить надрыв, который я ощущаю всем своим нутром. Но я забыл, с кем имею дело. Амалия сама толкает меня на пол. Меня ведет от ее дерзости, а от жадных поцелуев под веками взрываются фейерверки.
– Бля…
Амалию веселит моя реакция. Вот где это видано? В постели со мной женщина не смеяться должна, а стонать. И просить еще. Стремительным броском подминаю ее под себя.
– Знай место.
Ей это нравилось!
– Черта с два.
Мы боремся, словно не на жизнь, а на смерть. С губ рвутся хрипы, ругательства и смех. В какой-то момент все же позволяю ей забраться сверху. Никому бы не позволил, а ей как будто бы уже можно все.
– Сдавайся. Тебе понравится.
– Ну, только если понравится, – оскаливаюсь, и мы опять погружаемся в безумие.
–
– Эй, Амаль, ты чего? – касаюсь ее спины.
– Н-не трогай.
– Ну какого хрена, а? Все же нормально было.
Ничего мне не ответив, Амалия сбегает в ванную и долго-долго из нее не выходит. Я места себе не нахожу.
– Ты в порядке?
– Да. Одну минуту мне дай.
Даю. Потому что мне тоже есть над чем подумать. Мое сердце никак с головой не подружится. Я полностью иррационален, что глупо. Для меня надеть презерватив – машинальное действие. Для нее, жаждущей забеременеть – едва ли не оскорбление. Лишнее напоминание о том, что и в этом я с ней не был честен.
– Сидельник сказал, что ты мне морочил голову лишь затем, чтобы подобраться к нему.
Это полная херня. Только часть изувеченной правды. Но я выпотрошен, даже лень отбрехиваться. Затягиваюсь глубоко, откинувшись затылком на стену.
– Не кури.
– Раньше разрешала.
– А сейчас я хочу, чтобы духу твоего тут не было.
Попадает, да. Коротким ударом под ребра. Хочется все, на хрен, здесь разрушить, как ее слова рушат что-то цельное и еще неизученное внутри:
– Понимаю. Я не планировал, Амаль. Просто… Вот так совпало. По-другому никак не получится. Пытался, верь… Ситуация сложная. Нужны союзники. Ну и… Слушай, у нас так принято. Я не могу иначе! – рявкаю зло. – Сам бы хотел. Полюбил тебя сильно… За грудиной от этого ноет. Но не могу.
– Понимаю, Муса. Спасибо за честность. Хотя бы сейчас.
– Я не собирался тебя обманывать. Просто не знал, как обо всем рассказать.
Что еще я могу добавить к сказанному? Прости, что мы так поздно встретились?
– Тайное всегда становится явным, как бы избито это не прозвучало. И, пожалуйста, не говори больше, что ничего не изменится. Потому как все уже изменилось необратимо.
В висках пульсирует – я не могу ее потерять! Не могу, не так… Не сегодня.
– Амаль, я люблю тебя. Я ни одной женщине этого не говорил. Никогда.
– Я… Кхм… Польщена. – Это больно. Мы оба теряем голос. – Но раз так, не предлагай мне, пожалуйста, то, на что я не смогу согласиться. Знаю, в твоем мире это нормально. Но не в моем. Я… – Амалия отворачивается, – просто не смогу делить тебя с кем-то.
Ровно то же мне сказала Динара.
– Амаль…
– Ты надел презерватив!
– Это какая-то трагедия?
– С этой… девочкой ты планируешь иметь детей?
Блядь! Ну, конечно же, я планирую.
– Мы тоже можем попробовать.