О похожести
Шрифт:
В конце 2000 года я уже планировал закончить работу в университете и перебраться в Европу. Темной ночью 1 января 2001 года я снова оказался в Биаррице и решил посмотреть рекламки по недвижимости – вдруг найду какой-нибудь домик для себя. В самом центре незнакомого города, сделав всего несколько шагов, я увидел окно и в нем фотографию дома. И вот это оказался мой домик с целым садом. Мне он подошел.
– Я был в Биаррице весной 97-го. Как раз на Пасху. По-моему; в Биаррице на 400 километров есть единственный русский храм.
– Да, храм Александра Невского.
– Через
– Приход, к сожалению, развалился, и вокруг храма жуткие дрязги. Распадаются остатки старого культа Биаррица.
– Жаль. А эти красивые люди с обожженными солнцем испанскими лицами, но говорящие по-украински, еще появляются?
– Это украинцы из Испании. Они-то и перестали ходить. До этого момента настоятелем был китаец – отец Георгий. У нас с ним были очень хорошие отношения. Он ратовал за воссоединение с Московской патриархией, так его турнули… Сейчас для тех, кто остался, приезжает служить священник из Парижа.
– Почему вас перестали печатать в Америке?
– В течение всех лет, пока я жил в Америке, меня печатало одно из крупнейших издательств, а может быть, и самое крупное, «Рендом Хаус». Они издавали переводы моих книг. «Московская сага» ведь вышла в Америке впервые. Была ли от них прибыль? Как ни странно, мой самый авангардный роман «Ожог» стал наиболее прибыльным. Но они печатали меня не для прибыли: меня и похожих на меня публиковали для поддержания своего престижа, как необходимость. Но вот произошла очень странная ситуация, типичная для XXI века. Во-первых, громадное издательство поглотил немецкий издательский дом, фактически откусил голову… Известно же, что динозавры без головы ходили. Мой издатель, конечно, сказал мне: «Ты не бойся…» Но немцы заслали своего агента. Потом его назначили, и он стал увольнять и набирать других людей. Разогнав редакцию, взялся за авторов, которые не приносят больших барышей, в том числе и меня. На прощальном вечере мне сказали, что я спасал свои романы из Советского Союза… А я им ответил, что пришло время спасать их из Америки.
– Ваши романы в России наверняка должны приносить прибыль.
– Да, хотя и не такую, как в Америке. Это для меня совершенно не главная цель, я ее не преследую. Если есть удача, то это хорошо. Но сам я за удачей не гонюсь. Я пишу по-русски, и здесь есть небольшое число людей, которые могут оценить язык книги, не только историю, рассказанную в книге, но и то, как она рассказана.
– Для русского писателя это чуть ли не самое важное…
– Конечно. Где писать – это все равно. Говорят, что писатель может работать вдали от родины…
– Пройдя
– От власти, так или иначе, все зависят. На то она и власть. Но требования, которые предъявляет власть к людям, должны иметь понятные законные формы, например в форме налога.
Ведь мы видели, что произошло с ЮКОСом. Они стали первыми, кто стал нормально платить, последние годы своего существования вообще не выдавали никакого черного нала и стремились к прозрачности… В то время и сейчас больше половины страны ведет двойную игру. Трудно сказать, кто сколько зарабатывает денег и каким образом. Эта тема почти не существует – выписывают одну сумму, а платят другую…
Помните, в романе кто-то из асимметричных лиц спрашивает: «Как же можно верить нам? Вы должны верить Родине…» А ему отвечают: «Так как же можно этой суке верить?» Пока комсомольцы препирались, Ашка (героиня романа «Редкие земли») встала и спросила: «Где расписаться?» Она за многих мужчин приняла решение. Это были бесстрашные люди. Я слышал, что за время этого Клондайка не меньше 30 тысяч бизнесменов погибло. Это невероятно, столько людей решили рисковать, не имея никакой защиты государства.
И эти ребята, которых сейчас осудили на второй строк… Это такая сталинщина, такая хрущевщина… Хрущев, который за жалкие доллары приказал пересудить и расстрелять… Рокотов и Файбышенко – вот мученики этого уничтоженного капитализма. Фактически шла борьба не на жизнь, а на смерть… Вот книга Юлия Дубова «Большая пайка», она написана неровно, но в ней очень точно отражены процессы, которые необходимо знать и помнить.
– Может, должно произойти что-то ужасное, чтобы какое-то количество людей перестали гоняться друг за другом с палками?
– Прежде всего нам надо вырабатывать толерантность, должна приветствоваться либеральная идеология. Администрация Путина хотя и наваляла ерунды, но она еще какой-то стабилизирующий фактор. Что из этого получится, трудно сказать. Но не дай бог произойдет какой-нибудь путч…
– Что чем управляет: идеи идеалами или наоборот?
– Это, по-моему, совсем разные вещи. Идеал – это неоформленное что-то, это вроде вдохновения… Идея же всегда выражается в политике. Это разные вещи.
– Выходит, что искусство ничего не может дать политике?
– Практически оно должно быть в стороне от политики. Искусство и политика – это строительный материал. Идеал – это то, что толкает людей к творчеству. Если влезаешь в политику, толка большого не будет. Вот так же, как Пастернак, который был в принципе рожденный гений. Он в идеалах весь витал, а его все время подталкивали стать ведущим поэтом социалистической державы и т. д. Я как раз сейчас читаю замечательную книгу Быкова (серия ЖЗЛ «Пастернак»), там есть упоминание о знаменитом телефонном разговоре с дядей Джо о Мандельштаме. И Пастернак все время пытался ему объяснить – он не из вашего огорода. Вам нужна формулировка, а у меня ее нет и не может быть по определению. При всем уважении он не может сделать выбор… Ещё он добавил, что хотел поговорить о жизни и смерти, но Сталин брякнул трубкой.